Обвинение в убийстве - Грегг Гервиц

Тим погладил ее волосы, и они оказались еще более гладкими и мягкими, чем он себе представлял.

– Он выглядел совершенно раздавленным, мой папа. Просто… поверженным.

– Что было дальше?

– Они поймали того парня через несколько недель. Присяжные – в основном бедняки из южных штатов и безработные – все были абсолютно некомпетентными. Они вынесли вердикт «невиновен». Доказательства были столь очевидны, что газеты напрямую говорили о подкупе. Но может, никакого подкупа и не было. Не дыра в законодательстве, а санкционированная коррупция. – Она издала глубокий горловой звук, выражая отвращение. – Говорят, что лучше освободить сто виновных, чем казнить одного невиновного. Сколько еще будет существовать эта глупая сентенция? Пока сто виновных не совершат еще сто убийств? Тысячу убийств?

– Нет. Это имеет смысл только тогда, когда этот один невиновный – ты.

Она едва заметно усмехнулась:

– Я знаю. Я это знаю – просто не всегда это чувствую. – Она прижалась лицом к его груди. Он продолжал слушать, поглаживая ее волосы. – Отец был торговцем недвижимостью, но служил в артиллерийской части в Корее, и несколько его бывших сослуживцев стали полицейскими. Однажды ночью отец и несколько его дружков скрутили того парня и прокатили его до склада в Анакостии. Я не знаю деталей, но мне известно, что когда его нашли, пришлось снимать отпечатки пальцев, чтобы идентифицировать труп, потому что от зубов ничего не осталось.

Тим вспомнил слова Рейнера о том, что убийца ее матери погиб в драке, и задался вопросом, знал ли тот правду. Это зависело от того, насколько близки были Рейнер и Аненберг.

– Я помню, как папа пришел в ту ночь домой и рассказал мне о том, что сделал. Он сел на край моей кровати и разбудил меня. От него пахло травой, суставы на кистях были разбиты, он дрожал. Он рассказал мне. А я ничего не почувствовала. До сих пор ничего не чувствую. – Ее голос теперь стал тише. – Может быть, я просто по-другому устроена. Или у меня нет этого гена совести. Может быть, когда я приду к вратам рая, меня туда не пустят.

Аненберг подняла к Тиму лицо. Сжала губы, собираясь с мужеством, чтобы что-то спросить. Ее голос задрожал, когда она наконец сказала:

– Ты останешься со мной, пока я не засну?

Он кивнул, и ее лицо расслабилось. Она снова к нему прижалась, и вскоре ее дыхание выровнялось. Он сидел, ощущая ее тепло у себя на груди, и гладил ее волосы. Через двадцать минут Тим осторожно встал с постели и выскользнул так тихо, что Бостон даже не поднял головы.

23

Когда Тим подъехал к дому, где жил Дюмон, было около семи утра. Тяжеловесный комплекс являл собой пример плохой архитектуры 70-х годов. Только что взошедшее солнце излучало бледный соломенный свет.

Когда Дюмон вызвал его по сотовому в такую рань, Тим удивился. Он удивился еще больше, когда Дюмон дал ему свой домашний адрес вместо того, чтобы назначить встречу на нейтральной территории. Если бы Тим не испытывал доверия к Дюмону, он бы решил, что его ждет засада.

Тим прошел по асфальтовой дорожке вдоль здания. Раздался свист: Дюмон ждал его за пыльной дверью подъезда. Они пожали друг другу руки, Дюмон улыбнулся дежурной улыбкой и отошел в сторону, пропуская Тима вперед.

Он занимал квартиру на первом этаже с одной спальней, пахнущей старым ковром. В книжном шкафу из ламината и на письменном столе лежали награды, почетные знаки и несколько пистолетов в коробках под стеклом. Дюмон величественно обвел рукой интерьер:

– Могу я предложить тебе что-нибудь выпить?

Тим рассмеялся:

– Спасибо, не надо.

Дюмон жестом указал Тиму на диван, потом опустился в пыльное коричневое кресло. Под глазами у него залегли глубокие тени.

Тим поднял руки и уронил обратно на колени:

– Итак?

– Вообще-то у меня не было особой причины звать тебя сюда. Я просто хотел тебя видеть. – Дюмон поднял платок и закашлялся, и Тим снова заметил на ткани бледные пятна крови.

– Ты в порядке? Хочешь, принесу воды?

Дюмон махнул рукой:

– Все в порядке. Я привык. – Он положил платок на колени. – Раньше, когда я был в первый раз женат, я по выходным работал на стройке. За эту работу не так уж много платили, но мы с женой тогда только поженились. Дополнительные деньги, понимаешь? Мне поручили раскачивать кувалду, сбивать штукатурку в этих старых домах в Чарльзтауне. Потолки… – Он снова закашлялся, и его палец задрожал в воздухе, указывая на потолок. – Асбест. Конечно, мы тогда этого не знали. – Его взгляд стал задумчивым. – Жаль, что я не знал тебя раньше. Роб и Митч – черт, эти двое мне как сыновья. Сыновья, которых посылаешь в мир, молясь Богу о том, чтобы они со всем справились. И они справлялись. Они были бы мне действительно хорошими сыновьями. Если бы не ты. Я мало тебя знаю, но полагаю, что ты был бы сыном, которому хочется передать что-то, если у тебя в жизни есть то, что стоит передать.

– Это серьезный комплимент.

– Да-да.

– Я тоже был рад с тобой познакомиться. Наша… дружба… – «Дружба» казалось странным определением тому, что их связывало. – Как бы там ни было, я очень рад, что ты на капитанском мостике.

Дюмон кивнул, задумчиво нахмурившись.

– Я полагаю, кто-то должен это делать.

Они немного посидели, с трудом вынося неловкое молчание.

– Ну, – сказал Дюмон, – спасибо, что зашел.

24

Телефон противно запиликал, выдернув Тима из дневного сна, в который он, в конце концов, погрузился. Он перекатился по матрасу и взял трубку.

Прокуренный голос Роберта был слишком громким:

– Этот ублюдок не выходил из дома с тех пор, как мы вчера вечером сюда приехали. Все время мотается по подвалу, где нашли всю эту вудуистскую хрень.

Тим с силой потер глаза.

– А-га.

– Его дом возле одежного района в центре города. Ты далеко оттуда?

– Примерно в получасе езды, – соврал Тим.

– Хорошо. В-общем, Аист поставил его телефон на прослушку. Только что звонила мать Дебуфьера, напомнила этому ослу о ланче. В полдень в Эль-Комао. Знаешь, где это?

– Кубинский ресторанчик на Пико рядом с федеральным зданием?

– Точно. Так что он рванет туда минут через двадцать. Я подумал, ты захочешь подъехать, прошвырнуться вместе с нами по дому. Митч принесет немного взрывчатки на всякий случай.

– Я ясно дал понять, что вы только наблюдаете.

– Я знаю, знаю, но у нас у всех появилось ощущение, что ублюдок не вылезает из норы. Мы просто подумали, что не повредит иметь немного взрывчатки под рукой на случай, если подвернется…

Голос Митчелла в трубке сказал:

– …такая.

– …возможность. Это может быть наш единственный шанс.

– Ни в коем случае. Вы начали наблюдение только вчера. Все, что мы сделаем сегодня, – это осмотрим квартиру, чтобы знать, как там все расположено.

– Ладно, хорошо. Тогда мы просто оглядимся. Ублюдок на Лейнард-стрит, 14132. Да, Рэкли. Как ты узнаешь, где нас найти?

– Я вас найду, – сказал Тим.

– Мы вписались в этот район, как пантера в джунгли, мой друг. Мы в…

– Дай-ка я угадаю. В фургоне обслуживания с тонированными задними стеклами.

Долгое молчание.

– Скоро увидимся. – Тим повесил трубку, сунул пистолет за пояс, схватил телефон и направился к двери, но, схватившись за ручку, остановился, вернулся назад и взял пару черных кожаных перчаток из сумки возле матраса. Это были особые перчатки; по всей длине пальцев в них был вшит свинец, и они позволяли развить мощность в целую лошадиную силу при простом ударе кулаком. Тим сунул перчатки в спустился по лестнице к машине.

Он припарковался у обочины, не доезжая полутора километров до дома Дебуфьера. По обе стороны улицы шли магазины одежды – вытянутые помещения, втиснутые в одинаковые конструкции, как клавиши пианино. У многих магазинчиков двери поднимались, как на складе, выставляя содержимое на всеобщее обозрение. Молодой парень рылся в куче спортивных рубашек высотой по грудь. В воздухе пахло конфетами и горелыми мексиканскими лепешками.

Мимо прошел молодой человек с кустистой бородой; на руке у него висели футболки. Он поймал взгляд Тима и показал ему образец. На футболке была изображена голова Джедедайи Лейна в момент взрыва под заголовком «Терроризм взрывается».

Тим посмотрел на часы и с облегчением увидел, что десять минут, которые нужно было куда-то деть, чтобы вовремя подъехать к дому Дебуфьера, уже прошли.

Он припарковался в нескольких кварталах. Дома с облупившейся штукатуркой прятались за дешевыми металлическими заборами. Вдоль обочин по обеим сторонам улицы стояли ржавые машины; там было и несколько фургонов обслуживания. Надписи на них были самыми разнообразными: «Стекольные работы Армандо», «Промышленная чистка Фредди», «Чистка ковров Мартинеса Броса»…