Роман с призраком - Барбара Вуд

Я настояла на том, чтобы поехать в больницу с тетей Элси и дядей Эдом, и предчувствовала, что дом меня отпустит. Мне все больше хотелось увидеть дедушку и как-то передать ему то, что я узнала об его отце. Дедушке нельзя умереть, не зная, что он оказался несправедлив к своему отцу и всю жизнь верил лжи, ведь Виктор Таунсенд отличался благородством, красотой и заслужил нашу любовь.

Вот о чем я думала однажды на седьмой день своего пребывания в доме бабушки, все еще находясь под впечатлением «посещения» предыдущей ночи. Только позднее я стала свидетельницей противоположного, видела эпизоды, которые могли лишь подтвердить пережитые дедушкой рассказы ужасов, сцены, которые поколебали мою веру и посеяли в моей душе зерна жестоких сомнений. Вскоре мне предстояло убедиться в том, что Виктор Таунсенд, каким я его знала до сих пор, не тот самый человек, которого мне предстояло встретить позднее. Событиям вскоре суждено принять совсем иной оборот.

И подлинный ужас дома на Джордж-стрит предстояло еще увидеть.

Дедушка проспал все время нашего визита и даже ни разу не пошевелился. Пока Элси и Эд, как обычно, разговаривали сами, делая вид, будто дедушка их слышит и в любой момент может ответить, я взвешивала, не стоит ли мне тоже заговорить с ним. Возможно, он услышит и поймет меня. Однако меня смущало присутствие родственников. То, что я хотела сообщить дедушке, надо было сказать наедине, а я никак не могла даже на минуту остаться с ним одна. Голова дедушки покоилась на подушке, и он казался старым, изможденным, скованным постоянной неподвижностью человеком, у которого отслаивается кожа. Однако это был сын Виктора. А за свои восемьдесят три года он вспоминал об отце лишь с ненавистью.

Мне надо переубедить его. Но случай так и не представился, подошло время ехать домой. Пока дядя Эд складывал деревянные стулья и один за другим ставил их друг на друга в углу, а тетя Элси болтала с медсестрой, стоя по другую сторону двери, я смотрела на дедушку и чувствовала непреодолимую потребность заговорить с ним. Когда Элси направилась к выходу, мы с дядей Эдом последовали за ней и обменялись несколькими словами с сестрой. Проходя через двойные двери на улицу, где уже темнело, я вдруг остановилась и заявила, что оставила свои перчатки у койки дедушки.

— Я сбегаю за ними! — сказала я, уже возвращаясь к входной двери.

— Дорогая, Эд сходит, ты лучше садись в машину.

— Я сейчас же вернусь, Элси. Включите обогреватель для меня.

Я повернулась и побежала, не давая им времени возразить. Не останавливаясь даже для того, чтобы снять шапку, я спешно вернулась в палату, где лежал дедушка, и посмотрела в окно. Элси уже забиралась в «рено» и закрывала за собой дверцу.

В палате сегодня стояла поразительная тишина; большинство посетителей уже ушли, санитары и медсестры отдыхали перед тем, как заняться приготовлением ужина для больных. Я быстро села на край койки и отчаянно искала подходящие слова. Ничего не придумав, я наклонилась поближе к его уху и пробормотала:

— Дедушка, это я, Андреа. Ты меня слышишь? Это я, Андреа, я приехала из Лос-Анджелеса, чтобы побыть с тобой. Дедушка, ты слышишь меня?

Он дышал так же, на лице не произошло никаких перемен, ресницы не дрогнули. Я продолжила:

— Дедушка, ты был несправедлив к своему отцу. Ты был несправедлив к нему всю свою жизнь. Тебе сказали неправду. Он хороший человек. Виктор Таунсенд был хорошим и красивым человеком. Дедушка…

К горлу подступил комок, и я не могла выговорить ни слова. Я с тревогой оглядела палату, затем посмотрела в окно. Тетя Элси выбиралась из машины. Я торопливо сказала:

— Дедушка, надеюсь, ты слышишь меня, потому что я говорю тебе правду. Я знаю правду о твоем отце, а у него не было причин стыдиться. Ну пожалуйста, дедушка, пожалуйста, послушай меня! Виктор Таунсенд был милым, добрым человеком, посвятившим себя спасению жизней, а все ужасное причиняло ему страшную боль. Дедушка…

Услышав по другую сторону двери гулкий голос тети, я быстро нагнулась у кровати и сделала вид, что ищу свои перчатки.

— Андреа, — позвала тетя Элси, подходя к постели.

— Да вот же они! — воскликнула я, достав их из своей сумочки и вставая. — Видно, они упали с моих колен прямо под кровать. Наверно, я случайно толкнула их туда ногой, когда складывала стул. Извини.

— Может, мне пришить к ним длинные тесемки, так чтобы они будут держались под пальто. Тогда ты больше не потеряешь их.

Я рассмеялась и взяла ее под руку.

— Если моя голова крепко не держится на плечах… — сказала я, и мы вышли через дверь.

В последний момент я хотела взглянуть на дедушку, но дверь закрылась передо мной.

— Как у тебя сегодня желудок? — спросила бабушка.

Мы ели лепешки с яблочным повидлом и бутерброды с толстыми кусками ветчины, пили холодное молоко и смотрели, как за окном начинался дождь. Я снова с растущим нетерпением ждала следующей встречи с Таунсендами и никак не могла сосредоточиться. Жизнь без них была уже немыслима. Желание увидеть их снова не давало покоя, а окружающий мир начал терять значение. Мне очень хотелось побывать в тысяча восемьсот девяносто первом году и увидеть Джона, Гарриет, Виктора и Дженнифер. Даже если я не могла стать их частичкой, даже если навсегда должна оставаться на обочине их мира, мне хотелось не действительности, а именно этого. Живые родственники только мешали мне, ибо мертвые не появлялись до тех пор, пока они находились рядом. Только когда бабушка отправлялась в спальню или спала в мягком кресле, я снова могла встретиться с Таунсендами, и мне было жаль, что по вечерам не удается найти способа избавиться от скучного общества бабушки.

Сложившееся положение вещей меня пока устраивало, но позднее, когда беспокойство усилилось, я стала терзать себя вопросом: как снова увидеть Виктора Таунсенда? Я не пыталась выявить причины, по которым это происходило, не старалась разобраться в мотивах этого парада событий, меня слишком занимала история Таунсендов, чтобы вообще задумываться о целях происходившего. Однако скоро наступит время, когда я стану разбираться в этой странной одержимости, начну смотреть на себя как на жертвенное животное и думать, будто я оказалась в плену какой-то грубой и нелепой шутки Времени.

— Как у тебя живот? — повторила свой вопрос бабушка.

— Гм? — Я проглотила остатки молока и отвела взгляд от окна. — Просто замечательно, бабушка.

— Хочешь еще того лекарства?

— Нет! Больше не надо… спасибо. Оно уже помогло.

Лекарство… лекарство… белая жидкость. Когда я пила ее? Неужели прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я из пустой скорлупы стала человеческим существом? Живой, дышащей женщиной. Женщиной, которая обнаружила неизведанный источник любви, чувств и страстей. Да, я любила Виктора Таунсенда. К тому же я желала его.