Мир Марка Твена - Алексей Зверев

А в «Простофиле Вильсоне» все наоборот. Детей поменяла мать Чемберса, не хотевшая участи раба для своего сына. Быть может, Рокси и удалось уберечь его от хлопковой плантации. Но уж во всяком случае — не сделать счастливым. Чемберс вырос холодным эгоистом, картежником, трусом и предателем. Выкручиваясь из долгов, он не постыдился сбыть работорговцу собственную мать, а потом ради денег убил человека, который его выпестовал после смерти мнимого отца, да еще это убийство было так ловко обставлено, что жертвой правосудия едва не стал невиновный.

И ход событий убеждает, что заложенные от рождения качества, даже если они высоки и привлекательны, сами по себе ничего не могут определить в реальной человеческой судьбе. Вся суть в том, какие из этих качеств разовьются и станут определяющими, а тут уже решающая роль принадлежит среде, воспитанию, нравственному климату, в котором обитает личность. Видимо, природа одаряет человека самыми разными, даже несовместимыми свойствами, и бессмысленно гадать, чего в нем больше — добра или зла, честности или коварства, гуманности или подлости. От мира, где он живет, и от него самого — от его убеждений, принципов, понятий — зависит, каким станет в итоге тот или иной человек.

А если так, не Америка ли — страна, где рабство отравляет все отношения между людьми, — прежде всего и повинна в том, что моральным калекой вырос Чемберс, сызмальства перенявший изуверские представления, на которых держался весь порядок вещей в Доусоне? Простофиля Вильсон, которому отданы авторские симпатии, задумается об этом не однажды. И свой вывод сформулирует в суждении, заключающем повесть: «12 октября — день открытия Америки. Замечательно, что Америку открыли, но было бы куда более замечательно, если бы Колумб проплыл мимо».

Пройдет пять лет, и Твен опубликует знаменитый рассказ «Человек, который совратил Гедлиберг» — произведение, где снова возникает парадоксальная идея: ад предпочтительнее, чем будничное провинциальное житье-бытье, и Америку, вероятно, не стоило открывать. В этом рассказе тоже использован старый твеновский мотив — мистификация. Только теперь жертвой мистификации оказывается не какой-нибудь наивный простак, которого разыграли приятели, чтобы потом вместе посмеяться над остроумной проделкой. Жертва на сей раз — целый город, такой же заурядный, как Санкт-Петербург или Пристань Доусона, и рядом с ними выделяющийся разве что своей непомерной кичливостью.

Гедлиберг всегда был неукоснительно честен. Прямо-таки символ неподкупности. Местные жители привыкли похваляться своими добродетелями по любому поводу. И были искренне убеждены, что, явись в их город хоть Сатана собственной персоной, ему бы пришлось убраться восвояси ни с чем. Потому что Гедлиберг неподкупен. Потому что он верен своему девизу: «Не введи нас во искушение».

Но вот однажды странного вида человек — чужестранец, должно быть, — поздним вечером постучался в дом старого банковского кассира Ричардса и оставил там на хранение тяжелый мешок, в котором, как выяснилось, лежит ни много ни мало, — сорок тысяч долларов золотыми монетами. У незнакомца нет ни рогов, ни хвоста, но догадаться, что в Гедлиберг пожаловал не кто иной, как сам Дьявол, несложно — ведь цель его визита в том и заключается, чтобы ввести во искушение городишко, уж слишком гордившийся своей праведной моралью. И этой цели он добивается, прибегнув к мистификации, как поступил бы на его месте типичный герой фронтира. А когда его гнусный замысел исполнен, золото окажется всего лишь свинцом, которому грош цена. Так у Гоголя в «Пропавшей грамоте» нечистая сила превращает в кучу битых черепков выигранные у нее бравым казаком червонцы.

Ну а мистификация разыграна отменно. Тут и трогательная история о милосердии, будто бы проявленном одним из гедлибергцев в трудную для чужестранца минуту. И девятнадцать посланных из разных концов страны писем, в которых именитым гедлибергским гражданам сообщалось, какие именно слова произнес неведомый благодетель, наставляя на путь истинный заблудшую душу. И — как следствие — девятнадцать претендентов на награду, прекрасно знающих, что лишь один человек — он всю жизнь враждовал с ханжеским Гедлибергом, а теперь, хвала всевышнему, покоится в могиле — мог быть таким благодетелем, но тем не менее уже прикидывающих, как бы повыгоднее пустить в оборот ожидающую их огромную сумму. А в финале — общий конфуз, и презрительный хохот толпы, на чьих глазах рушатся оплоты гедлибергской нравственности, и триумф Лукавого, принявшего обличье торговца-антиквара.

Его торжество станет полным после того, как развеется миф о том, что один честный человек в Гедлиберге все же нашелся. Ричарде, которого в городе всегда считали воплощением непоколебимой добродетели, тоже поддался дьявольской уловке, но это удалось скрыть. Что же, Сатана — настоящий джентльмен, и одолевших его он умеет вознаградить по справедливости. Но деньги, которыми он одарил Ричардса, пахнут смертью. Они убивают. Только, может быть, убивают всякие деньги, и не суть важно, преподнесены они Нечистыми, добыты интригами, нажиты скопидомством?

Дьяволиада — это особая глава в истории литературы: ее на протяжении столетий писали многие мастера слова, и каждый вносил что-то свое, неповторимое. Дьявол представал символом зла, искусителем рода человеческого, страшной темной силой, как в библии. Но мог предстать и бунтарем против скверного общественного устройства, духом свободы. Или умным, ироничным и беспощадным в своей последовательности комментатором людской глупости, в каких бы формах она ни проявлялась.

У Твена Дьявол не комментирует — он просто распоряжается, как истинный хозяин, которому подвластны и мысли, и поступки, и души даже самых вроде бы беспорочных обитателей гедлибергов, разбросанных по Америке от океана до океана. Он спокоен и уверен в себе, этот Дьявол, потому что ему-то хорошо известно, насколько всесильна жажда обогащения, превращающая людей в своего рода роботов и убивающая в них нравственное чувство.

И с каждой новой его победой все обоснованнее становятся сомнения Простофили Вильсона в том, что Америку действительно стоило открывать.

Но когда такие сомнения начинали овладевать самим Твеном, из глубин памяти выплывал мирный городок его детства, и рука тянулась к перу, чтобы продолжить рассказ о Томе и Геке, просто побыть в их обществе, ведь, наверное, они одни могли бы поспорить с пессимистом Вильсоном всерьез.

У Твена были разные планы завершения истории двух его любимых героев. И несколько раз он принимался за эту работу. Он написал повестушку «Том и Гек среди индейцев», даже начал ее печатать в журнале для подростков, но оставил эту идею, убедившись, что у него выходит чисто приключенческая книжка. А ведь когда Гек замышлял бегство на «индейскую территорию», он думал не о приключениях, а о том, как бы сохранить свою свободу от посягательств не в меру благочестивой тети Салли, которая уж непременно превратила бы его в какого-нибудь почтенного гедлибергца. В «Геке Финне» речь шла о слишком сложных вещах, чтобы теперь удовольствоваться обычной детской игрой.

Потом, в 1894 году, появился «Том Сойер за границей». С Томом все оказывалось намного проще — он как был, так и остался фантазером и искателем захватывающих авантюр, и на воздушном шаре он себя чувствовал так же естественно и свободно, как прежде на Джексоновом острове. Этот воздушный шар он увидел на выставке в Сент-Луисе и, конечно, тут же в него забрался, отвязал канат — Джим и Гек, его спутники, ахнуть не успели, как шар взмыл ввысь. Так втроем они и перелетели через Атлантику, пронеслись над Европой и прибыли куда-то в Аравию. Том в ту пору воспламенился мыслью сделаться крестоносцем, а крестовые походы, помнится, совершались как раз в этих местах или где-то поблизости.

Рассказчиком Твен сделал Гека, хотя в новой повести Геку фактически оставалось лишь подыгрывать Тому да порой его одергивать, когда приятель слишком явно хватал лишку в своих проектах. И рассказ вышел занимательным, порой смешным, но не более того. Исчезли и поэзия, и тайна, которые зачаровывали в «Томе Сойере». Пропала непринужденность, притупилась свежесть и необычность ощущения мира. «Том Сойер» был художественным открытием. «Том Сойер за границей» — лишь повторением. И не слишком удачным.

А «Том Сойер — сыщик», еще одна повесть из той же серии, напечатанная в 1896 году, и вовсе не получилась. Здесь наши старые знакомые расследуют одно темное дело, которое связано с похищением бриллиантов. Взрослые безнадежно увязли в перипетиях этой аферы, зато Том и Гек довольно быстро находят преступников и спасают ложно заподозренных. Сами они тоже не остаются в накладе. Приличное вознаграждение за услуги пополнит их счет, открытый еще после того давнего приключения с поисками клада в пещере.