Рассказы ездового пса - Василий Ершов

Станислав Иванович Лавров сделал свое дело искусно: нас не шелохнуло. Только едва заметное дыхание огнедышащего чудовища мерно и плавно покачивало лайнер; он не задел ни одной болевой точки и вышел на простор чистого ночного неба. Внизу сквозь туманный слой просвечивали огни Барнаула. Вверху безмятежно сияла полная чистая луна. Мир был прекрасен и тих. И мы взяли курс на трассу.

Новосибирск подтвердил, что мы вышли на трассу, аж над Барабинском. И дальше уже мы пошли по южной, знакомой тысячу раз трассе.

Условный стук в дверь; Паша, заглянув в глазок, открыл: вошла проводница с подносом.

– Мальчики – кофейку?

В кабине стоял острый запах адреналина. Ароматный кофе был как раз кстати.

– Ну как там пассажиры? Небось, страху натерпелись? Сверкало кругом-то…

– Да спали они, Василич, как убитые. Намаялись с задержкой в вокзале. В духоте, на ногах… как в салон ввалились, сразу все уснули. А сверкало – страх! Давайте, ребятки, попейте. Минут через двадцать накормим, хорошо? Кому что: ножку, горбушку, крылышки?

– Мне – откуда ножки растут…

– Да знаю, знаю, любитель…

– Перекур, ребята!

– Мне – холодное мясо.

– Заказывайте, сделаем, сделаем все. Может, кому бульончик… из внутренних резервов?

– О, бульончик… Молодцы…

– А как же… Стараемся.

Самолет, оставив Грозу за спиной, удалялся на запад, и за ним тянулся подсвеченный луной, прямой как стрела спутный след.

Надым 

Летом рейсов много, погода, в общем, хорошая, даже по северам, и ясного неба всегда больше, чем туманов. Но Север коварен. Поэтому принимать решение при полетах туда надо очень взвешенно.

Вот, как я тогда вез ребятишек из Сочи в Норильск. Нам разрешалось, ввиду малого веса, возить их в количестве, превышающем количество кресел: рассаживали по четыре на три кресла. Как-то там пристегивали… Это сейчас все скрупулезно соблюдается; с Запада пришло: не дай бог набьет себе кто шишку – засудят ведь из-за несоблюденной запятой в документе. А тогда и не задумывались, что ремней привязных на всех-то не хватает. Или их по двое пристегивали? Ну бортпроводники на такой случай были подготовлены, я им доверял… а они мне.

Капитан я к тому времени был уже опытный, тертый Севером, да и «Тушку» хорошо освоил. Единственно – как-то не удалось мне полетать по западно-сибирским аэропортам. Я и до сих пор путаюсь и точно не скажу, где тот Сургут, а где Нефтеюганск. Они в стороне от наших трасс. Летать довелось рядом с ними, связь с ними вел, а садиться не приходилось. Да еще понастроили там новых аэродромов; по радиообмену слышно: борты – кто следует в Надым, кто в Уренгой, кто в какой-то Октябрьский или Ноябрьский… удивительно однообразен был в советское время список имен собственных, присваиваемых новым поселкам… зато идеологически выдержан.

До Уфы мы добрались без приключений. Погода звенела везде: жара, грозы, спина мокрая, ноги горят… Нормальное лето. Полон салон ребятишек-подростков, сто восемьдесят душ; любопытные мордашки то и дело заглядывали к нам в кабину… Я сам пацаном мечтал побывать в кабине, поэтому нынче весь полет у меня за спиной, затаив дыхание, стояли по двое-трое парнишек; периодически выходили, менялись, и так на экскурсии побывал весь или почти весь контингент. У Филаретыча сын как раз учился в летном училище, интерес ребят к самолету был нам близок и понятен, и никогда мой экипаж не ворчал, что толкаются тут, мешают работать. Мы и для них старались делать ЭТО КРАСИВО, чтоб загорелись глаза, а у кого-то, может, и сердце…

На метео мы с Филаретычем взяли прогнозы Норильска и Уренгоя. Погода хорошая, обещались к утру «временами» туманчики, но «временами» при принятии решения на вылет – не учитывается, да и мы успевали раньше. Там, в прогнозе, собран был список всех северных портов, и везде «ХОР» или «9999», что означает: видимость более 10 км. Прямо столбиком выстроилось: «ХОР», «ХОР», «ХОР»… И внизу пара строчек с другой погодой, относящейся к какому-то аэродрому… но это нас не касается – у нас в Норильске погода звенит.

Солнце садилось. Правда, после нашего взлета оно вроде как призадумалось. На пути до Свердловска стояли размытые, распадающиеся грозы: неряшливые лохмы наковален опускались вниз, туда, где в отвесной темноте еще посверкивали слабеющие молнии. Мы прошли над ними сверху и повернули на Ханты; солнце катилось по горизонту, не желая уходить с веселого летнего неба. Внизу стояли светлые сумерки; редкие огоньки загорались в редких городах на нашем пути. В белесых пятнах озер отражалось светлое небо; зеркальные плесы рек прорезали темные леса; горели тысячи факелов над северными равнинами. Сибирь жила своей особой жизнью: из земли выкачивалась нефть, по гатям через болота катился автотранспорт, а в небе, исчерканном туманными полосами, пересекались пути самолетов.

Постепенно ночь сгустилась. Справа на фиолетовом небе светился белый серп месяца, редкие звезды загорались вокруг; слева на оранжевом фоне заката кровавыми полосками вытянулись над горизонтом тонкие облака. Над Хантами справа налево прошел перед нами «Боинг», сверкая иллюминацией белых и красных маячков; за ним плавно закручивались, растягивались и замерзали вихри срываемого с крыльев тумана.

Ребятишки замерли за спиной, пораженные красотой небесного простора. А то: ведь это вам не в салоне – это пилотская кабина, средоточие Полета! Глядите, запоминайте, напитывайтесь впечатлениями! Если б хоть один из вас вот сейчас загорелся мечтой – и пронес бы ее через всю жизнь… как мы.

Строгие руководящие документы запрещают нахождение в пилотской кабине посторонних лиц. Каюсь, эту заповедь я всю свою летную жизнь нарушал. Я люблю авиацию и хочу, чтобы ее любили другие, а особенно чтобы загорались глаза детей. По силе эмоционального воздействия на ребенка никаким книжкам, рассказам и фильмам не сравниться с реальным полетом в кабине: с шумом воздуха, раздираемого носом самолета, с упругостью трясущегося пола, с непонятными, но такими привлекательными командами, со светящимися шкалами приборов, с тяжелыми, надежными руками пилотов на облупленном, вышорканном добела штурвале, с клочьями облаков, сквозь которые несешься со скоростью пули, с мелькнувшим на секунду над тобой встречным бортом…

Каюсь, я им ЭТО показывал. И кто ж его знает, какие чувства кипели в маленьких колотящихся сердечках. Кто бы слышал, как взахлеб они делятся впечатлениями, как завидуют им сверстники. И как только, выходя из кабины, видел горящие любопытством детские глаза, стремящиеся в это запретное место, я, Капитан, с золотыми погонами, с сединой на висках, распахивал дверь и говорил онемевшему от неожиданного счастья ребенку: «Заходи!»