Пуритане. Легенда о Монтрозе - Вальтер Скотт

— Полковник Грэм, — ответила старая леди, дрожа от волнения, — я предоставляю отмщение господу богу, возвестившему, что оно принадлежит ему, и никому больше. Если вы прольете кровь этого юноши, вы не возвратите тех, кто дорог моему сердцу; да и могу ли я находить для себя утешение в том, что еще какая-нибудь вдова, быть может, лишится сына, как лишилась их я, из-за черного дела, совершенного у моей двери?

— Но ведь это безумие чистейшей воды, — возразил Клеверхауз. — Я обязан исполнить мой долг перед церковью и государством. Здесь тысяча негодяев, открыто поднявших восстание, а вы просите, чтобы я пощадил молодого фанатика, которого и одного было бы совершенно достаточно, чтобы зажечь пожаром все королевство. Нет, это решительно невозможно. Босуэл, уведите его!

Та, кто больше всех переживала это роковое решение, дважды делала попытку заговорить, но ее не слушался голос, ее ум не находил нужных слов, а язык был бессилен их вымолвить. Она вскочила со своего места, чтобы устремиться вперед, но упала бы навзничь на каменный пол, не подхвати ее вовремя верная Дженни.

— На помощь! — закричала она. — Ради бога, на помощь! Моя юная леди кончается.

Услыхав ее крик, Эвендел, неподвижно стоявший на протяжении всей этой сцены, опираясь на свой палаш, теперь подошел к Клеверхаузу и произнес:

— Полковник Грэм, повремените с исполнением приговора и позвольте сказать вам два слова наедине.

Клеверхауз удивленно взглянул на Эвендела, но тотчас же встал из-за стола и отошел с ним в оконную нишу, где между ними произошел следующий краткий диалог.

— Надеюсь, полковник, мне незачем напоминать вам о том, что в минувшем году, когда наша семья оказала вам некоторые услуги в известном деле, которое разбиралось в Тайном совете, вы заявили, что считаете себя обязанным нам?

— Разумеется, мой милый Эвендел, — ответил Клеверхауз, — ведь я не принадлежу к числу тех, кто забывает свои долги, и вы доставите мне огромное удовольствие, указав, чем бы я мог выразить мою благодарность.

— Хорошо, будем считать, что с вашим долгом покончено, — продолжал лорд Эвендел, — если вы пощадите жизнь молодого Мортона.

— Эвендел, — возразил Клеверхауз, изумленный этой просьбой, — вы рехнулись, вы совершенно рехнулись. Что может вас побуждать вступаться за отродье какого-то круглоголового? Его отец был самым опасным человеком во всей Шотландии, можете мне поверить, это был холодный, решительный, отважный солдат, непреклонный в своих проклятых принципах. Что же касается сына, то он — весь в отца. Я, слава богу, знаю людей, Эвендел; будь он ничтожным, фанатичным деревенским тупицей, разве я стал бы отказывать в таком пустяке, как его жизнь, леди Маргарет и ее домашним? Но это юноша пламенный, убежденный и к тому же с образованием, а этим негодяям недостает именно такого вождя, им нужен человек, который мог бы направить их слепую и полную энтузиазма отвагу. Я говорю об этом не потому, что намерен ответить отказом на вашу просьбу, но для того, чтобы вы отчетливо представляли себе возможные последствия вашего шага. Я никогда не отрекаюсь от своих обещаний и всегда оплачиваю свои долги — если вы просите сохранить его жизнь, она будет ему оставлена.

— Держите его под строгой охраной, — ответил Эвендел, — и не удивляйтесь, что я так настойчиво домогаюсь его помилования. Меня побуждают к этому весьма основательные причины.

— Пусть будет по-вашему, — сказал Клеверхауз, — но, молодой человек, если вы хотите достигнуть когда-нибудь высокого положения, служа своему королю и отечеству, пусть первейшей вашей обязанностью будет безоговорочное подчинение ваших страстей, привязанностей и чувств общественным интересам и служебному долгу. Теперь не время отказываться ради бредней выживших из ума стариков и слез неразумных женщин от спасительных мер, прибегать к которым нас вынуждают грозящие отовсюду опасности. И помните, что если на этот раз, поддавшись вашей настойчивости, я сдался, то эта уступка должна раз и навсегда избавить меня от ваших ходатайств такого же рода.

Сказав это, он вышел из ниши и бросил на Мортона испытующий взгляд, желая, видимо, выяснить, какое впечатление произвела на того эта жуткая пауза между жизнью и смертью, оледенившая ужасом всех окружающих. Мортон сохранял ту твердость духа, на которую в час смертельной опасности способны лишь те, кому на земле уже некого любить и не на что надеяться.

— Взгляните, — прошептал Клеверхауз лорду Эвенделу, — он стоит у самого края бездны, отделяющей сроки человеческие от вечности, в неведении более мучительном, чем самая страшная неотвратимость, и все же он единственный, чьих щек не покрыла бледность, чей взгляд спокоен, чье сердце бьется в обычном ритме, чьи нервы не сдали. Посмотрите на него хорошенько, Эвендел. Если этот человек станет когда-нибудь во главе войска мятежников, вам придется отвечать за содеянное вами нынешним утром. — Потом он громко сказал: — Молодой человек, на этот раз ваша жизнь будет пощажена. Этим вы обязаны заступничеству друзей. Уведите его, Босуэл; держите его под строгой охраной и возите за нами вместе с другими задержанными.

— Если мне сохраняют жизнь, — начал Мортон, уязвленный мыслью, что этим он обязан заступничеству своего удачливого соперника, — если мне сохраняют жизнь по ходатайству лорда Эвендела…

— Уведите узника, Босуэл, — сказал Клеверхауз, — прерывая Мортона, — мне некогда ни произносить, ни выслушивать красивые речи.

Босуэл подтолкнул Мортона и заставил его выйти из зала. По дороге, ведя его во двор замка, он сказал ему:

— Разве у вас в кармане три жизни, кроме той, которая заключена в теле? Как же вы позволили своему языку, дружище, наболтать столько всякого вздора? Ладно, уж я постараюсь держать вас подальше от глаз полковника, не то, знаете, не пройдет и пяти минут, как у первого встречного дерева или первого рва ваша песенка будет спета. Ну, марш, марш к вашим товарищам по несчастью.

Произнося эти слова, сержант, который при всей своей внешней грубости ощущал что-то вроде симпатии к бесстрашному юноше, торопил Мортона сойти поскорее во двор, где под охраной драгун находились трое задержанных (двое мужчин и одна женщина), доставленных отрядом лорда Эвендела.

Тем временем Клеверхауз прощался с леди Маргарет и майором Белленденом. Доброй леди нелегко было, однако, забыть, что он не уважил ее заступничества.

— До сих пор я думала, — сказала она, — что мой Тиллитудлем всегда сможет служить убежищем для всякого, кому угрожает опасность, даже если его поведение и не столь безупречно, как ему полагалось бы быть; но я вижу, что старый плод теряет свой вкус; наши жертвы и наши заслуги — все это было слишком давно.

— Мною, сударыня, заверяю вас в этом, они никогда не будут забыты. И ничто, кроме велений моего священного долга, не могло бы заставить меня отклонить вашу просьбу или просьбу майора. Итак, моя добрая леди, разрешите считать, что мне даровано ваше прощение, а когда нынешним вечером я вернусь к вам со стадом из двухсот вигов, пятьдесят голов ради вас я отпущу на свободу.

— Я буду счастлив узнать о вашем успехе, полковник, — сказал майор Белленден, — но внемлите совету старого воина: избегайте кровопролития по окончании битвы. И разрешите еще раз поручиться за юного Генри Мортона.

— Мы потолкуем об этом по моем возвращении, — сказал Клеверхауз. — А пока будьте спокойны: его жизнь в безопасности.

Во время этой беседы Эвендел несколько раз с беспокойством оглядывался вокруг, отыскивая взглядом Эдит; но Дженни Деннисон уже успела принять необходимые меры, и ее госпожа была перенесена в свою комнату.

Угрюмо и неохотно подчинился молодой лорд нетерпеливым напоминаниям Клеверхауза, который, попрощавшись по всем правилам этикета с леди Маргарет и майором, направился во двор замка. Арестованные и их конвой уже были в пути, и офицеры вместе с эскортом последовали за ними. Они торопились догнать главные силы, предполагая, что часа через два окажутся в виду неприятеля.

Глава XIV

Пусть убегают псы мои,

Пусть соколы в леса летят,

Пусть лорд возьмет себе мой дом,

Я больше не вернусь назад.

Мы оставили Мортона в тот момент, когда он вместе с тремя арестованными двинулся в путь под охраною небольшого отряда, составлявшего арьергард колонны, которой командовал Клеверхауз, и находившегося в непосредственном подчинении у сержанта Босуэла. Они направлялись в сторону гор, где, согласно полученным донесениям, собрались мятежные пресвитериане. Наши всадники не проехали и четверти мили, как их обогнали Клеверхауз и Эвендел, проскакавшие мимо них в сопровождении ординарцев, чтобы занять свое место в колонне, успевшей пройти вперед. Едва они скрылись из виду, как Босуэл остановил отряд, которым командовал, и снял наручники с Мортона.