Сага о двух хевдингах - Наталья Викторовна Бутырская

Я уже хотел подойти к тем корабельщикам и стащить упрямца, как вдруг с нашего корабля метнулась тень. Миг, медведь жалобно рыкнул и повалился замертво. Перед ним стоял Альрик с окровавленной по локоть рукой. Он посмотрел на густые капли, стекающие с пальцев, и слизнул кровь. Короткая тишина прервалась тоненьким женским визгом, и крики нахлынули с новой силой. Те, кто держал медведя, растерянно переводили взгляд с мертвого зверя на живого.

Сквозь толпу прорвался живич в пестрой рубахе, сшитой из лоскутов, добежал до медведя и едва не разрыдался. Схватил Альрика за грудки и что-то заорал на живом.

Я толкнулся вперед, оторвал руки пестрого живича и оттеснил назад так, чтоб встать между Альриком и ним. Тулле скользнул за мной, обхватил голову Беззащитного ладонями и забормотал. А тут уже и дружинники подоспели. С «Сокола» подошел Простодушный, а Вепрь с Эгилем перегородили дорогу зевакам, чтоб не вмешивались. Даже несколько всадников, что проезжали мимо, остановили коней. Видать, им тоже любопытно было глянуть, что тут творится.

Живич рвал рубаху на груди, жалостно восклицал что-то, обращаясь не к нам, а к глазеющей толпе. Главный дружинник тоже напирал, спрашивал меня и парней, но я не понимал ни слова

— Молчать! — заревел я, едва не сорвав глотку. — Кто знает нашу речь, помогите растолковать! Отблагодарю!

Тут же несколько человек замахало руками. Вепрь выбрал одного и пропустил к нам. Живич все еще жаловался и бранился, но я не собирался слушать его вопли.

— Скажи ему, что за медведя заплачу. Полмарки серебра!

У толмача, детины с тремя серебряными браслетами, загорелись глаза, и он, с трудом угомонив хозяина убитого зверя, сказал ему нашу цену. Но живич разозлился пуще прежнего, вцепился в мою рубаху и, потрясая тщедушным кулаком, завопил еще громче. А сам едва до третьей руны добрался. Я перехватил его запястье, сдавил до хруста и тихо сказал толмачу:

— Либо он выслушает меня, либо я ему руку сломаю.

Толмач пересказал, и живич наконец пришел в чувство, увидел мои руны и испуганно отошел в сторону, впрочем, не переставая стенать.

— Что, мало ему?

— Говорит, что это не просто медведь, а чуть ли не сын его родной, с рождения его растил, кормил, учил, последний кусок хлеба отдавал, — зачастил толмач, стараясь угнаться за пестрым живичем.

— Почем тут рабы? — спросил я, а сам оглянулся на Альрика.

Тулле медленно убрал руки, Беззащитный растерянно посмотрел на трясущуюся окровавленную ладонь, поднял голову, и я увидел его перепуганный взгляд. Кивнул ему на мертвого медведя, Альрик заметно выдохнул.

— Три-четыре гривны за обычного, а за обученного и десять гривен можно отдать.

— А гривна в пересчете на марки?

— Да вровень они. Что гривна серебра, что марка.

Четыре марки серебра за раба! Вот где рабов сбывать надо.

Я скрипнул зубами. Мы всего за поход в Альфарики получили пять марок. И хотя ульверы пока не бедствовали, платить столько за какого-то медведя не хотелось.

— Одна марка, и я ему притащу другого зверя.

— Говорит, что пять лет учил этого медведя. Он умел и кланяться, и палку таскать, и кувыркаться. Веселил народ и приносил немало. А нового медведя пока еще обучишь… Как жить до той поры?

— Скажи, дам ему полторы марки и раба. Пусть он шкуру с медведя снимет и на раба натянет. И учить никого не придется, и веселить людей будет.

— Говорит, что приплыл сюда на свадьбу. Говорит, что именно медведь живой нужен был. Без медведя никто обещанной платы ему не даст, а обещали четверть марки за день. А ведь люди добрые еще и сверху бы накидали монет. Так что требует виру за медведя в семь марок, раз он обученный, и еще три марки сверху — за ту плату, что он не получит на свадьбе.

— Десять марок? — прорычал я. — Да лучше я его убью и заплачу виру за смерть, чем столько за жалкого медведя отдам. Нам за тварь столько не платят!

Толмач сразу не стал пересказывать мои слова, а тихо шепнул:

— Если здесь миром не уладите, придется малое вече созывать, а там поверх виры еще и в казну придется уплатить столько же. А видаков вон сколько! Любой скажет, что твой человек виноват. Ладно бы мишка его хоть царапнул как-то!

— А кто он таков? Чей человек?

— Ничей. Это что-то вроде ваших скальдов, только они не слагают висы, а веселят народ на пирах шутками, плясками, играми. Божьи люди!

— Почему божьи?

— Обидеть их все равно что богов обидеть. За ними сама Масторава приглядывает и порой свои думы через них передает. Они и обряды всякие знают, и сказания…

Значит, легко откупиться не выйдет. Да и гневать живичских богов не хотелось, здесь их дом, их сила. Вдруг осерчают здешние боги и пошлют на нас напасти? Или уже послали. С чего-то ведь Альрику стало хуже, стоило нам только уйти с родных морей? Да и в Бриттланде нелегко пришлось. Надо будет поговорить с Тулле.

— Я готов отдать пять марок. Если сторгуешься с ним за меньшее, излишек себе оставишь, — сказал я толмачу. И тут же добавил: — Но коли услышу, что обманул меня или в сговоре с этим, отыщу и сдеру с тебя шкуру.

Толмач явно обрадовался, но попросил, чтоб я не уходил. А потом два живича начали торговаться друг с другом, и никто не хотел уступать. Толмач время от времени обращался ко мне: то ему надо было, чтоб я покричал гневно, то, чтобы люди мои стали рядом и силой пыхнули, чтоб я ногой топнул, богами пригрозил, за оружие схватился. И я старательно выполнял его просьбы, с каждым разом всё больше гневаясь. Такой переполох из-за дохлого медведя!

Наконец мы договорились. Я передал пестрому живичу четыре с половиной марки, ради чего кто-то из толпы передал небольшие весы, а потом незаметно сунул полмарки толмачу. Дружинники, увидав, что дело разрешилось миром, ушли, да и толпа понемногу рассеялась. Но не успел я подойти к Альрику и узнать, что же с ним случилось, как два всадника, что сидели на лошадях позади толпы все это время, спешились и подошли ко нам.

— Вы что ль снежные волки? — грубовато спросил младший.

Я пока не отошел от громадных растрат, злился на Альрика и на жадного живичского скальда, жаждал вытряхнуть из хёвдинга, что на него вдруг нашло, ведь прежде я не примечал в нем ненависти к медведям, и наглые живичи в красных сапогах сейчас были совсем не ко времени.

— Херлиф, поговори с ними! — бросил я, а сам подошел к Тулле и Беззащитному.

Глаза у Альрика выглядели обычно, но вот всё остальное…

— Приступ у него был, — тихо сказал Тулле. — Тварь снова рвется наружу.

— Почему? Ведь он рун не поднимал, друлингов не бил.

Кровь на руке Альрика постепенно сохла и осыпа́лась мелкими хлопьями, а сам он нервно подергивал ноздрями.

— От медведя тянуло страхом, — еле слышно сказал Беззащитный.

Ну точно же, из-за нападения Росомахи узор Живодера был нарушен. За долгую зиму я запамятовал об этом. Но ведь Эмануэль дал какую-то защиту? Бусы вроде…

— Кай, — окликнул меня Простодушный. — Без тебя тут никак.

Я уж и забыл про красносапоговых всадников.

— Что там? Чего надобно? У них тоже медведя убили?

Младший хотел было сказать что-то, но старший его остановил.

— Хотевит Жирный зовет Снежных Волков к себе в терем, хочет услышать вести из Северных морей.

Надо же. Я только нынче утром услыхал его имя, а он уже успел и прознать о нас, и в гости позвать. До чего же шустрый купец! Может, он для того и зовет, чтоб отправить корабли с нужным товаром? Но мне сейчас не до него и не до кораблей. Мне бы с ульверами разобраться, свой груз распродать да обратно уйти. Пусть Эмануэль еще какие-нибудь бусы на Альрика повесит!

— Недосуг мне. Сами видите, стоит отвернуться, как мертвые медведи отовсюду валятся.

— Не стоит отказываться от приглашения Хотевита, — посоветовал старший. — Его род на вече не последний вес имеет.

— Мы в Северных морях тоже не последний хирд, — уперся я рогом.

После того, как я проспорил тому низкорунному и отдал целых пять марок серебра, мне хотелось хоть где-то победить. Да пусть бы и этих красносапогих переговорить!

— Но сейчас-то вы не в Северных морях, а на наших реках, — спокойно заметил всадник. — Здесь вас не знают. Кто знает, что вы привезли в Велигород? Может, кликнуть дружину? Пусть проверят, что у вас на корабле. Только непонятно, как долго проверять придется: седмицу