Дети капитана Гранта - Жюль Верн

Гленарван схватил мальчика и прижал к себе, собираясь защищать его до последней возможности. Быть может, у него мелькнула безумая мысль попытаться спастись с Робертом бегством, но в этот миг взгляд его упал на индейца. Талькав, только что быстро ходивший по загону, как дикий зверь в клетке, вдруг подошел к своей дрожавшей от нетерпения лошади и принялся тщательно седлать ее, не забывая ни одного ремешка, ни одной пряжки. Казалось, возобновившийся с удвоенной силой вой хищников совершенно перестал его беспокоить. Гленарван смотрел на патагонца с ужасом.

— Он бросает нас на произвол судьбы! — воскликнул он, видя, что Талькав собирает поводья, как человек, готовящийся вспрыгнуть в седло.

— Талькав? Никогда! — сказал Роберт.

И действительно, индеец собирался не бросить друзей, а спасти их ценой своей жизни.

Таука была оседлана: она грызла удила и нетерпеливо прыгала на месте; глаза ее, полные огня, метали молнии. Лошадь поняла хозяина. В тот момент, когда индеец, уцепившись за гриву, собирался вскочить на коня, Гленарван судорожным движением схватил его за руку.

— Ты уезжаешь? — спросил он, указывая на покинутую волками часть равнины.

— Да, — ответил индеец, понявший жест Гленарвана. Затем он добавил по-испански: — Таука— хорошая лошадь! Быстроногая! Увлечет за собой волков.

— Ах, Талькав! — воскликнул Гленарван.

— Скорей, скорей! — торопил индеец.

— Роберт! Мальчик мой! Ты слышишь? — сказал Гленарван Роберту дрожащим от волнения голосом — Он хочет пожертвовать собой ради нас! Хочет умчаться в пампасы, чтобы, навлекши на себя ярость волков, отвлечь их от нас!

— Друг Талькав! — крикнул Роберт, бросаясь к ногам патагонца. — Друг Талькав, не покидай нас!

— Нет, он нас не покинет, — уверял Гленарван и, обернувшись к индейцу, прибавил: — Едем вместе!

Он указал на обезумевших от страха лошадей, жавшихся к столбам частокола.

— Нет, — возразил индеец, понявший его намерение. — Плохие лошади. Перепуганные… Таука — хороший конь!

— Ну что же, пусть будет так, — сказал Гленарван. — Талькав не покинет тебя, Роберт. Он показал мне, что я должен сделать. Мне надо ехать, ему — остаться с тобой!

И, схватив за уздечку Тауку, он объявил:

— Поеду я!

— Нет, — спокойно ответил патагонец.

— Говорю тебе, что я поеду! — крикнул Гленарван, вырывая из рук Талькава повод. — А ты спасай мальчика! Доверяю тебе его, Талькав!

Гленарван в своем возбуждении перемешивал испанские слова с английскими. Но что значит язык! В такие грозные мгновения все выражается жестами, и люди сразу понимают друг друга.

Но Талькав настаивал на своем, спор затягивался, а опасность с секунды на секунду все возрастала. Изгрызенные колья частокола уже начинали уступать натиску волков.

Ни Гленарван, ни Талькав не хотели уступать друг другу. Индеец увлек Гленарвана ко входу в загон; он показывал ему на освобожденную от волков равнину. Своей страстной речью он стремился заставить понять Гленарвана, что нельзя терять ни секунды, что в случае неудачи в наибольшей опасности окажутся оставшиеся; наконец, что он один достаточно знает Тауку, чтобы использовать для общего спасения изумительное проворство и быстроту ее бега. Но Гленарван в ослеплении упорствовал: он во что бы то ни стало хотел пожертвовать собой.

Вдруг что-то с силой оттолкнуло его. Таука прыгала, взвивалась на дыбы и вдруг, рванувшись вперед, перелетела через огненную преграду и лежавшие за ней трупы волков.

В ту же минуту донесся детский голос:

— Прощайте!

И перед глазами Гленарвана и Талькава промелькнула фигурка Роберта, вцепившегося в гриву Тауки, — промелькнула и исчезла во мраке.

— Роберт! Несчастный! — крикнул Гленарван.

Но этого крика не расслышал даже индеец: раздался ужасающий вой. Красные волки, бросившись по следам ускакавшей лошади, мчались с невероятной быстротой на запад.

Талькав и Гленарван выбежали из рамады. На равнине уже снова водворилась тишина; лишь вдали среди ночного мрака смутно ускользала какая-то волнообразная линия.

Подавленный, ломая в отчаянии руки, Гленарван упал на землю. Он поднял глаза на Талькава. Тот улыбался со свойственным ему спокойствием.

— Таука — хорошая лошадь! Храбрый мальчик! Спасется… — повторял патагонец, подкрепляя слова кивками головы.

— А если он упадет? — сказал Гленарван.

— Не упадет!

Несмотря на эту уверенность Талькава, несчастный Гленарван провел ночь в страшной тревоге. Он даже не думал о том, что с исчезновением стаи волков для него исчезла и опасность. Он хотел скакать на поиски Роберта. Индеец не пустил его и дал ему понять, что с их лошадьми догнать Роберта немыслимо, что Таука, конечно, опередила своих врагов и найти ее среди темноты невозможно. Словом, по его убеждению, надо было ждать рассвета и только тогда броситься на поиски Роберта.

В четыре часа утра стала заниматься заря. Сгустившийся у горизонта туман вскоре окрасился бледным золотом.

Прозрачная роса пала на равнину, и утренний ветерок закачал ее высокие травы. Пришло время отправляться.

— В дорогу! — сказал индеец.

Гленарван молча вскочил на лошадь Роберта. Вскоре наши два всадника неслись галопом к западу, придерживаясь прямой линии, от которой не должен был отклоняться и второй отряд.

В течение часа они мчались с бешеной быстротой, ища глазами Роберта и на каждом шагу боясь увидеть его окровавленный труп. Гленарван немилосердно всаживал шпоры в бока своей лошади. Вдруг послышались ружейные выстрелы, раздававшиеся через определенные промежутки времени, как это обыкновенно делается при сигнализации.

— Это они! — воскликнул Гленарван.

Оба всадника еще быстрее погнали своих лошадей. Несколько минут спустя они соединились с отрядом Паганеля. У Гленарвана вырвался крик: Роберт был здесь, живой и невредимый, верхом на великолепной Тауке! Лошадь радостно заржала, завидев своего хозяина.

— Ах, мальчик мой, мальчик! — с невыразимой нежностью воскликнул Гленарван.

И они с Робертом, соскочив с лошадей, бросились на шею друг другу.

Затем наступила очередь индейца прижать к своей груди мужественного сына капитана Гранта.

— Он жив! Он жив! — восклицал Гленарван.

— Да, — ответил Роберт: — благодаря Тауке!

Но еще до того, как индеец услышал эти полные признательности слова, он уже начал благодарить своего коня: говорил с ним, целовал его, словно в жилах этого благородного животного текла человеческая кровь.