Агония и смерть Адольфа Гитлера - Коллектив авторов

12. Прибытие в убежище Гитлера

Грайм и Райч прибыли в бункер между 6 и 7 часами вечера 26-го апреля. Первой их встретила фрау Геббельс, бросившаяся к Райч со слезами и поцелуями, выражая удивление, что нашлись еще имеющие смелость и честность явиться к фюреру — в отличие от всех тех, кто его покинул. Грайм был немедленно взят в операционную, где врач Гитлера перевязал ему раненую ногу.

13. По словам Райч, Гитлер вошел в комнату раненого с выражением глубокой благодарности Грайму за его прибытие. Он говорил что-то о том, что даже солдат имеет право не подчиниться приказу, если все говорит за то, что выполнение этого приказа бесполезно и безнадежно. После этого Грайм рапортовал о своем прибытии официальным порядком.

14. Обвинение Геринга Гитлером

Гитлер: «Знаете, почему я вас вызвал?»

Грайм: «Нет, мой фюрер».

Гитлер: «Потому, что Герман Геринг изменил и покинул и меня, и родину. За моей спиной он установил связь с врагом. Его действия были признаком трусости. И вопреки моему приказанию он сбежал в Берхтесгаден. Оттуда он дал мне непочтительную телеграмму. Он сказал, что я когда-то назначил его своим преемником и что теперь, поскольку я не могу больше управлять из Берлина, он готов управлять вместо меня из Берхтесгадена. Он закончил телеграмму заявлением, что если он не получит от меня ответа сегодня до 9.30 телеграфом, то будет считать, что мой ответ положителен».

15. Эту сцену Райч описывает как «трогательно драматичную». Говорит, что, когда фюрер говорил об измене Геринга, в его глазах были слезы, что голова его опустилась, что лицо было смертельно бледным, и когда он передавал это послание Грайму, его руки тряслись и бумага сильно трепетала.

16. Когда Грайм читал, лицо фюрера оставалось смертельно мрачным. Потом каждый мускул в нем стал дергаться, и дыхание стало прерывистым. Только с усилием он достаточно овладел собой, чтобы крикнуть:

17. «Ультиматум! Резкий ультиматум!! Теперь не осталось больше ничего. Ничто меня не миновало. Никто не остался верным, никакая честь не устояла. Нет разочарований, какие бы не пришлись на мою долю; нет таких измен, каких бы я не пережил, а теперь еще сверх всего это. Не осталось ничего. Все зло мне уже сделано».

18. Как объясняет Райч, происходившее было типичной сценой «И ты, Брут», полной упреков и жалости к себе. Он долго не мог достаточно овладеть собой, чтобы продолжать.

19. С жестким выражением полузакрытых глаз и необычайно тихим голосом он продолжал: «Я немедленно бы арестовал Геринга как изменника рейху. Я лишил его всех званий и отстранил от всех дел. Вот почему я вызвал вас к себе. Настоящим я объявляю вас преемником Геринга на посту верховного главнокомандующего воздушными силами. От имени германского народа я даю вам руку».

20. Умереть за «честь» воздушных сил

Грайм и Райч были глубоко поражены сообщением об измене Геринга. Как сговорившись, они оба схватили руки Гитлера, прося позволить им остаться в бункере и своими жизнями искупить великое зло, какое Геринг нанес фюреру, германскому народу и самим воздушным силам. Они просили позволения остаться, чтобы спасти «честь» павших летчиков, восстановить «честь» воздушных сил, поруганную Герингом, и гарантировать «честь» их родины в глазах всего мира. Гитлер согласился на все это и сказал, что они могут остаться и что их решение долго не забудется в истории воздушных сил. Еще в Рех-лине было заранее условлено, что на следующий день прибудет самолет и вывезет Грайма и Райч из Берлина. Теперь, когда они решили остаться, не было возможности дать сообщение об этом. Тем временем из Рехлина высылали самолет за самолетом, которые по очереди сбивались русскими. Наконец, 27-го один Ю-52 с СС и боеприпасами сумел приземлиться на оси Восток-Запад, но так как Грайм и Райч намеревались остаться, был отослан обратно пустым. (Приказ об отстранении Геринга был дан из подземного главного штаба примерно 23-го апреля.)

21. Гитлер считает дело проигранным

Позже в тот первый вечер Гитлер вызвал Райч к себе в свою комнату. Она вспоминает, что его лицо было в глубоких морщинах и на глазах держалась все время пленка влаги. Очень тихо он сказал: «Ганна, вы из тех, кто хочет умереть со мной. У каждого из нас есть вот такая бутылочка с ядом. — И передал ей один флакон для нее самой и один для Грайма. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас попал живым в руки русским, и не хочу, чтобы они нашли наши трупы. Каждый отвечает за уничтожение своего тела так, чтобы не осталось ничего для опознания. Ева и я сожжем свои тела. Найдите и для себя свой способ. Передадите это фон Грайму?».

22. Райч в слезах опустилась на стул. Не потому, говорит она, что теперь знала, что ей самой конец, а потому как в первый раз услышала, что фюрер считает дело проигранным. Сквозь рыдания она сказала: «Мой фюрер, почему вы здесь? Почему вы лишаете Германию своей жизни? Если бы стало известно, что вы остаетесь в Берлине до конца, народ был бы поражен ужасом. «Фюрер должен жить, чтобы могла жить Германия» — так говорит народ. Спасайтесь, мой фюрер, это — желание каждого немца».

23. «Нет, Ганна, если я умру, то это будет за честь нашей страны, потому что я, как солдат, должен подчиниться моему собственному приказу, по которому я буду защищать Берлин до конца. Моя дорогая девочка, я не думал этого. Я твердо верил, что Берлин будет спасен на берегах Одера. Мы послали все, что имели, чтобы удержать эту позицию. Поверьте, что когда наши наибольшие усилия не привели ни к чему, я был больше всех поражен ужасом. Потом, когда началось окружение города, осознание того, что в Берлине еще находятся три миллиона моих соотечественников, заставило меня остаться защищать их. Оставаясь здесь, я верил, что все войска в стране последуют моему примеру и придут спасать город. Я надеялся, что они совершат сверхчеловеческие усилия, чтобы спасти меня и тем самым спасти три миллиона моих соотечественников. Но, моя Ганна, я еще сохраняю надежду. Армия генерала Венка идет с юга. Он должен и он отгонит русских достаточно далеко, чтобы спасти наш народ. Тогда мы опять встанем на ноги».

24. Почти казалось, что он сам этому верит, и когда разговор окончился, он ходил по комнате быстрыми, неверными и большими шагами, сжав руки за спиной, и голова его качалась вверх и вниз с каждым шагом. Хотя слова его выражали надежду, Ганна говорит, что по его лицу было видно, что война закончена.

25. Ганна вернулась к постели Грайма, передала ему яд и решила с ним, что если конец действительно придет, то они быстро выпьют содержимое флаконов, а потом каждый вытянет предохранитель из ручной гранаты и крепко прижмет ее к себе.

26. Поздно ночью с 26-го на 27-е апреля начался первый массированный артиллерийский обстрел канцелярии. Разрывы тяжелых снарядов и треск падающих зданий прямо над бомбоубежищем вызвали такое нервное напряжение у каждого, что кое-где через двери слышны были рыдания. Ганна провела ночь ухаживая за Граймом, который сильно страдал, и держала наготове ручные гранаты на случай, если русские вошли бы на территорию канцелярии до наступления утра.

27. Гости Гитлера в убежище

На следующее утро она была представлена другим в убежище и впервые узнала кто те, кто встречает смерть с фюрером.

В убежище находились на 27 апреля Геббельс и его жена с шестерыми детьми; госсекретарь Науман; правая рука Гитлера, рейхсляйтер Мартин Борман; Хевель из канцелярии Риббентропа; адмирал Фосс как представитель Деница; генерал от инфантерии Кребс и его адъютант Бургдорф; личный пилот Гитлера Ханзель Бауер; другой пилот Бетц; Ева Браун; обергруппенфюрер СС Фегеляйн, бывший связистом между Гиммлером и Гитлером и муж сестры Евы Браун; личный врач Гитлера д-р Штумпфэггер; полковник фон Белов, адъютант Гитлера по воздушным силам; д-р Лоренц, представлявший шефа гос. прессы д-ра Дитриха; два секретаря Гитлера — фрау Кристиан, жена генерала авиации Кристиана, и фрейлейн Крейгер; разные ординарцы и курьеры СС.