Стереть из памяти - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пока одни, – сказала она решительно. – А дальше видно будет.
– Тогда паспорт и две тысячи.
– Вот, пожалуйста.
Движения Лики были суетливыми. Больше всего ей хотелось вернуться в номер, где она оставила телефон, позвонить Антону и попросить его посмотреть в материалах дела про шелковый английский платок. И где же она его видела? Вот ведь дырявая память! С трудом дождавшись, пока Ирина произведет все необходимые манипуляции, она чуть ли не бегом вернулась в номер, услышала звук льющейся в душе воды, выдохнула. Так, Викентий не помешает. Надо успеть, пока он в ванной.
Быстро набрав телефон Антона, она свистящим шепотом дала тому важное и ответственное поручение.
– Ты чего так странно разговариваешь? – не преминул отметить Таланов. – Что-то случилось? Ты простудилась?
– Нет-нет, все хорошо, – заверила его Лика. – Просто не хочу, чтобы меня слышали. Из коридора…
Почему-то она не хотела говорить Антону про приезд Викентия. Хотя все равно же придется.
– Конспирация – наше все, – засмеялся он. – Ладно, я понял. Сейчас посмотрю и перезвоню.
– Спасибо, – сказала Лика и отключилась, потому что из ванной комнаты вышел Викентий.
Вокруг бедер он обмотал полотенце. От влажного тела шел пар. Мокрые завитки на груди кучерявились, создавая сложный узор. Когда-то Лике нравилась его волосатость – признак повышенного тестостерона, но сейчас при виде торса возлюбленного ее вдруг замутило.
– Я заказал пельмени в горшочке, чай и какую-то выпечку, – поведал он. – Выбор у них не то чтобы очень большой. За такие деньги могло бы быть и лучше.
Лика вдруг поймала себя на мысли, что кроме завтраков была в ресторане «Зеландии» всего один раз, все остальное время ее кормили либо Светлана, либо Антон.
– Меня устраивает, – коротко сказала она.
Чувство сожаления, что Викентий приехал, вторгся в ее воспоминания, ее расследование, всю ее новую кипучую жизнь, в которой куда-то подевались панические атаки, оставив лишь странные сны, оказалось таким острым, что она тяжело вздохнула. Ее гость (да, теперь она думала о начальнике и любовнике как о госте) решил, что вздох относится к несовершенствам загородного клуба, который она выбрала для отпуска. И ведь он с самого начала говорил, что это целиком и полностью дурацкая затея.
– Сейчас пожрем и в койку, – деловито сообщил он. – Давно не валялись. Я соскучился.
От перспективы койки у Лики разом заныли зубы. Она даже застонала тихонько, так, чтобы Викентий все-таки не услышал. Ну зачем он приехал? Все же было так хорошо! В ее прошлой сестрорецкой жизни нет никакого Викентия, и в нынешней он ей здесь тоже не нужен. Вот только как об этом сказать, она понятия не имела.
В дверь постучали. Это был официант из ресторана, принесший заказ: два горшочка, исходившие пельменным духом, маленькие мисочки сметаны и хрена, чайник с чаем, две чашки, два миндальных круассана и бутылку розового шампанского. Шампанское, значит. При виде пельменей ее замутило еще больше.
– Садись, чего ждешь? – удивился Викентий, деловито открывая бутылку.
– Ты ешь. Я не хочу, – сказала Лика, открывая окно, чтобы выветрить из номера пельменный дух. – Я была в гостях и до сих пор сыта.
– Ну как хочешь, я тогда и твою порцию съем тоже. Голодный как волк. А ты пока в душ сходи быстренько. У меня на тебя большие планы.
– Я жду звонка.
– Какого звонка?
– Делового.
Если она и кривила сейчас душой, то самую малость.
– Че-то я ничего не понял, – признался Викентий, энергично работая челюстями. – Ты же в отпуске. Какие деловые звонки? Ты приработок какой взяла за моей спиной, что ли?
– Викеша, какой приработок? – Лика вдруг почувствовала себя бесконечно усталой. – У меня тут в Сестрорецке есть дела, связанные с бабушкой и дедом. Я приехала для того, чтобы их решить. Ты же знаешь. И сейчас жду звонка. Что тут непонятного?
– Странная ты какая-то. – Викентий отодвинул первый горшочек и принялся с аппетитом поедать содержимое второго. – Я тебя вообще не узнаю. И у меня возникает чувство, что ты не очень-то мне и рада.
Лика не успела ответить, потому что у нее зазвонил телефон.
– Да, Тош, – выпалила она, нажав на кнопку ответа, повернувшись спиной к Викентию и тут же о нем забыв. – Что ты нашел? Что? Странно. Этого не может быть. Я не знаю, точно ли я вспомнила. Возможно, мне это просто приснилось. Но все, что мне снится, кажется совершенно реальным. К примеру, дедов нож с берестяной ручкой. Валентин Михайлович же подтвердил, что он действительно был орудием убийства. Значит, и платок я тогда видела тоже. Просто не сразу об этом вспомнила.
– Лика! Ты что несешь? Ты что, проводишь какое-то расследование?
Голос Викентия за ее спиной прогремел как гром среди ясного неба. Лика испуганно замолчала. Вот же незадача, она же собиралась соблюдать конспирацию и ни о чем ему не рассказывать!
– Ты не одна? – тут же спросил голос Антона в трубке. – У тебя все хорошо?
– Нет, у меня не все хорошо, потому что я совершенно запуталась с этим чертовым платком. А в остальном все в порядке. Ой…
– Что? Луша? Что случилось?
– Я вспомнила, где я видела точно такой же платок. На одной из пропавших из альбома фотографий, тех самых, что снимал мой дед на праздновании помолвки, он был повязан на шее у Анны Марлицкой.
– Лика! – Голос Викентия наливался яростью.
Она повернулась и сделала нетерпеливый жест, призывающий его замолчать.
– Луша, а может, ты увидела платок на фотографии и именно поэтому он тебе приснился? Марлицкий, конечно, уничтожал улики на месте преступления, но этот платок никак не мог навредить твоему деду, но в то же время в материалах дела он не значится…
Он вдруг оборвал себя на полуслове. Вспышка, пронзившая мозг Лики, была такой яркой, что она на мгновение перестала дышать. Похоже, они одновременно подумали об одном и том же.
– Старый полковник сказал, что уничтожил все улики, которые могли указать на вину деда, – выпалила она, кое-как восстановив дыхание. – Он затер все следы на песке, потому что, по его словам, там имелись только отпечатки подошвы с дубовым листом. Он вытер ручку ножа, чтобы потом оставить на ней отпечатки пальцев кого-то из пойманной четверки малолеток. Мы знаем об этом только с его слов. Он вполне мог это сделать не потому, что выгораживал своего старого друга, а потому, что знал, что перед смертью
