Иван-чай. Год первого спутника - Анатолий Знаменский

Зина вспомнила, что Ухов, бравый человек в кожаной тужурке и синих галифе, не раз оказывал ей внимание, приглашал к себе. Он в огне не горит и в воде не тонет, и Алешка его, кажется, не терпит. А что, если…

У Зины даже сердце зашлось от внезапной мысли. «Хватит, Леша! Завтра-послезавтра посмотрим, как ты запоешь!..»

Она вытерла слезы, натянула варежку на озябшую руку и подхватила у костра чужой топор. Сил было немного, но все же приходилось работать наравне с подружками: теперь у нее в жизни была цель, а ради цели человек идет на любые жертвы…

Илья возвратился из Лаек с обозом, груженным мешками с картошкой и солеными грибами в бочках. В передних санях, укрытая рогожей, горбилась мороженая медвежья туша. А за медвежьей тушей шевелился в лохматом совике пассажир. Из мехового капюшона смотрело с прищуром сухое и морщинистое лицо старика Рочева.

— Деда ты, между прочим, зря привез, — сказал Горбачев Илье и коротко рассказал о находке Шумихина.

— Беда небольшая, старик по собственному желанию явился, — сказал Илья. — У него здесь, оказывается, внук, в бригаде Кочергина. Ромка Бажуков, помбур. Из-за этой новости я у деда выманил еще по твердой цене половину лосевой туши — пудов на семь! Каково?

— Я всегда говорил, что ты идейный мужик, Илья, — засмеялся Николай. — Только отправлять деда обратно — это снова коне-дни выкраивать, конюха мотать туда-сюда.

— А может, того… сам деда отвезешь? — Илья очень уж значительно сощурился, со смехом кивнул вдоль дороги, в сторону Лаек.

Николай покраснел.

— Пошел ты к черту! Что я тебе, штатный извозчик, что ли? Каков диспетчер нашелся! Показывай, что ли, лосятину, а то лишние дни в Лайках прогулом засчитаю!

Через четверть часа Илья направился с обозом к каптерке, а Николай повел к себе гостя. Старик охотно заковылял следом к дому. Видать, несмотря на олений мех и спасительный шкалик самогона за пазухой, Рочев сильно продрог в дальней дороге.

Крепкий чай и уют привели его в нормальное состояние. С явным уважением к хозяину он рассматривал кабинет, стол с блестящим стеклом, во всю ширину заваленный бумагами и рулонами миллиметровки, опрятную кровать в уголке. Осмотрел прибитую к стене, над кроватью, оленью шкуру, скептически покачал головой:

— Плохой шкура, лучше нада…

— Сойдет! Лишь бы от стены не дуло! — возразил Николай. — Дом осадку дает, воробьи в щели залетают…

— Вот я и привезу. Хороший медведь есть. Получше ковра-то будет, — с обычной щедростью коми-охотника настаивал Рочев.

Неожиданно в кабинет вломился Илья, протопал мерзлыми валенками к Николаю:

— Вы чего здесь с Шумихиным мудруете? Почему Ухов до сих пор в каптерке? Сво-олочь! Отказывается принимать без накладной мясо — и лосятину и медведя! Цацкаетесь с ним тут!

— Мясо он примет, иначе самого сдадим без накладной куда надо. А вот с увольнением в самом деле чепуха вышла. Почитай-ка. — Николай протянул ему четвертушку бумаги с голубым грифом ОРСа. — Почитай, успокойся, а потом обдумаем, как быть.

Начальник ОРСа категорически возражал против снятия с работы заведующего пищеблоком Я. Н. Самары и завхоза участка К. П. Ухова и угрожал обратиться лично к генералу Бражнину с жалобой на самоуправство нового начальника Верхней Пожмы.

— Не лезь в номенклатуру, значит? — прочитав отношение, спросил Илья. — Ну, вы с Шумихиным зря обмякли по этому поводу. Гнать его нужно в три шеи, а там пусть жалуются всем хором. Я, кстати, письмо обо всем этом собирался написать в партбюро.

— Написал?

— Нет. Успею.

— То-то и оно! Давай пиши. Что-то мне не нравится вся эта снабженческая круговая порука. Направим материал в спецотдел, подождем.

Илья с недоумением пожал плечами:

— Чего это ты, Николай Алексеич? Прямо не узнаю…

— Нечего с уголовниками связываться, пусть с ними закон воюет.

— Мясо, мясо куда девать?!

— Мясо Ухов примет, он мои резолюции пока еще уважает.

Николай написал распоряжение:

«Принять без фактуры мясопродукты от ст. десятника тов. Опарина, закупленные им у охотников».

И расписался.

Илья, скомкав бумажонку, сунул ее в карман.

— Боюсь, не высидит Ухов у меня до законного следствия по старой должности! Убью!..

В кабинете еще не улегся холодок, побежавший от двери после ухода Ильи, а на пороге выросла новая фигура. Из темноты тамбура тихонько выскользнул Яшка Самара и, расправив плечи, уверенно прошагал к столу. За последние дни в лесу он здорово исхудал, но зато стал не то что смелее, но нахальнее и злее. У него остро поблескивали глаза, в углу рта тлела прикушенная цигарка.

— Привет начальству! — козырнул Самара.

Николай просительно глянул на старика Рочева (вот, мол, не дают слова сказать, уж извини, дед, — дела!) и нетерпеливо покосился на вошедшего:

— С чем хорошим?

— Так что когда прикажете законную должность принимать? — осведомился Самара.

Николай оторопел:

— Тебя что, вовсе под раскат ударило?

— Бумага! Бумага есть! — не сморгнул глазом бывший повар.

— Бумага бумагой и останется. Еще что?

— В таком случае объявляю голодовку и забастовку! Умысел над собой не позволю исполнять!

— Голодовку — вали, голодай! Догони людей, которых недокармливал целый год. А насчет забастовки — ни-ни! — спокойно сказал он Самаре. — Забастовки не полагается, поскольку требования у тебя незаконные. А попросту говоря — шкурные. Чтобы завтра был со всеми на делянке, слыхал?

Неизвестно, чем бы окончилась эта беседа, если бы ее не прервали. Федя Кочергин ворвался с расстроенным лицом и сразу выпалил:

— Бажуков-то у меня пропал, Николай Алексеич!

— Какой Бажуков? — машинально спросил Горбачев, а старик Рочев тревожно привстал, горбясь, приложил скрюченную ладонь к уху.

— Ну, помбурильщик, за которым вы послали сейчас! Письма на днях пришли — у него, оказывается, брата убили. Ну, я ему разрешил в этот день на работу не выходить в зачет отгула. И поскольку человек всю ночь проплакал. А теперь его второй день как нет.

— Куда же он мог подеваться? — Николай встревоженно глянул в сторону старика.

— Может, домой? — неуверенно спросил Федя.

— Какой там! Из дома к нему гости!

— Я боюсь, как бы он не двинулся с тоски куда глаза глядят. У него характер вовсе лесной: задумает — потом колом не выбьешь.

Дело принимало серьезный оборот.

— Он комсомолец?

— Вместе вступали.

— Как же это получается? Торопова мне в первую голову за такие штуки ответит! Где же организация у вас? — все больше ожесточался Николай.

— Такой уж случай, Николай Алексеич. Он не дезертир, голову на отрез отдам. И организация тут ни при чем…

— Хорошо, на всякий случай нарочного в город пошлем, а там посмотрим. Если явится — сразу с ним ко мне!

Старик, не отнимая дрожащей сухой ладошки от морщинистого уха, тянулся к Николаю:

— Что такое?.. Пропал, что ли, оголец? Ах ты беда какая!

Самара вдруг отскочил к порогу, завизжал радостно:

— Ага-а-а! Бегут люди-и-и! Бегу-у-ут! Все известно будет, где следовает!!!

Николай шагнул к нему, сжимая кулаки.

Кажется, впервые за всю свою жизнь Николай потерял самообладание. Но Самара вовремя убрался из кабинета.

Отдышавшись, Николай выпроводил Кочергина и остался наедине со стариком. Разговор предстоял нелегкий…

12. МИНУТА ОТКРОВЕНИЯ

Человеку с обязывающим и нелегким званием — руководитель не просто бывает сжиться с людьми. Неведомо как, но всякое его слово, каждое, вовсе не претендующее на внимание людей движение становятся известны окружающим. За ним наблюдают придирчивыми глазами, испытывают на каждом шагу и примут, лишь убедившись в какой-то единственный день, что этот руководитель свой, нужный им человек.

Николай не знал этого, не очень-то оглядывался в поступках. Зато он прекрасно сознавал свою неопытность и очень осторожно подходил к серьезным вопросам. И ему прощали в мелочах…

В последние дни, в особенности оторвавшись от участка на время поездки в Лайки, Николай почувствовал, что в нем произошла очень важная перемена: он узнал власть дела, его увлекающую и захлестывающую силу. Север стал близким, нужным ему.

Он и сейчас рвался на фронт. Но череда рабочих дней уже приживила его к Пожме. Здесь было его личное, большое дело, и если бы пришлось сесть в вагон прямого сообщения, сейчас же задумался бы: а как же здесь? Что изменится в районе завтра, через три дня, через месяц? Сколько проходки дают на первой скважине, как с электростанцией, с новым домом? Как дела у нового бригадира Ванюшки Серегина, удалось ли управиться честным людям с присосавшимися к ним жуликами, сломался ли Глыбин в своем животном упрямстве?