Призрак потерянного озера - Дельфина Лайонс

– Траур! – Бертран был в ярости. – Ты погряз в предрассудках, ты так чтишь традиции; неудивительно, что твои картины никому не нужны. – Он все же пригладил растрепавшиеся волосы. – Ты должен понимать наши с Эмили чувства. Почему мы должны этого стыдиться?

– И правда, почему? Вопрос лишь в том... но я задам его Эмили. Мой брат что – пристает к вам? Хотите, я съезжу ему по морде?

– Да... нет, конечно. По крайней мере, если он сейчас же отсюда уйдет, – поспешно поправилась я. Только драки мне и не хватало.

– Хорошо, Эмили. Я могу подождать... – губы Бертрана скривились в усмешке, – до более подходящего случая, чтобы договориться с тобой. Но запомни: ты – моя!

Он вышел из холла. Дверь за ним с шумом захлопнулась.

– Он что – сумасшедший? – спросила я Эрика.

– Мы здесь все немного сумасшедшие. А некоторые и не немного. – Он поморщился, как от боли. – Думаю, что Рене могли бы официально признать сумасшедшей, если бы дело дошло до суда. Но если подумать о дедушке, я рад, что этого не случилось.

– Я не совсем понимаю... – начала было я, но он приложил палец к губам.

– Давайте выйдем. Если и есть где-нибудь на свете место, где стены имеют уши, так это здесь.

В холле было так темно, что я не ожидала, что на улице еще светит солнце. Оно только начинало склоняться, и аромат цветов не казался уже таким тяжелым, может быть, потому, что живой запах листьев и травы, еще влажных от вчерашнего дождя, сглаживал их приторное дыхание. Некоторое время мы шли молча, слушая, как шелестят листья деревьев и как воробьи чирикают в зарослях кустов. Мне захотелось хотя бы ненадолго забыть обо всех ужасных вещах, которые здесь произошли, но у меня ничего не получилось.

– Мне все-таки не верится, что Рене могла убить жену Бертрана. Или проводника. Конечно, она была без ума от себя, но от этого еще очень далеко до убийцы.

– Разве? – спросил Эрик. Он казался очень озабоченным.

– Я только говорю, что я не могу в это поверить, – повторила я. Но как тогда все это объяснить? Те двое были мертвы, Рене тоже.

– Боюсь, что в это можно поверить без труда. Особенно если вспомнить, как это было сделано. Она всегда могла заявить, если бы до нее добрались, что это был просто несчастный случай. И сделать все это было нетрудно: и тот, и другая ей полностью доверяли. Но всего, что было в этих ее дневниках, мы уже никогда не узнаем, – совсем мрачно закончил Эрик.

– Но как же так? Ведь Дэнис была ее подругой? А Робертса она знала с детства.

Эрик грустно улыбнулся.

– Вы действительно не представляете себе, какой была Рене. Если чего-то я и не понимаю – это как она решилась убить себя.

Я помедлила.

– Если она и правда такая, как вы ее описываете, она скорее попыталась бы убить Бертрана.

– Да, они были на ножах последнее время. Но тому, что он сегодня наговорил нам, я не верю с начала и до конца. Я знаю своего брата. Не мог он сказать ей, чтоб она шла в полицию и признавалась, и сам бы он никогда на нее не донес, – если только для того, чтоб выгородить себя... И о том, что произошло с его женой, он наверняка узнал не вчера.

Мне бы хотелось ему возразить, но я со страхом подумала, что он, похоже, прав. Подождав, не скажу ли я чего, Эрик горько продолжал:

– Может быть, он окончательно вышел из себя, когда узнал, что Рене пыталась утопить вас. Надо отдать ему должное: мне кажется, вы действительно... не безразличны ему. Я хочу сказать...

– Меня не занимают вопросы о том, любовь ли это или нет. Он меня вообще не занимает.

– Ну и хорошо! – просиял Эрик. – Я не был уверен. Это, конечно, не значит, я понимаю... – тут он запнулся. Я чувствовала себя очень неловко. – Эмили, – опять заговорил Эрик, – я понимаю, что это не очень подходящий момент, чтобы говорить о своих чувствах. Но если вы не совсем безрассудны, вы уедете отсюда не откладывая, и, может быть, мне больше не представится возможности с вами поговорить. По крайней мере в ближайшее время. Я скоро еду в Нью-Йорк, и, может быть, лучше даже подождать...

– Нет уж, – перебила я, – говорите лучше прямо сейчас, пока есть возможность. Ведь с восходом луны я могу исчезнуть навеки.

Эрик смеялся гораздо дольше, чем мои слова того заслуживали. Я пристально посмотрела на него, он перестал смеяться и тяжело вздохнул.

– Эмили, вы знаете обо мне не так уж много, и то, что вы знаете, не очень-то говорит в мою пользу. Если я и получу какое-то наследство, то оно не будет таким уж большим. То, что об этом говорят, – сильно преувеличено. У меня есть некоторые доходы от ценных бумаг, но при нынешней инфляции и с учетом всех налогов... это практически ничего. – Он перевел дыхание. – Даже при теперешнем оживлении интереса к картинам я не получаю баснословных гонораров за то, что делаю. Что-нибудь мне может оставить дед, если ему, конечно, есть что оставлять, но я на это особенно не рассчитываю. Как видите, я не могу многого предложить девушке.

– Если бы я хотела узнать, как вы котируетесь, я обратилась бы к специалистам, – насмешливо сказала я.

Эрик смотрел на меня, окончательно потеряв дар речи. В конце концов мне самой пришлось спросить, не собирается ли он сделать мне предложение. Если так, пусть поторопится, чтобы я поскорее согласилась и мы могли вернуться в дом: стоя здесь, на мокрой траве, недолго и простудиться.

Тогда Эрик наконец решился и сделал мне предложение, и я сказала "да". И все было замечательно и прекрасно, если не считать того, что он не мог меня как следует поцеловать, потому что мы знали, что за нами наблюдают из дома. Меня тревожил вопрос, как примет его семья известие о нашем обручении. Луи и Элис скорее всего будет просто не до этого, они сейчас слишком подавлены. Но Маргарет это совсем не понравится. А что до Бертрана!.. Об этом мне было даже думать страшно. Я представила, что он может сделать, когда услышит об этом, и у меня мурашки побежали по спине.

– А нельзя ли... ты можешь не говорить им об этом, пока я не уеду в Нью-Йорк? – спросила я. – Можем уехать завтра и послать им телеграмму.

Но Эрик сказал, что не годится трусливо удирать отсюда.

– Сегодня вечером я скажу об этом деду, и пусть уж он решает, говорить ли всем остальным. Я пойду к нему прямо сейчас, его нужно как-то подбодрить. Он будет просто в восторге.

У меня такой уверенности не было, но разубедить Эрика я не смогла. Он отправился в комнату своего деда, а я к себе. Немного погодя в дверь постучали. Я открыла, полагая, что это вернулся Эрик. Но это был Гаррисон, еще более печальный, чем обычно. Он пришел сообщить, что обед, как всегда, пройдет в столовой, только в девять часов вместо восьми, так что правильнее назвать это ужином.

– Мистер Мак-Ларен просил передать, что он просит всех быть там, даже нас с миссис Гаррисон. Он хочет о чем-то рассказать, – проговорил Гаррисон, глядя на меня с таким полным отсутствием интереса, что я не сомневалась: он и понятия не имеет о том, что хочет сказать мистер Мак-Ларен.