Голгофа XX века. Том 1 - Борис Сопельняк

— Ладно, заканчивайте, — снова потух следователь. — Так что там про жену Рузвельта? — по-испански добавил он.

— К-как? — ошарашено привстал Фустер. — Вы знаете испанский? Вы читали это письмо? Тогда зачем же…

— А затем, чтобы вы почувствовали себя человеком. Видели бы вы себя со стороны, когда читали это письмо. Герой! Матадор! Так и надо. От своих слов не отказываетесь? В том, что писали Именно вы, признаетесь? Сочинили его сами или кто-нибудь диктовал?

— Еще чего! — уловил подсказку Фустер. — Сам сочинял, сам писал… И отвечать буду сам, — после паузы добавил он.

— Вот и славно, — понимающе кивнул следователь. — Но что же там все-таки про жену Рузвельта?

— Да так, ничего особенного, — почему-то смутился Фустер. — Я прошу сообщить о моей проблеме нашему послу в Мексике, известным правозащитникам, в том числе и жене Рузвельта.

— Понятно. А я думал, вы с ней знакомы, — съязвил следователь. Потом он вдруг нахмурился и до белизны в суставах сжал кулаки. — А последние строки я попрошу прочитать с выражением!

Фустер побледнел, жалко улыбнулся, но все же собрался с духом.

— Сегодня пал жертвой Туньон, — начал он. — Но завтра могут быть и другие. Все молчат. Прав никаких нет. Не останавливайся ни перед чем, — хрипло продолжал Фустер. — Расскажи это даже преступнику Франко, так как он прежде всего испанец и не продает других.

Фустер отшвырнул письмо и вперил остановившийся взгляд в застрявшую в паутине муху. В кабинете повисла тяжелая и какая-то липкая пауза. Наконец следователь сгреб бумаги, вздохнул, горько покачал головой и совсем не служебным тоном спросил:

— И не стыдно? Взрослый, интеллигентный человек, солдат, сражавшийся за идеалы республиканской Испании, протягивает руку Франко — человеку, который загубил тысячи ваших товарищей. Вы же плюнули на их братскую могилу. Эх-хе-хе, Фустер, Фустер, впаяют вам на суде по первое число — и будут правы.

Если следствие по делу Туньона, Сепеды и Фустера близилось к завершению, то дело Франциско Рамоса только начинало обрастать фактами и документами. В принципе, кроме показаний Фустера, который уверял, что именно с Рамосом вел антисоветские разговоры и именно с ним «возводил клевету на вождя советского народа, заявляя, что он является полновластным диктатором коммунистической партии и всего народа», у следствия ничего не было. Но майор Ивлев был дотошен и откопал любопытнейшую бумаженцию, датированную январем 1942 года. И подписал ее не только Рамос, но и (для следствия это было совершенно неожиданным подарком) Туньон.

«Господин посол Великобритании в СССР.

Сражаться в рядах британской армии — является; стремлением и делом чести каждого любящего свое отечество испанца. Мы, проживающие в СССР в качестве эмигрантов, которым наше положение иностранцев препятствовало вступить в ряды Красной Армии, обращаемся к Вам в надежде, что Вы сделаете возможным включение нас в британскую армию на условиях, аналогичных тем, которые распространяются на наших соотечественников, уже вступивших в британскую армию.

Сообщаем наши личные характеристики.

1. Франциско Рамос Молино. 29 лет. Майор пехоты. Во время гражданской войны в Испании — начальник штаба 18 корпуса. В СССР изучал курс инженерно-машиностроительного дела.

2. Хосе Туньон Альбертос. 26 лет. Капитан авиации. Имеет 527 часов боевых вылетов. Во время гражданской войны — начальник штаба 1-й и 3-й эскадрилий.

Вам трудно представить, господин посол, что означает для нас удовлетворительный ответ.

г. Саратов».

На первый взгляд, хорошее, патриотичное письмо. Но это — если смотреть на него с позиций 1942-го. Но сей-час-то 1948-й, на дворе бушует холодная война, и англичане из друзей превратились в лютых врагов. И в этой ситуации какой-то Рамос хочет вступить в британскую армию? Есть о чем подумать, тем более письмо послу он не отзывал и от написанного публично не отказался.

А тут еще друзья-информаторы, работающие в среде испанских эмигрантов, подкинули дневничок того же самого Рамоса. И хотя вел он его в 1942-м, говорят, что он хочет превратить его в клеветническую книгу и издать ее за границей

Вот он, этот дневничок.

«Видел Волгу. Она ужасна в своей бесполезности. Покрыта льдом и служит дорогой для прохождения грузовиков. Жду прихода лета и с ним парохода, который бы вывез меня из этой проклятой страны».

«Был в саратовской столовой. Официанты в лохмотьях. Скатерти рваные, салфеток нет, посуды тоже нет. Кашу подают в жестянках от консервов, и эта каша совершенно непригодна для цивилизованного желудка».

«В столовую огромная очередь. Невольно думаешь о смерти на 45-градусном морозе. Люди согреваются социалистическим способом: обнимаешь того, кто перед тобой, а тот, кто позади, обнимает тебя. Потом начинается ритмическое и непрерывное покачивание то на одной, то на другой ноге».

«Спросил у своих соседей: почему не протестуете? Посмотрели на меня мрачно. А один сказал: это еще ничего, в 1928-м мы ели своих собственных детей, из них делали сосиски.

Это народ рабов, которым можно руководить только с помощью кнута».

«Создаются очереди для получения самых невероятных вещей: чернил, замков, зубных щеток и т. п. Это страна очередей».

«Предпочтительнее расстрел в Испании, чем жизнь в Саратове».

Ну что ж, Рамос, с вами все ясно: вы — враг советского народа, который в трудную годину приютил вас, а вы, публично выражая «благодарность», исходите черной злобой. И хотя в шпионской деятельности в пользу аргентинцев вы себя не признали, следствию достаточно и того, чем оно располагает.

27 июля 1948 года заместитель министра госбезопасности СССР генерал-лейтенант Огольцов утверждает обвинительное заключение по делу № 837. Все обвинялись в антисоветской пропаганде, клеветнических суждениях в адрес советской действительности, враждебных выпадах в отношении руководителей ВКП(б) и советского правительства, сборе шпионских сведений для представителей аргентинского посольства, попытке или желании сбежать за границу.

Было и еще одно обвинение, оно касалось всего лишь одного из арестованной четверки, но даже сейчас, почти полвека спустя, я не имею права назвать его имени. Дело в том, что этот человек еще в 1938 году был завербован НКВД в качестве агента-информатора, а в 1947-м расшифровался перед аргентинцами, больше того, он рассказал, когда и с кем встречается в одном из номеров гостинцы «Москва». Я не знаю, жив ли этот человек, раскаялся ли в содеянном, продолжал ли сотрудничество с МГБ — КГБ, но о том, что из заключения он вышел и тут же уехал в Испанию, знаю точно.

А тогда, в августе 1948-го, печально известное Особое совещание Туньону и Сепеде влепило по 25 лет, Фуетеру — 20 и Рамосу — 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

…Прошло семь лет. Все эти годы заключенные испанцы в колонии вели себя образцово и… бомбардировали различные инстанции жалобами и заявлениями. Наконец в феврале 1955-го Центральная комиссия по пересмотру дел вняла этим жалобам и во изменение постановления Особого совещания снизила меру наказания до фактически отбытого срока и из-под стражи наших бедолаг освободила.

Фустер, Туньон и Рамос немедленно реализовали свой старый замысел и вернулись на родину. А вот Сепеда застрял. Он поселился в Тульской области и начал добиваться полной реабилитации. В своих заявлениях он так и писал: «Я добиваюсь реабилитации только потому, что считаю себя невиновным, а выехать в Испанию я никогда желания не имел и не имею его сейчас». Реабилитации Сепеда добился. Но вскоре родина позвала и его…

Так, более или менее благополучно, закончилась эта невеселая история. Родина-мачеха дала своим приемным сыновьям дом, крышу и пропитание, но сурово наказала за строптивость и непослушание, а родина-мать — на то она и мать — приняла исстрадавшихся детей в свои объятия. Мы не знаем, как сложилась жизнь наших героев в Испании. Здоровы ли они? Живы ли? Обзавелись ли семьями? Как хочется надеяться, что если не наши герои, то кто-нибудь из знакомых прочтет этот очерк — и мы узнаем, что с Туньоном, Фустером, Сепедой и Рамосом было дальше. Ни секунды не сомневаюсь, что они как были, так и остались бойцами, и их жизненный опыт, воля и знания нашли применение в послефранкистской Испании.

Рабочая кровь на кремлевском паркете

Это дело могло стать одним из самых перспективных с точки зрения наград и продвижений по службе. Судите сами: доблестные советские чекисты предотвратили покушение на Сталина, Кагановича и Ворошилова. Террористы задержаны, разоблачены, преданы суду и понесли суровое наказание. Но вот ведь незадача — ни вождь народов, ни его верные сторонники не оценили усердия чекистов: наград почему-то не последовало. Как ни старались руководители НКВД доказать, что арестованные ими люди, в отличие от присылаемых из-за кордона агентов, действительно имели реальные возможности убить Сталина, Кагановича и Ворошилова, что задержанные террористы представляют собой тесно спаянную группу из двадцати двух человек, что подготовленный ими теракт мог состояться в самый неожиданный момент — в Кремле их усердия не оценили.