Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба - Ирина Баранчеева

Конечно, в центре всеобщего внимания в тот момент оказалась и Иола Игнатьевна. Журналисты осаждали ее дом на Новинском бульваре. Иола Игнатьевна была чуть ли не единственной, кто вел себя по отношению к Шаляпину деликатно. Встретившись с журналистами, она подтвердила, что получила от Шаляпина письмо с предложением оставить Россию навсегда, и сообщила, что в ближайшее время выезжает за границу, «дабы вместе с Федором Ивановичем решить этот серьезный вопрос». Иола Игнатьевна также добавила, что «зная, как нервно реагирует на все ее супруг, она надеется, что он изменит свое решение».

Теперь ей было совершенно ясно, что Шаляпин попал в западню. Он был оболган и оклеветан напрасно, и это письмо… он написал его сгоряча, под воздействием минуты. Возможно, он уже раскаивается в своей поспешности, сожалеет о ней…

В марте они ненадолго увиделись за границей. На некоторое время Шаляпин приехал в Монца, где у итальянской бабушки гостили его младшие дети Боря, Федя и Таня. Вероятно, в тот момент Шаляпин и сам уже понимал поспешность и необдуманность своего заявления.

По возвращении в Москву Иола Игнатьевна снова встретилась с журналистами. Рассказала, что в настоящее время Шаляпин живет в Монца и проводит все свободное время с детьми. В мае во время гастролей в Париже он должен встретиться с В. А. Теляковским и решить время выступлений в Москве и Петербурге. Осенью Шаляпин собирался вернуться в Россию.

Дело было сделано: престиж Шаляпина в глазах публики был восстановлен. Кто бы из обывателей теперь осмелился бросить камень в примерного отца и доброго семьянина?

На самом деле Шаляпин пробыл в Монца всего неделю. Дети не отходили от него ни на шаг. Но и сам Шаляпин получал удовольствие от общения с ними. Эти чистые юные создания будили в нем добрые чувства, затрагивали самые прекрасные струны в его душе.

Об этих днях Шаляпин позже написал Иоле Игнатьевне: «Я несколько дней наслаждался в Монца, сад по-настоящему хорош, и я был особенно доволен этим спокойствием и независимостью. Такое впечатление, что ты в монастыре — это так хорошо, также и для детей, которых я оставил совершенно здоровыми, веселыми и улыбающимися».

Но за воротами этого тихого дома и сада бушевали иные страсти. Несмотря на то что инцидент, казалось, был улажен, Шаляпин находился в тяжелом, подавленном состоянии духа. Впервые после смерти Игоря он так близко подошел к возможности самоубийства.

В сентябре состоялась его долгожданная поездка к Горькому на Капри, которой предшествовала подготовительная переписка Марии Валентиновны с директором-распорядителем издательства «Знание» К. П. Пятницким, устроившим их приезд.

Эту свою поездку на Капри Шаляпин не забыл никогда. «Против своего обыкновения ждать гостей дома или на пристани, Горький на этот раз выехал на лодке к пароходу мне навстречу, — вспоминал он в книге „Маска и душа“ двадцать один год спустя после этих событий. — Этот чуткий друг понял и почувствовал, какую муку я в то время переживал. Я был так растроган этим благородным его жестом, что от радостного волнения заплакал. Алексей Максимович меня успокоил, лишний раз дав мне понять, что он знает цену мелкой пакости людской…»

Дни, проведенные у Горького на Капри, оживили Шаляпина. Горький также советовал ему ехать в Россию, обещал свою поддержку и помощь.

В середине сентября Шаляпин возвратился в Петербург.

Первый спектакль «Борис Годунов» в Мариинском театре 19 сентября прошел безо всяких эксцессов, при переполненном зале и с огромным успехом. Казалось, шум вокруг Шаляпина постепенно утихал. Но в Москву он ехать боялся. Этот город, когда-то сделавший ему имя, теперь, как казалось Шаляпину, был настроен по отношению к нему враждебно. Иола Игнатьевна уверяла его, что инцидент забыли, о нем никто уже не вспоминает, но Шаляпин медлил.

Наконец в декабре он решился приехать в Москву. Невозможно было и дальше игнорировать город, в котором жила его семья.

Газеты сообщили о приезде Шаляпина, с удивлением отметив, что певец «выказал удивительную твердость» и не только не принял никого из журналистов, но даже и ни с кем не говорил по телефону.

— Довольно уже писали всяких небылиц в Петербурге, — заявил он. Было ясно, что Шаляпин устал от назойливого внимания прессы.

Чтобы как-то выйти из того затруднительного положения, в котором он оказался после скандала, и поддержать свою репутацию, Шаляпин решился дать благотворительный концерт в пользу голодающих. С его стороны это был поступок, если учесть его нелюбовь ко всякого рода благотворительным концертам и подобным акциям. Ему было легче пожертвовать деньги просто так.

Но этот концерт, состоявшийся днем 26 декабря 1911 года в Большом зале Благородного собрания, был нужен прежде всего самому Шаляпину. Это был его шанс оправдаться перед московской публикой, вернуть себе утраченное доверие москвичей.

Одной из устроительниц этого благотворительного концерта стала Иола Игнатьевна, понимавшая, что она должна помочь Шаляпину в этот деликатный момент. Она же вместе со старшими девочками Ириной и Лидией продавала в одной из боковых зал программы с портретом и автографом Шаляпина, что привлекало к себе особое внимание публики. На концерте присутствовала вся московская знать — Карзинкины, Поповы, Фирсановы, Востряковы, Тарасовы, Морозовы. Были представители интеллигенции — композитор Р. М. Глиэр, директор Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества, виолончелист А. А. Брандуков, пианист Ю. Венявский (брат известного скрипача Г. Венявского) и другие.

Шаляпин пел «Милосердие» Форе, «Трепак», «Семинарист» и «Забытый» Мусоргского, «Вакхическую песнь» Глазунова, «Аладдин» Кенемана, «Ой, честь ли то молодцу» Сахновского, «Былину об Илье Муромце» (при участии вокального квартета). На бис спел «Старого капрала» Даргомыжского и романсы Рахманинова под аккомпанемент автора.

Несмотря на то что Шаляпин был простужен, концерт прошел с огромным успехом. Удалось собрать огромную выручку — больше 10 000 рублей.

Газеты откликнулись на концерт восторженными рецензиями. И это касалось не только материального результата благотворительной деятельности Шаляпина, но и необыкновенной художественной стороны исполнения. «Концерт этот никоим образом не походил на обычный тип благотворительных концертов, в которых под видом блага отсутствующим нередко приносят зло присутствующим, — писал один из журналистов. — Шаляпин взывал им к московской публике: „Хочу с тобой я примириться!“ И публика, по крайней мере бывшая на концерте, как будто откликнулась на этот зов: без конца аплодировала артисту и вызывала его, частью даже стонала, ревела, грохотала».