Наши зимы и лета, вёсны и осени - Мария Романушко

Любит воду. Во всех её видах и проявлениях: дождь, пенистая струя из водостока, ручеек в лесу – всё вызывает в малыше восторг. Стихия воды, в любом, самом скромном обличье, манит его, влечет, даже если это всего-навсего тоненькая струйка из крана…

Готов плескаться весь день. Выношу большой таз с водой на лоджию, на солнышко, и малыш пускает рыбок и уток, поливает себя из лейки, а заодно и цветы в ящиках…

Ходим на бухту. Бесстрашно бежит к воде – и хохочет, как от щекотки, когда волна, пенясь, накатывает на ножки…

Но всё же самое незабываемое купание этого лета было купание не в бухте, а в луже. После июльского дождя. Вышли на прогулку. Малыш весь в белом: белая, с жёлтым утенком, майка, белые шорты, белая кепка на каштановых кудрях.

А её величество лужа лежала посреди дороги, необъятная, как море, и ярко сверкала на солнце… Малыш отпустил мою руку и понесся так стремительно, что я даже ахнуть не успела, как он уже лежал посреди мокрого сверкания, отчаянно барахтаясь, подымая тучи брызг и визжа на весь двор… Белая кепка соскочила с каштановых кудрей и поплыла по луже корабликом…

Я бросилась к незадачливому мореходу на помощь. Вырвав его из объятий стихии, подхватила на руки. По испуганному, искривленному плачем лицу, минуту назад румяному и весёлому, текли грязные капли, смешанные с горючими слезами…

Через полчаса мы вновь вышли во двор. Ты опять был чистеньким и весёлым, но на этот раз – настороженным. Лужа, величаво раскинувшись на дороге, невозмутимо сверкала на солнце. Мы пошли в обход, малыш цепко держался за мою руку.

Познакомились в сквере с маленьким Алёшей, ему тоже полтора года.

Мы с Алёшиной мамой сидели на скамье, а наши сыновья старательно, но безуспешно лепили из сухого песка куличи. Впрочем, сизифов труд ничуть не огорчал вас, а наоборот – завораживал! Ты с восторгом смотрел, как рассыпаются, утрачивая свои очертания, песочные рыбки и домики, как растекаются они бесшумными струйками по бортику песочницы… Ты смотрел на эти, непостижимые для тебя, превращения песка, а я смотрела на тебя… Почему меня так притягивают твои простодушные игры? Какой затаенный смысл пытаюсь я уловить в них, какой читаю ответ?… Моё стремление быть каждую минуту с тобой – быть тобой – не тоска ли это по утраченному раю?…

Играю с тобой – и сама превращаюсь в ребёнка: с упоением строю дома из песка, собираю камушки… Порой мне кажется, что старость я пережила в детстве. Слишком рано я задумалась о смерти, слишком рано задумалась о том, почему слабый и беззащитный всегда бывает бит и унижен… Не могу вспомнить, чтобы я безмятежно радовалась жизни. Так – мгновения, искорки… Теперь – с тобой – я переживаю детство.

Простодушная радость детства, я обретаю тебя, как утраченный рай… Будьте, как дети…

Алёшина мама тем временем жаловалась мне:

– Не могу передать, как я устаю от него за день. Вы только представьте: целый день я с ним одна! Ведь это же с ума можно сойти. Только вечером, когда муж и родители с работы приходят, могу отключиться от него. Сходить в кино, или просто погулять. Жду вечера, как спасения…

Она искала у меня сочувствия. Она мечтала о том времени, когда отдаст своего Алёшу в детсад. А я смотрела на тебя, поглощенного своей загадочной, магической игрой, и с болью чувствовала, как утекают, утекают безвозвратно, словно песчинки, неповторимые, золотые минуты твоего детства…

Малыш, что унесешь ты с собой из своего раннего детства?…

Вспомнишь ли ты когда-нибудь этот жасминовый куст, осыпанный белыми звёздами цветов? Или благоухающую вселенную цветущего шиповника, жарко гудящую шмелиными голосами?… А наши лиственницы? В дни твоего детства они были ростом с тебя. Зато травы были выше тебя…

Каждая прогулка по нашему скверу была для тебя настоящим путешествием! Сначала мы отправлялись к лиственницам. Три зелёные пушистые сестры, их макушки едва выглядывали из травы. В каждый наш визит ты мерялся с ними ростом. В то лето – наше второе – им так и не удалось обогнать тебя…

Мы путешествовали дальше. К нашему шиповнику, царственно раскинувшемуся в центре сквера. Шиповник зацветал в первые дни лета и цвел до глубокой осени, до первого снега…

А наш жасмин! Вспомнишь ли ты, как он полыхал в дальнем уголке сквера белым костром? Ах, как он сиял, особенно в сумерках!…

А нашу липу вспомнишь? Ты так любил сидеть в ложбинке между ветвей, сосредоточенно наблюдая полную загадок жизнь муравьев, снующих по морщинистой коре… Может быть, именно в эти минуты сосредоточенного безмолвного созерцания в тебе зарождался будущий энтомолог?…

А наша заячья капустка! В дни позднего лета и ранней осени над её малиновыми соцветиями трепетала в жарком танце толпа пестрых бабочек… Ты опускался на корточки и замирал в немом восторге, а бабочки, принимая тебя за цветок, садились тебе на плечи, на тёмно-каштановые волосы, почти касались розовых, как два лепестка, щек…

А когда наш клен укрывал дорожку мягкой тенью, ты долго и самозабвенно играл на дорожке камушками…

Вспомнишь ли ты когда-нибудь, став взрослым, эту маленькую цветущую планету твоего детства? Вспомнишь ли себя, сидящего среди заячьей капустки с жёлтой капустницей на загорелом плече? Мальчика, в раздумье перебирающего камушки на нагретой солнцем дорожке…

Вспомнишь ли ты, как неожиданно научился читать? Тебе не было и двух лет…

Одно из моих самых любимых воспоминаний: ты сидишь у меня на коленях.

Я печатаю на машинке.

– Яботаем, – важно говоришь ты.

Ты внимательно следишь за моими пальцами, ударяющими по круглым клавишам. Все клавиши одинаковые, но очень скоро ты начинаешь различать на них неодинаковый рисунок.

– То это? – спрашиваешь ты.

– Буквы, – говорю я, не переставая настукивать по клавишам.

– Какая бука? – тычешь пальцем в клавишу.

– О, – говорю я, не отвлекаясь от работы.

– А тэта?

– Это – дэ, – говорю я. Но тут же спохватываюсь и уточняю: – Д! Д!

– Д! – старательно повторяешь ты. – А тэта?

– Л! Нет, не «лэ». И не «ль». Коротко: л!

Ты очень стараешься. Где-то с пятой попытки у тебя получается так, как надо.

– А тэта? А тэта? – не унимаешься ты. Глаза твои горят любопытством.

– Вряд ли ты запомнишь, – говорю я. – Их так много…

Но всё же отвечаю. Я знаю: всё равно ты не успокоишься, пока не получишь ответа.

Так мы и работаем вместе – день за днём. Ты уже умеешь вставлять в машинку бумагу, научился двигать каретку. Пробовал печатать. Но пальцы ещё слабы, и тебе не удалось пока ударить по клавише с достаточной силой.

– Ничего, со временем научишься, – ободряю я тебя.

Всё время звенит твой голосок:

– Какая бука? А тэта? А тэта?…

На стене в комнате – старая пожелтевшая афиша. Но крупные тёмно-красные и ярко-синие буквы не выцвели, не выгорели. Малыш сосредоточенно смотрит на афишу. В голове его идёт напряжённая работа. Переводит на меня изумленный, обрадованный взгляд:

– Буки? Это – буки? – делает он открытие.

– Буквы.

Малыш стремительно вскарабкивается на стул, становится на цыпочки, чтоб дотянуться, и его маленький пальчик тянется к огромной заглавной букве:

– Л?

– Правильно, – удивленно говорю я.

– Е?

– Да…

Глаза малыша разгораются азартом. Он выкрикивает звонко, всё более и более воодушевляясь:

– О! Н! И! Д! Е! Н! Г! И! Б! А! Р! О! В!

– Постой, постой, малыш, ты что, все буквы уже знаешь?

Я в недоумении. А сын полон азарта и восторга. Пальчик быстро-быстро бежит дальше:

– Ц! И! Р! К! П! А! Н! Т! О! М! И! М! А!

Светясь радостью, с пылающим от возбуждения лицом:

– З! В! Е! З! Д! Н! Ы! Й! Д! О!…

Недоуменная пауза.

– Ж, – подсказываю я. – Ж – жук. Видишь, она похожа на жука?

Малыш старательно повторяет, тыча пальчиком в синего громадного «жука»:

– Жук! Жук!

– Конечно, это не жук, малыш, это буква «ж». Не «жук» и не «жи», а «ж»! – спохватываюсь я, но – поздно.

– Жук! – убежденно говорит малыш. – Басей жук! Агомый!

…И в течение нескольких месяцев, уже научившись читать, малыш упорно произносит:

– Дожукдь (вместо «дождь»), жукил (вместо «жил»), жукук (вместо «жук»).

Помню:

Ты лежишь на тахте, закинув руки за голову и ногу на ногу. Горящий, влюбленный взгляд твой устремлен на афишу:

– Абаззяю! Абаззяю буки!… – восклицаешь ты, почти выпеваешь свое признание, и нежный и страстный вздох стесняет твою грудь, почти стон, полный умиления и блаженства…

Помнишь ли ты свое «помешательство» на буквах?

Ты видел свои любимые «буки» во всём: в силуэтах деревьев, в бензиновых разводах на асфальте, в рисунках луж, в пышных письменах облаков, в росчерках дождя на оконном стекле…