Страж фараона - Михаил Ахманов

– Сетх! – произнес один из стражей, вытянув к Семену дрожащую руку. – Сетх явился нам, братья!

– С нами Амон, – ответил старший жрец и метнул кинжал.

Бронзовый клинок распорол кожу на плече Семена, и, вероятно, вид крови показался бритоголовым добрым знаком: оружие смертных не ранит богов. Двое ринулись вперед, выставив кинжалы; Семен метнулся в сторону, перехватил руку с клинком и переломил запястье, как сухую ветвь. Затем кулак Семена опустился на бритый череп, и страж с глухим воплем сполз на пол, цепляясь руками за его колени. Второй охранник уже занес кинжал, но Семен, не видя, но словно ощутив стремительное падение лезвия, резко двинул локтем, отшвырнув врага.

Старший, вооруженный плетью, бросился к Семену и получил сильный удар под ребра, заставивший бритоголового согнуться. Ничего режущего и колющего у охранника не осталось, и Семен, захватив его шею, начал сдавливать горло бритоголового, с каким-то холодным любопытством наблюдая, как приближается последний страж. Этот, кажется, думал, что коль у противника руки заняты, то он беззащитен, и нарвался на удар ногой. Семен метил в колено, но попал в голень; охнув, бритоголовый отступил, и в этот миг тело старшего жреца обмякло. Бросив его, Семен с гневным криком шагнул к последнему врагу, ударил ребром левой ладони по запястью с кинжалом, а правой – в висок, и отодвинулся, когда бритоголовый рухнул наземь.

В подземелье наступила тишина, прерываемая лишь шумным дыханием Семена да стонами человека со сломанной рукой. Писец-дознаватель был мертв, лежал у стены с раскрытым ртом и изуродованным черепом, двое стражей валялись без чувств, Пуэмра не шевелился на каменном ложе – видимо, был в глубоком обмороке. Рихмер стоял на карачках, вывернув голову и с ужасом глядя на Семена; силы покинули жреца, и он не пытался удрать или хотя бы подползти к двери. Да и куда удерешь от ночных демонов и от гибели, подстерегающей дочь?

Семен отдышался, шагнул к хранителю врат, присел и заглянул ему в глаза:

– П-пощади... Я... я не приказывал этим глупцам нападать... Клянусь Амоном и жизнью дочери!

Кровь текла по плечу Семена. Он стер ее резким движением, вытянул руку к Рихмеру и растопырил окровавленные пальцы. Потом начал медленно сжимать их, будто сдавливал чье-то невидимое трепещущее сердце.

– Не-ет! – От вопля хранителя зазвенело в ушах. – Не-ет! Сожги мое тело, возьми мою душу, и пусть ее терзают демоны! Вечно терзают, ибо я – грешник и заслужил страшную кару! Но она – всего лишь моя дочь, которой еще не исполнилось пятнадцати! Она не мучила, не убивала, не богохульствовала! Я повторю это даже перед судом Осириса!

– Суд Осириса уже здесь, – промолвил Семен, не опуская руки. – Скажи, красива ли твоя дочь? Умна ли, добра? Готова ли взойти на ложе мужчины?

– О, она прекрасна, как свежий бутон лотоса! От нее пахнет как от лугов с медвяными травами, голос ее звонок, глаза ясны, а сердце не ведает зла! Счастлив будет муж, обнявший ее! Пусть она живет, и я отдам ее тебе!

Хоть и мерзавец, а любит свое дитя, подумал Семен и опустил руку.

– Мне она не нужна, – отрезал он. – Если юноша, которого ты мучил, будет жить, отдашь свою дочь ему. Он станет твоим наследником и преемником на посту Уха Амона.

– Но Софра...

– О Софре не тревожься. Побеспокойся о здоровье своего нового родича. А еще о том, чтобы твои люди не проболтались.

бритоголовые зашевелились, и Семен поднял их пинками на ноги. Они глядели на него со страхом, будто на воплощение самых ужасных богов, жуткую помесь шакала Анубиса с крокодилом Себеком. Рихмер тоже встал; ноги его тряслись, лицо посерело, но в глазах мелькнула тень облегчения.

– О том, что случилось здесь, молчать! Клянитесь! – Он поднял руку, и трое жрецов послушно забормотали слова священной клятвы. – Хорошо. Теперь слушайте, что скажет господин! Слушайте и повинуйтесь ему, как звукам голоса Амона!

Оглядев жрецов, Семен кивнул на тело дознавателя: – Труп убрать. Ты это сделаешь” – Он ткнул пальцем в стража со сломанной рукой. – А вы двое возьмете юношу и, омыв его раны, положите в носилки. В удобные носилки с подушками и восемью носильщиками! Пусть юношу отнесут в дом Инени, третьего пророка, и пусть один из вас разыщет его и скажет: Сенмен, брат Сенмута, просит поспешить к больному. Это все! Шевелитесь, жабий помет!

С этими словами он шагнул к плите и склонился над Пуэмрой. Кажется, ученик еще дышал; на его губах вздувались кровавые пузыри, пальцы на левой руке были обуглены, но вроде он еще не собирался пуститься в дорогу к полям блаженных.

– Они все сделают, господин, – прошелестел за спиной голос Рихмера. – Все сделают и будут молчать, как гуси со свернутой шеей. А ты... ты не желаешь проследовать в другой покой? – Он кивнул в сторону проема, ведущего в канцелярию.

Оторвавшись от Пуэмры, Семен направился туда и сел на табурет, скрипнувшей под его тяжестью. Воздух в этом помещении был таким же затхлым, как в камере пыток, но хоть горелым мясом не воняло. Здесь пахло старым деревом и сухим папирусом. Он бросил взгляд на ровную шеренгу сундуков с бесчисленными свитками. Туда, вероятно, заносились признания и речи тех, кто отдыхал на ложе Сохмет, и на мгновенье Семену почудилось, что плотно пригнанные доски истекают кровью. Рихмер, поджав ноги, опустился на циновку.

– Ты пощадишь мою дочь и меня, господин? Ты не отправишь нас до срока за горизонты Западной пустыни?

С минуту Семен взирал на него, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и тихим стонам Пуэмры. Потом негромко произнес:

– Ты как говоришь со мной, моча гиены? Забыл, как обращаться к посланцу Осириса? К тому, кто держит в руке твою жизнь и смерть?

Хранитель врат ткнулся лицом в его сандалии и забормотал:

– Прости, повелитель! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами... Прости!

Семен ухватил его за ворот туники и приподнял:

– Так уже лучше, порази тебя Сохмет от пупка до колена! Много лучше! Теперь мы можем поговорить. Слушай и запоминай!

– Я покорен твоему зову, мой господин.

– Дочь свою отправишь в дом Инени, чтобы ухаживала за моим учеником. Хочу убедиться, так ли она прекрасна и добра, как обещалось. – Он сделал паузу, разглядывая бритый череп Рихмера. – Теперь об этом ученике, поклявшемся в верности Уху Амона... Говоришь, что он следил за мной? Это с каких же пор?

– С тех, господин, как ты появился у третьего порога.

Брови Семена взлетели вверх.

– Язык твой лжив, хранитель! Кто знал, где и когда я появлюсь!

– Не гневайся, посланец Осириса, это правда! Конечно, никто тебя не ждал, но этот юноша... он... он просто оказался в нужном месте и в нужное время. Его обет – сообщать о всем увиденном и услышанном, особенно о странных деяниях, опасных речах и даже мыслях, какие не высказывают вслух.

С тех пор, как ты появился в Уасете, он рядом с тобой по моему приказу, а до того... видишь ли, он был учеником пророка Инени и присматривал за ним. Так повелел Софра, который мало кому доверяет. А ведь Инени отправился на юг, чтобы...

– Я знаю, что он там делал и с кем встречался, – прервал хранителя Семен. – Я даже знаю, сколько воинов Инхапи прячется по дворам в Нут-Амоне, Кебто и остальных городах! С точностью до одного человека и до последней стрелы в их колчанах... Ты ведь не забыл, хранитель, кто я такой и откуда явился в этот мир?

Он поглядел в помертвевшее лицо Рихмера и медленно, веско промолвил:

– Запомни: я – Страж, посланный сюда богами, и боги желают, чтоб все случилось так, как должно случиться. Амон и все остальные божества благоволят прекрасной дочери Джехутимесу, а это значит, что Софра с Хоремджетом уже покойники. Они мертвее, чем труп осла, обглоданный шакалами, и если ты не желаешь разделить их участь, то должен служить мне.

– Я слушаю твой зов, господин! Слушаю и повинуюсь! Что ты прикажешь?

– Пусть твои люди берегут царицу от слишком сладких пирожков, а юного пер'о – от колесничных гонок. Пусть, заметив людей, похожих на воинов с юга, закроют глаза и сунут голову в песок. Пусть они следят за Хоремджетом, докладывают тебе, а ты обо всем расскажешь Инени и выполнишь любой его приказ. А я прикажу одно насчет Хоремджета: если пискнет в ближайшие двадцать дней, укороти его на голову.

– Но у него в войске – безбожники из Хетуарета, господин... Могут разорить храмы...

– Амон спасет, – пообещал Семен. – С храмами ничего не случится – ничего такого, что нельзя восстановить с помощью камня, глины и краски. – Он приподнялся и заглянул в пыточную – там уже не было ни единой души, живой или мертвой, – ни Пуэмры, ни жрецов, ни трупа с разбитой головой. Успокоившись, он сел и хлопнул ладонью по крышке ближайшего сундука. – Ну, теперь поговорим о Софре, бывшем твоем повелителе, и трех отпущенных им днях. Как он их проведет? Будет пускать слюну, мечтая о ложе царицы?

– Нет, мой господин. Сегодня он отплывет в свое имение, а завтра, взяв дротики, лук и стрелы, поедет на охоту. Оттого и назначены три дня – дольше он не задерживается в Западной пустыне.