Иешуа, сын человеческий - Геннадий Ананьев

Вот и суббота. Горожане потянулись к синагоге. Иисус не торопился смешаться с толпой. Он уже послал Симона к председателю с просьбой предоставить ему кафедру и получил на это согласие, поэтому он посчитал лучшим появиться в синагоге тогда, когда почти все будут в сборе. Появиться в сопровождении своих учеников.

Что определено для чтения в эту субботу, он знал и увидел в этом знамение: читать предстояло об исходе Израиля из Египта и о завете Моисея с Господом на горе Синай, — именно то, что еще в детстве потрясло его и вызвало неприятие обмана и жестокости, какие тогда свершались по повелению Господа; и он был уверен, что, не обидев твердых почитателей Закона, направит их мысли к вере любви, а не вере покорности и страха.

Читая повеление Яхве выпросить якобы лишь для праздников драгоценности у соседей-египтян, Иисус в мыслях переносился к объяснению матерью этого обмана тем, что первый Завет не имел в себе запрета на обман, тем более на обман людей из народа неизбранного. Не прекращая чтения, Иисус как бы вторым планом воспроизводил услышанное тогда от матери: не поклоняйся иному богу; не делай себе литых богов; все первородное принадлежит мне; шесть дней работай, а в седьмой день отдыхай; праздник опресноков соблюдай в месяц, когда заколосится хлеб; соблюдай праздник седьмиц, праздник первых плодов пшеничной жатвы и праздник собирания плодов в конце года; не изливай крови жертвы моей на квасной хлеб; тук от праздничной жертвы моей не должен оставаться нею ночь до утра: самые первые плоды земли твоей принести в дом господа твоего; не вари козленка в молоке матери его.

«Обязательно кто-то вспомнит о Завете на скрижалях, возражая мне».

Закончив читать и сделав небольшую паузу, чтобы отдать Священное Писание гаццану и определить, с чего начать свою проповедь-гафтара, подумавши, начал с вопроса:

— Кто считает, что Завет Господа «не обмани ближнего своего» не надлежит исполнять свято? Верно, никто. Но сам Яхве повелел обманным словом завладеть богатством египтян, с которыми жили евреи в близком соседстве.

Возражение ожидаемое. И что прозвучит оно из уст перворядных, тоже не сюрприз.

— Идолопоклонники-многобожники — не ближние избранному Господом нашим народу.

— Отруби себе палец, — с усмешкой ответил Иисус. — Большой ли, указательный или мизинец — одинаково больно. Как пальцы рук твоих тебе, так и Отцу Небесному народы все, им созданные.

Одобрительный говорок на средних и дальних рядах. Иисус, воспользовавшись этим, вновь начал с вопроса:

— Кто скажет, что завет Господа «не убей» не надлежит исполнять свято? Тоже — никто. Отчего же Моисей передал сынам Левиным слово Яхве: «так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левины по слову Моисея: и пало в тот день народа около трех тысяч человек».

— Господь народа Израиля сам ведает, что творит! — гневно возразил один из перворядных, но Иисус, будто не услышав реплики, продолжал свое слово, идя к главному, им намеченному.

— Но не те три тысячи главные виновники, а Аарон, брат Моисеев. Он потатчик. Но он остался безнаказан. Более того — возвысился. Как и в Египте по упрямству фараона страдал весь народ египетский, а не фараон…

— Богохульство! Сколько страдал Израиль за непочтение к Заветам Господа нашего, к Закону, оставленному Моисеем?! И сегодня мы далеко не в фаворе. Сколько можно?!

Шумок по рядам явно не в пользу Иисуса, он, однако же, был готов к этому.

— Не Закон осуждаю я, но проповедую его. Истинно говорю вам. Только мне лично по душе Господь наш, о котором пророк Неемия сказал: «Ты Бог, любящий прощать, благий и милосердный, долготерпеливый и многомилостивый…». Мне больше по душе тот Господь, который, вразумляя Иону, пожалевшего растение, наставлял его: «Ты пожалел растение, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь и пропало. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличать правой руки от левой, и множество скота?»

— Но если Господь любит, он испытывает. Как с Иовом. А тот, кто как Иов останется верным Господу в трудный час, тому возвратится сторицей. Это нам, грешным рабам Господа, не стоит забывать.

— Легко вам, перворядным, говорить об испытании Иова Господом, как о благе. Легко было и друзьям Иова Елифазу Феманитянину, Вилдаду Савхеянину и Софару Наамитянину утешать несчастного, ибо они сами не потеряли того, что имели. Каково же было самому Иову? Вот его слова кои сохранило Священное Писание: «Погибни тот день, в котором я родился, и ночь, в которую сказано: „Зачался человек!“ День тот да будет темью; да не взыщет его Бог свыше, да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, как выпал из чрева?» Не скажет ли кто из вас этого же, когда потеряет он семью и богатство свое, покроется проказой? А ни один из вас, сидящих в первом ряду, не равен по благочестию, по милосердию своему Иову. Легко судить, не испытав подобного на себе.

Весело зашелестели средние, но особенно задние ряды, которые, что ни говори, завидовали тем, кто по богатству своему имел право восседать на первом ряду; по богатству, не всегда нажитому честным трудом. Люди представили, как вот эти, расфуфыренные окажутся вдруг прокаженными, без денег, без рабов и рабынь, отвергнутые всеми, и это невольно вызывало у них торжествующую радость: наказывает Господь за скаредность, за гордыню и немилосердие.

Иисус, понявший настроение большинства в синагоге, заговорил о милосердии, о необходимости делиться своим имуществом с теми, кто имеет нужду, о вере в Бога не как в сурового Господа, а как в Отца Небесного, и тогда приблизится Царство Божье на земле. Начнется оно в душах каждого, затем станет в душе народа его, а дальше — среди всего рода людского. Но не насильно, а через смирение.

— Вспомним предка моего Давида, который одолел ненавидящего его царя Саула. Саул гонялся за ним, чтобы убить его, Давид же дважды мог сам убить Саула, но не сделал этого, оставляя лишь знаки о себе. И Саул раскаялся. Не так ли стоит поступать каждому, ныне живущему? Возлюбив Отца нашего Небесного, держа его в сердце своем, любить любовью божьей всех близких своих, а зло побеждать не злом, а смирением и кротостью. Нужно всегда помнить: перед Отцом Небесным мы все равны, равной должна быть и наша жизнь. Богатый да позаботится о бедном, дабы стать с ним равным.

Вот так, открыто, Иисус еще не говорил о Боге Любящем, о Царстве Божьем на земле, подобном Небесному. Хотя большинство сидящих в синагоге и сами слышали его прежние проповеди, или знали о них благодаря молве, теперь же им потребовалось время, чтобы переварить в головах своих услышанное.

Несколько минут царила в синагоге тишина, затем начался обмен мнениями, поначалу очень робкий, но постепенно набирающий силу, захватывающий все новые и новые ряды скамеек и даже антресоли для женщин. И вот уже синагога стала похожей на растревоженный улей, и Иисусу не оставалось ничего делать, кроме как покинуть кафедру.

Он мог вообще уйти из синагоги, уверенный в том, что председатель и старейшины не смогут навязать своего решения, если даже очень захотят, направленное против него; но Иисус предпочел остаться и послушать споривших — он прошел мимо оставленного для него места в первом ряду к самым задним рядам, где, потеснившись, ему уступили краешек скамьи, и он весь обратился в слух. А чем больше он заслушивался, тем яснее понимал: сторонников его больше, нежели противников. Он торжествовал, душою празднуя свой успех.

Из синагоги он пошел в окружении учеников своих, гордых за него, и в сопровождении множества народа из тех, кто принял его слово.

Ученикам он сказал:

— Завтра — в Магдалу. Сразу же после утренней трапезы.

Он конечно же мог не спешить: готовиться к предстоящей проповеди в синагоге Магдалы можно было и в Капернауме, тем более, что для этого имелось здесь больше возможности, чем в Магдале, но он торопился по велению сердца своего, хотя даже сам себе в этом не хотел признаться. Когда, спустившись по Иордану к берегам Галилейского моря, узнал он, что Мария Магдалина взяла в свой дом Марфу и Марию, чтобы вместе ждать его, Иисуса, он намерился было сразу направиться в тот город, однако он пересилил свое желание и поступил так, как подсказывала логика — начал проповедовать в Капернауме, первом городе на его пути, в котором кроме всего прочего у него было много как друзей, так и врагов. Ему было важно одолеть врагов.

Так он и остался в Капернауме для первой проповеди; теперь же, добившись столь значительного успеха, он не стал больше противиться своему желанию идти в Магдалу, минуя Вифсаиду. В этот город наметил он вернуться после Магдалы.