У Терека два берега… - Дмитрий Вересов

Айсет вошла в очередную страничку просматриваемого файла. Портрет «шахида», смертника-самоубийцы. Мотивация, система ценностей, мужской психотип, женский психотип… Ряды фотографий, в основном совсем молодые лица, а одно — почти копия самой Айсет, какой она была бы лет в пятнадцать… «Девочка, девочка… — подумала вдруг Айсет, — а ведь ты, пожалуй, была бы сейчас в раю, если бы взорвала себя рядом с Басаевым, или Ельциным, или Березовским, или…»

Пальцы Айсет отстучали в командной строчке: «Lycos.com». Войдя в поисковый сервер, она набрала «MAGOMED BAROEV» и устремила взгляд в экран, дожидаясь ответа…

Глава 12

Народ мой — не вол в упряжке,

Народ мой другой породы:

При каждом ударе множась,

Встают из глубин народа

Лавины отваги львиной,

Теснины орлиных кличей

И в гордых рогах утесов

Гранитные гряды бычьи.

Маша Саадаева хорошо рисовала. Еще в школе учительница рисования и черчения посылала ее рисунки на конкурс детского творчества в Ставрополь. Ее кони, пасущиеся на берегу Терека, принесли ей одно из призовых мест.

Теперь детский талант пригодился. Маша ползала с кисточкой по огромному стенду, лежащему на полу. Конференц-зал конезавода имени С.М.Буденного надо было успеть оформить к двадцать третьему февраля, дню Красной армии. К тому же в долине неожиданно появились воинские части. Должно быть, будут проводить маневры перед отправкой на фронт. Это очень кстати! Можно будет пригласить бойцов на торжественный вечер. Говорят, что воинская часть прибыла очень большая. Не беда! Пусть командир отпустит хотя бы отличников боевой и политической подготовки.

Обязательно будут танцы под патефон. Даже у ее молодых недоагитированных мусульманок, как только она им рассказала свою идею насчет праздника, глаза загорелись. Пускай-ка их Советская армия теперь поагитирует. Жаль, что сама Маша Саадаева, замужняя женщина, закрыта для такой агитации да, пожалуй, и для пропаганды.

Маша рисовала бойца Красной армии. Глаза получились черные, пронзительные, как у Азиза. Салман написал Айшат, что видел на фронте ее мужа, но их встреча произошла во время боя, и поговорить они не смогли. Это было очень важное для нее сообщение. Значит, Азиз не пропал без вести, а жив и продолжает сражаться с фашистами.

Лицо бойца было почти готово. Оставалось несколько заключительных мазков. Кисточка коснулась подбородка, чтобы положить немного тени, и Маша вздрогнула. У бойца получился знакомый подбородок с ямочкой. Это просто случайность. Дрогнула рука — вот и все. У одного Жени Горелова такой подбородок? Вот у артиста… как его? Тоже подбородок с ямочкой.

Но кисточка уже касалась губ, и нарисованный боец вдруг усмехнулся совсем по-гореловски. А когда Маша рисовала загорелую крепкую шею, видневшуюся в расстегнутый не по уставу ворот гимнастерки, то почувствовала такое сильное бабье желание, что не сдержалась и ткнулась губами в невысохшую гуашь.

Вбежавшая в комнату Айшат, увидев перемазанную в краске подругу, рассмеялась своим удивительным смехом, похожим на журчанье горного ручейка, и захлопала в ладоши. Была Айшат в темном платье и темном платке, но на груди ее алел комсомольский значок. Комсомольская работа в горах шла значительно лучше, когда Красная армия перешла в наступление по всем фронтам.

Саадаева продолжала рисовать, несколькими мазками сгладив подбородок, приходя в себя от непонятного наваждения.

— Маша, нарисуй красноармейца на коне, — предложила Айшат.

— А поместится конь? Сейчас прикину… Да, пожалуй, ты права. Будет тебе, Ашутка, конь-огонь. Сделаем его красного цвета, как у художника Петрова-Водкина.

Маша вспомнила репродукцию картины, перед глазами мелькнули обнаженные мальчишеские тела, и она почувствовала, что ее все еще сжигает изнутри столько лет тлевшая, а тут неожиданно вспыхнувшая женская страсть. Она вскочила и бросила в сердцах кисточки на пол.

— Маша, что с тобой? — вскрикнула Айшат.

— Ничего, подруга, сейчас все пройдет. Это пустяки, бывает.

Но она понимала, что это уже не отпустит ее, а будет приходить к ней по ночам, залезать в опустевшее супружеское ложе, или, как сегодня, будет цепляться за воспоминания, поджидать случая, намека.

— Айшат, дай-ка мне красную краску. И сама подключайся. Будешь красить с того бока. А то разве мне справиться с такой громадиной? Проси л а же научить тебя рисовать? Вот и начнем прямо сейчас…

Какое-то время подруги, высунув от усердия языки, перемещались по полотну, пока Айшат не всплеснула руками, воскликнув:

— Ой, Аллах Всемогущий, как похоже!

— Опять ты начинаешь поминать Аллаха. Ведь торжественную клятву давала. Не стыдно, комсомолка Мидаева? — строго укоряла ее Саадаева, скрывая свой испуг перед разоблачением портретного сходства. — На кого похоже? Что ты себе там вообразила?

— На Терека, скакуна арабского! — воскликнула Айшат. — Гляди, морда, как у него. Ноздри, уши, особенно глаза…

— Верно, сходство есть, — согласилась Маша, облегченно вздохнув. — Хороший был конь. Как раз Семену Михайловичу на парад Победы. Ведь скоро будет этот парад, Ашутка, я уверена, что будет.

— Хорошо еще, что он Гитлеру не достался, — ответила Айшат. — Хотя люди разное говорят. Вот в соседнем ауле старики рассказывают…

— Перестань распространять враждебные нам слухи! — прикрикнула на нее Саадаева. — Известно же тебе, что Дута привел Терека в лес, где его ждала группа фашистских диверсантов. В лесу они столкнулись с отрядом Красной армии и были уничтожены. Дута и конь тоже погибли.

— А говорят, что фашисты встретили в лесу геологов.

— Айшат, ты как комсомолка должна понимать, что под видом геологов в наших горах мог действовать замаскированный отряд. Теперь понятно, что если так и было, то маскировались они не зря и задание командования выполнили.

— Маша, как хорошо ты умеешь все объяснить, — удивилась Айшат. — Какая ты умная! Я очень хочу быть похожей на тебя во всем.

— Тогда перестань поминать Аллаха. И повторять всякие бабские сплетни и антисоветские слухи. Договорились?

— Договорились. Хотя… Ну, ладно, ладно… А помнишь начальника геологов Женю Горелова? Выходит, он был красным командиром?

— Красным, красным… Пододвинь мне красную краску, а то мне не дотянуться…

В ночь на двадцать третье февраля на вылуженные зимними ветрами горы стал падать мягкий и медленный снег. Было холодно, снег не таял и не сразу уплотнялся, а, сцепляясь лучиками снежинок, разрастался на ветках сначала до белых горностаевых шкурок, а потом до заячьих. Снег все падал и падал, теперь он был не только в воздухе, но и на земле, деревьях, домах, даже на шкуре удивленных собак аула Дойзал-юрт, которые то хватали снег горячими красными пастями, то принимались лаять на мерещившиеся им за снежной пеленой тени. Тени обходили аул стороной, прятались за деревьями, чего-то выжидали.