Книга о коране, его происхождении и мифологии - Л Климович

В этих сказаниях Корана содержится и "объяснение" того, почему же сотворенные Аллахом Адам и его жена впали в многобожие. Оказывается, когда жена Адама "отяжелела, оба они воззвали к Аллаху, господу их: "Если ты даруешь нам праведного, мы будем тебе благодарны!" И когда он даровал им праведного, они устроили для него (Аллаха. — Л.К.) сотоварищей… Превыше Аллах того, что они придают ему в сотоварищи!" (К., 7:189–190).

Выходит, что Аллах, сотворивший человека, создал "людей только для того, чтобы они поклонялись мне" (51:56), в начале их жизни лишается этого поклонения.

Многочисленность подобных нарушений элементарной логики, непоследовательностей и противоречий в Коране, как мы уже отметили, вызвала к жизни опирающуюся на тот же Коран богословскую теорию "отменения", делящую его аяты на "отменяющие" и "отмененные" (насых и мансух). Однако появление этой "теории" не изменило состава Корана. Впрочем, критика его учений возникла еще до этой теории и вольно или невольно отразилась в книгах теологов ислама.

Едва ли не наиболее ярко это сказалось на комментариях богословов к сказанию о сотворении человека и падении Иблиса. Упоминавшийся богослов Мухаммед аш-Шахрастани уже в предисловии к своей "Книге о религиях и сектах" ("Китаб аль-милаль ва-н-нихаль") счел нужным разъяснить, что "первое сомнение, возникшее среди людей, — сомнение Иблиса…". И вот, мол, из "противопоставления им собственного мнения божественному" — "ответвилось семь сомнений. Они распространились среди людей и проникли в умы людей…".

Каковы же эти сомнения? Первое: Иблис сказал: "До того как сотворить меня, он (Аллах. — Л.К.) уже знал, что из меня выйдет и что из меня получится. Так почему же он сотворил меня первым? Какова же мудрость в том, что он сотворил меня?

Второй (вопрос). Раз он сотворил меня по своей воле и желанию, то зачем же он обязал меня признать его и повиноваться ему? Какова же мудрость в этой обязанности, коль скоро он не воспользуется повиновением и не пострадает от непослушания?

Третий (вопрос). Раз он сотворил меня и обязал меня и я следовал вмененной им обязанности признавать (его) и повиноваться (ему)… то зачем он обязал меня повиноваться Адаму и поклоняться ему? Какова же мудрость в этой обязанности?..

Четвертый (вопрос)… Почему же он проклял меня и изгнал из рая, когда я не поклонился Адаму? Какова же мудрость в том?.." А если это мудро, то зачем же вслед за этим (пятый вопрос) Аллах "открыл мне путь к Адаму, так что я вторично вошел в рай, совратил его своим искушением, и он вкусил после этого от запретного дерева, и (он) изгнал его из рая вместе со мной? Какова же мудрость в том, учитывая, что если бы он запретил мне входить в рай, то Адам отдохнул бы от меня и пребывал бы в нем вечно?". И еще, продолжал Иблис в шестом вопросе, зачем Аллах, после всего сказанного "предоставил мне власть над его (Адама. — Л.К.) потомками, так что я вижу их там, где они не видят меня, мое искушение действует на них, а на меня не действует их сила и их могущество?.. Какова же мудрость в том, учитывая, что если бы он сотворил их сообразно природе… с тем чтобы они жили непорочными, послушными, покорными, то было бы лучше для них и более достойно мудрости?"

Наконец, седьмой вопрос, подводящий итог всем высказанным сомнениям. Иблис вновь признает, что он сотворен Аллахом, который обязал его "в общем и в частности", а затем, после всех нарушений и проклятий, он дал Иблису "власть над людьми. Но зачем же он (Аллах, спрашивает Иблис. — Л.К.), когда я попросил у него дать мне отсрочку, сказав: "Дай мне отсрочку до дня, когда они (люди. — Л.К.) будут воскрешены", — согласился с этим? Какова же мудрость в том, учитывая, что если бы он погубил меня тотчас, то Адам и люди отдохнули бы от меня и в мире не осталось бы никакого зла? Не лучше ли сохранить мир в благоустройстве, чем смешивать его со злом?"[240].

Критика каждой религии рождается прежде всего среди последователей, приверженцев этой религии. Так было в старых доисламских культах, так было в буддизме и христианстве, то же положение и в исламе. Процесс этот развивался исподволь, порой неравномерно, проявляясь на первый взгляд в весьма отдаленных и оторванных друг от друга центрах культурной жизни, однако на деле имеющих уходящие в далекую древность взаимосвязи. Впрочем, научное подтверждение и осмысление этих взаимосвязей пришло лишь в XIX и XX веках, даже в последние 20–25 лет.

Как пишет современный американский археолог, действительный член Американской академии наук и искусств в Бостоне Карл К. Ламберг-Карловский, "международные археологические исследования и сотрудничество за последние два десятка лет привели к совершенно новому пониманию "интернационализма", который отличал область от Средиземноморья до Инда и от Средней Азии до Аравийского полуострова". Так, при раскопках в Юго-Восточном Иране "в Яхья-тепе обнаружили материалы, отражающие культурные связи не только с Месопотамией, долиной Инда и Средней Азией, но и с недавно открытыми культурами III тысячелетия до н. э., занимавшими восточное побережье Аравийского полуострова. В клинописных текстах Месопотамии конца III тысячелетия до н. э. неоднократно упоминаются крупные торговые центры Дильмун, Маган и Мелухха". "От города Мари, расположенного в Северной Сирии, до острова Тарут в Персидском заливе и далее до Махенджо-Даро в долине Инда были найдены весьма близкие формы сосудов-чаш… Большое значение имеет и то, что сложная иконография на этих сосудах-чашах предполагает общность религиозной идеологии, которая была распространена на очень обширной территории. Можно предположить, что во многие области она привносилась специально для того, чтобы облегчить упрочение власти и узаконить верховное правление в обществе, где усиливалось социальное расслоение и формировались классы"[241].

Поиски упомянутого Дильмуна привели другого современного археолога, Джеффри Бибби, руководившего в течение ряда лет датской археологической экспедицией на острове Бахрейн в Персидском заливе, а также в ряде пунктов государств восточного побережья Аравийского полуострова, к небезынтересной попытке установления связи их древностей с одним из коранических сюжетов и проявлений современного мусульманского культа. Речь идет об изложенном в 18-й суре Корана сказании о неком "рабе Аллаха", сопровождавшем пророка Мусу и его помощника в их поисках "слияния двух морей" (арабское слово "бахрейн" значит "два моря" — 18:59–81; 25:55; 35:13). У авторов тафсиров, богословской литературы ислама и в устных легендах этот "раб Аллаха" отождествляется со святым или, иначе, пророком аль-Хидром — "Зеленым" (иначе — Хызр, Хыдыр. Хадир, Хазир, Кыдыр), нашедшим источник "живой воды" и ставшим бессмертным. Некоторые места поклонения этому святому Дж. Бибби посетил. Он даже стремится, заглянув в далекое прошлое, найти в нем зародыш современного культа и одновременно параллели к некоторым мотивам и персонажам не только Корана, но и "Гильгамеша" одного из древнейших эпосов мира. "И ведь женщины, в ночь со вторника на среду бодрствующие у святилища Аль-Хидра, моля бога о ребенке, тоже по-своему ищут бессмертия. Вера в то, что молитва будет услышана, одного порядка с верой, которая сорок пять веков назад вела Гильгамеша через моря к слуге Рогатого, Зиусудре, бессмертному обитателю Дильмуна"[242].

Аш-Шахрастани, писавший в XII веке, совершенно правильно подметил, что не только религиозные верования распространены среди разных народов, но также и сомнения в их правильности. Весьма характерно, что после изложения доводов, высказанных Иблисом, аш-Шахрастани предоставил слово некоему "толкователю Евангелия", сообщившему о бессмысленности каких-либо обращений к Аллаху, кем бы ни были обращающиеся: ангелами или джиннами, как Иблис. Ибо, как здесь сказано от имени Аллаха, "если бы ты считал истинным, что я — бог миров, то ты не обращался бы ко мне со [своим] "почему". Я — Аллах, нет божества, кроме меня, меня не спрашивают о том, что я делаю, спрашивают людей". И тут же явно для неосведомленного цензора мухтасиба — добавлено: "То, что я привел, приведено в Торе и написано в Евангелии так, как я это привел"[243].

Но кому, какие аш-Шахрастани, персу из Шахрастана, расположенного на севере Хорасана, учившемуся в Нишапуре и Гургандже, выступавшему на многочисленных диспутах, было хорошо известно, где действительные истоки вольнодумных сомнений, некоторые из которых он изложил? Еще академик Бартольд, характеризуя Шахрастани, счел уместным ознакомить читателя с мнением о нем "местного историка", приведенным знаменитым арабским ученым и писателем Иакутом (между 1178 и 1180–1229). Этот историк, честно отметив, что Шахрастани "был хорошим ученым", вместе с тем сокрушался по поводу того, что "он уклонился от света шариата и углубился в дебри философии. Мы с ним были соседями и товарищами, пишет Иакут, — он употреблял много стараний, чтобы доказать правоту учений философов и опровергнуть выставленные против них обвинения. Я присутствовал в нескольких собраниях, где он исполнял обязанности проповедника; ни разу он не сказал: "так сказал бог" или "так сказал пророк божий" и не разрешил ни одного из вопросов шариата. Бог лучше знает, каковы были его взгляды"[244]. Знания же аш-Шахрастани, безусловно, являлись весьма обширными, и их характер имеет для правильного понимания его труда первостепенное значение.