Семь дней в июне - Тиа Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту ночь она проснулась от грозы, бушевавшей на улице. Она оставила дверь на террасу открытой, и половина комнаты вымокла. Как и Шейн, который прислонился к двери спальни. Тощий, изможденный, в мокрой футболке и с мокрым сломанным гипсом, со свежим порезом на шее. Она села в постели, а он не двигался, просто смотрел на нее широко раскрытыми глазами, его грудь вздымалась и опадала в неистовом стаккато.
– Он тебя больше не побеспокоит.
Именно так она поняла, что сошла с ума так же, как и он. Ее страх испарился, и осталась только извращенная, мощная пульсация, заставлявшая ее сжимать бедра. Он убивал драконов, а она не могла. Он был чертовым разбойником. И она хотела, чтобы эта сила была в ней.
Хорошие девочки должны мечтать о поцелуе на выпускном с полузащитником футбольной команды, а не о сексе с потрясным психопатом. Наверное, она не была хорошей, потому что оказалась на Шейне в считаные секунды, срывая с него промокшие джинсы и трусы, высасывая его, пока он не ослаб, а она не насытилась.
Она вспомнила, как стояла на террасе в сумерках и смотрела в бассейн тремя этажами ниже. Она знала, что приняла слишком много… чего-то, потому что находилась в состоянии одновременно сладчайшего удивления и ползучей истерии. Кроме того, боль была настолько яркой, что она едва могла уследить за собственными мыслями.
Но мысли кричали громко.
Все вышло из-под контроля. Ее зависимость от Шейна внезапно испугала ее. Когда он исчез, она почувствовала, что растворяется. Вдруг он не вернется? А что будет после? Этот дом, это приключение? Что дальше? Будет ли он хотеть ее, когда все закончится?
Она потеряла вещи. Она потеряла здоровье. Она потеряла Принстон. Теперь она точно потеряет маму. Она потеряет и Шейна. Парни уходят после того, как переспят с тобой. Именно поэтому она до сих пор не спала с Шейном.
Шейн был ее маяком. Если бы он исчез, она бы навсегда потерялась, ступая по черной воде.
«Я этого не переживу, – думала она, поглаживая гладкий пластик перочинного ножа. – Эта боль. Она слишком сильна».
Может быть, лучше его просто отпустить.
Она забралась на среднюю горизонтальную перекладину перил и перегнулась как можно ниже, ожидая, что гравитация возьмет свое.
Но тут она почувствовала, как жесткая, литая рука Шейна обхватила ее грудь, выбив из нее дух и втащив обратно в комнату. Он бросил ее на кровать и забрался следом, схватив ее за челюсть здоровой рукой.
– Какого хрена ты делаешь? – Он встряхнул ее.
Она рассеянно моргала. Ее глазницы болели от того, что она во сне давила на них костяшками пальцев, пытаясь унять настойчивую боль в висках. Она удивлялась, почему ее это беспокоит теперь.
– Не умирай, детка.
– Дай мне повод жить.
– Я, – прохрипел он. – Останься ради меня.
– Эгоист.
– Да. – Он просунул руку ей под плечи, прижимая ее к себе. – Ты нужна мне, поэтому я не разрешаю тебе умирать.
– Просто… просто отпусти меня.
С отчаянным стоном он уткнулся лицом в ложбинку ее плеча и взмолился:
– Останься. Я все сделаю. Все будет чертовски хорошо, Женевьева. Ты будешь так счастлива, я клянусь. Просто отдай мне свою боль; я заберу ее всю. Обещай остаться, и я никогда не уйду. Я и ты, навсегда. Обещай мне.
Ее ресницы затрепетали.
Она не хотела пустых обещаний.
Выпутавшись из объятий Шейна, оттолкнула его и уселась сверху. Потом достала свой нож, открыла его и взяла с тумбочки зажигалку. Нетвердыми руками она окунула лезвие в пламя.
Грудь Шейна резко поднялась, и он замер.
Она осторожно вырезала неровную, небрежную букву S[100] на своем предплечье, прямо под локтевой складкой. Порез вышел глубоким, и капельки крови пролились на грудь Шейна.
Шейн дотянулся до бутылки водки на тумбочке, отхлебнул и протянул ей руку. Она снова окунула лезвие в огонь и выцарапала кривую букву G[101] в том же месте на его руке.
Боль была сильной, но они так опьянели, что это доставляло им удовольствие. Просто новые ощущения. С диким рыком он перевернул ее, и дальше начался хаос – они жадно целовались, сосали друг друга, кусали, царапали, а потом Шейн погрузился в нее, наполняя так, словно давал ей повод жить. Он не останавливался, пока она не растаяла под ним, дрожа, всхлипывая и полностью принадлежа ему.
Она вспомнила, как проснулась в крепких объятиях. Знакомый запах обволакивал ее, и она прижалась к нему еще крепче. Когда туман бессознательного рассеялся, она узнала запах. Белые бриллианты. И черная драма.
Это была мама, из ее глаз, как у кинозвезды, текли слезы. При свете дня комната выглядела как место преступления. Простыни в беспорядке, пол завален пустыми бутылками, таблетки и порошок пылились на тумбочке. Она была вся в любовных укусах, царапинах и порезах, ее буква S была скрыта под марлей. Разъяренная американка корейского происхождения с сумкой Dior кричала что-то в мобильный телефон. Вокруг кровати копошились врачи и полицейские, а из ее локтя торчала игла для внутривенного вливания, подсоединенная к капельнице с физраствором. Она услышала, как кто-то сказал, что у нее передозировка.
– Вам повезло, что вы живы, – послышался бесплотный голос.
«Жива, да. Повезло, нет».
– Где Шейн?
– Кто такой Шейн? – рассеянно спросила Лизетт. – О, милая. Если я не могу их удержать, то и ты не сможешь. Женщины рода Мерсье прокляты. Прокляты.
Четверг
Глава 17. Вопрос без ответа
– Говорю вам, это чудовище наверху – не моя дочь. Ее уже показали всем чертовым психиатрам в мире, и они послали меня к вам, отец. Ей нужен священник. Вы не можете сказать, что экзорцизм не принесет ей пользы! Вы не можете мне этого сказать!
Было девять утра, и Ева, лежа в постели, смотрела «Изгоняющего дьявола» на экране телефона. Она проснулась часом раньше, намереваясь писать. Но когда прозвенел будильник (ее рингтоном была песня Сиси «Пиши свою, пиши свою книгу», мотив которой был слизан с песни Рианны Work), она решила посмотреть свой фильм-утешитель. Эта сцена всегда ее поражала. Двенадцатилетняя дочь этой женщины спит, гримасничая, точно одержимая дьяволом, а священник списывает все на депрессию. Неважно, что девочка набрасывалась на распятия и левитировала. Старая история. Женщины говорят правду, а им никто не верит.
«Депрессия, блин, – подумала Ева. – Как говорила бабушка Кло, это сам Сатана».
Ева знала каждое слово из «Изгоняющего дьявола», и эта предопределенность всегда ее убаюкивала. После «Дома снов» она проделала путь позора до своего дома, отпустила няню, заказала на ужин пиццу из La Villa и съела ее
