Во имя любви к воину - Брижитт Бро

— В этой ситуации ты жертвуешь всем, а он — ничем.

Она негодовала под предлогом того, что хотела для меня лучшей доли.

— Остерегайся, — заявила она, — афганцы сочтут тебя проституткой…

Я была раздавлена. Мою красивую любовь, мою страсть превратить в вульгарную историю двойной жизни и грязного белья! Нам пришлось преодолеть столько препятствий, и для меня было очевидно, что Шахзада считает меня своей женой. Я не думала, что когда-нибудь услышу такое. Да, Кути была права, он должен на мне жениться. Впрочем, он обещал мне это.

Приблизительно в то же самое время жизнь преподнесла мне утешение. У меня появилась подруга, иностранка, назовем ее Hyp. Он была замужем за пуштуном уже лет тридцать. Ее мнения отличались мудростью и остроумием, а знания об афганском обществе были незаменимы. Она помогала мне лучше узнать себя и никогда не пыталась осуждать мои решения. По поводу слухов в столице она высказывалась предельно ясно: «О, ты же знаешь Кабул. Если кто-то хочет навредить тебе, он использует все возможные средства. И твой случай — один из таких». Она была единственной, с кем я могла поговорить обо всех своих сомнениях, жизненных планах. Я решила быть сдержаннее с другими, но это вело меня к одиночеству.

Предстоящая свадьба занимала все мои мысли, стала навязчивой идеей. Я думала о ней дни напролет, и каждый раз, когда мне удавалось ускользнуть к Шахзаде, я поднимала эту тему даже помимо своей воли. Иногда я упрекала его в повышенных тонах: «Ты не держишь слова». Его лицо менялось, ведь вся его жизнь строилась на уважении к данному слову. Единственным его богатством была честь. В такие моменты я переставала настаивать. Я берегла его и отступала: «В любом случае я твоя жена». Он глубже усаживался в кресле и напряженно молчал, измученный этой неразрешимой проблемой.

— Не говори так, Брижитт. Ведь потом мне будет в десять раз тяжелее отпускать тебя к твоей европейской жизни.

— Я была бы счастлива, если бы ты сказал мне: «Ты — моя жена».

Я умоляла его на грани нового срыва.

— Я не могу, — бросал он на одном выдохе.

Все просто, я должна его понять, говорил он, снова овладевая собой. Если мы поженимся, мы не сможем больше путешествовать вместе. Нам придется распрощаться с нашим уединением. Пуштунские традиции будут отныне и навсегда регулировать нашу жизнь. Он не хотел этого. Он поместил меня в свое личное пространство, куда никому, кроме меня, не было доступа. Я вошла в его жизнь не для того, чтобы заниматься семьей, детьми, как это делает традиционная супруга. Я была здесь только для него одного. И если мы не поженимся, то все так и останется. Неужели свадебная церемония с музыкой и автоматной очередью в нашу честь стоит всего этого?

Я слушала его с печалью в сердце. Я надеялась однажды сесть в праздничном платье рядом с ним, одетым в новый наряд с ярким тюрбаном. Он держал бы меня за руку под взглядами сотен гостей, пришедших поздравить нас. Я представляла, как будет биться мое сердце, когда одна из женщин подаст нам зеркало, а другая накроет покрывалом, чтобы мы на мгновение остались одни и смогли прошептать друг другу слова любви. Моя мечта о пуштунской свадьбе разбивалась о реальность, и я снова злилась.

— Значит, я живу как хочу, и ты больше не упрекаешь меня, когда мне захочется пойти поужинать в ресторане.

Он, огорченный, обещал мне это. Он любил иностранку, свобода которой приносила ему страдания. Ему было тяжело и от того, что я любила мужчину, для которого было естественным жить с двумя женщинами сразу. Слово «мушкил», которое на пушту означает «трудный», часто возникало в наших разговорах.

Потом тучи рассеивались, и мы начинали мечтать. О том, чтобы уехать, чтобы жить вместе в Кабуле. В такие моменты Шахзада думал о том, как подготовить одного из своих братьев, чтобы тот занял его место во главе семьи и племени. Он говорил мне:

— Было бы хорошо, если бы ты нашла мне работу, чтобы мы могли жить вместе и делить все пополам.

Я внимательно слушала его. Мог ли он оставить свой народ?

— Конечно нет — отвечал он с сожалением.

Он не мог освободиться от своей культуры.

В моменты безысходности, когда я не знала, как поступить, трезвое мышление Hyp становилось для меня настоящим утешением. Она хорошо разбиралась в нравах афганцев. Мне нравилось видеть перед собой ее большие, искрящиеся серые глаза и слышать ее мелодичный голос: «Ты хочешь, чтобы мужчина был только твоим. Но тут это невозможно. На Западе думают, что брак — это муж и жена, а здесь — семья. И в этом случае количество жен — одна, две или три — абсолютно непринципиально. Заметь, Шахзада уважает тебя, чего не было бы, если бы он не относился к тебе как к своей жене. Брижитт, проблема в тебе, ты сама ее придумала».

Я считала, что она немного преувеличивает. Тогда она смеялась. Но потом серьезно продолжала: «Тебе нужно найти в себе силы, чтобы выйти за рамки своей цивилизации, которая иногда становится непосильной ношей. Конечно, мы всегда рискуем, когда соединяем свою судьбу с человеком иной культуры. Но знай, что в моем случае это был лучший выбор, который я когда-либо сделала».

Я уходила с легким сердцем.

Со времени нашей встречи с Шахзадой прошло два года. В любой удобный момент — на пару дней, на неделю или просто туда-обратно — я пыталась ездить к нему как можно чаще.

Дороги по-прежнему были ужасны. Правительство обещало, что, благодаря иностранной помощи, оно скоро займется реконструкцией, заасфальтирует их. Это позволит преодолевать расстояние между Кабулом и Джелалабадом за три часа. Нужно ли было на самом деле радоваться этому? В нынешней ситуации, если вы выехали на дорогу и при этом не столкнулись с другим автомобилем, можно считать, что вам крупно повезло. За рулем афганец звереет, он не отрывает ноги от педали газа, а руки — от клаксона, он хочет проехать любой ценой, считает делом чести не пропустить машину, идущую по встречной полосе. Как проявятся эти особенности на гладкой дороге, по которой водители будут нестись как сумасшедшие?

Пока же мне приходилось иметь дело с выбоинами и облаками пыли. Кути оценила мои усилия. Однажды она сказала мужу:

— Должно быть, Брижитт очень любит тебя, если так часто проделывает такой сложный и опасный путь. Поэтому будь вежлив с ней и люби ее так же, как она тебя.

Шахзада повторил мне ее слова. При этом он выглядел довольным и счастливым. Великодушие этой женщины заставляло меня о многом задуматься.

Когда жара и пыль становились невыносимыми, я позволяла себе остановиться на полпути, чтобы передохнуть. Такси дребезжало всеми частями, кондиционера не было. Водитель открывал окно, но при этом внутрь проникал горячий воздух, принося с собой дорожную пыль. Я тогда просила остановиться в Сароби, в чайхане, всегда одной и той же: она была неприглядна с виду, но там подавали изумительную яичницу-глазунью. Стоило мне войти, и я становилась центром вселенной. Хозяин спешил проводить меня в маленькую уединенную комнату с матрасом, брошенным на неровный глинобитный пол. Я усаживалась по-турецки и расслаблялась, не задумываясь о санитарных нормах на кухне и чистоте кастрюль. Моя обувь оставалась у дверного порога.