Rucciя - Шамиль Идиатуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заглушив мотор, Володя выволок с заднего сиденья идиотский дипломат, с которым ходил в универ на третьем, что ли, курсе, когда ненадолго был избран старостой и оказался воткнутым в необходимость раз в месяц таскать при себе солидные суммы стипендий для всей группы. Дипломат был при кодовом замочке, но ненавидел его Евсютин не за постоянно клинившие скользкие кольца с цифрами, а как символ до истерики хлопотного куска жизни, в котором все не ладилось: приходилось голодать при набитом деньгами дипломате, уклоняться от походов в «Грот-бар», пивную «Бегемот» и просто пиццерию из страха посеять кассу, бегать от девчонок, а не за ними (потому что бог знает куда придется убежать), постоянно бояться обсчитаться, выслушивать претензии однокашников по поводу того, что стипы мало и она больно уж худенькая – и уж обязательно по 2—3 раза в день получать твердым углом дипломата под колено. На четвертый месяц уставший от такой жизни Володя придрался к первому же фи по поводу своей нерасторопности в деле раздачи народных денег и заявил об отказе от почетных обязанностей старосты. Других дураков не нашлось – и тогда Евсютин просто заявил, что слагает полномочия явочным порядком, а дипломат засунул в паутинные развалины антресолей. В итоге юрфак приучился ходить в кассу за стипой в индивидуальном режиме. А забытый как страшный сон дипломат пришлось восстановить в правах сегодня, едва времена опять стали совсем худыми. Впрочем, дело было не в символизме, а в том, что в другую тару 5 мобильных телефонов просто не лезли.
Если бы в перелеске притаился наблюдатель – например, заблудившийся маньяк или озверевший грибник – он бы наверняка признал в Евсютине родственную душу, отягощенную свихнутым разумом. Больно уж чудным делом занимался хмурый водитель «десятки»: вытаскивал из стоявшего на пассажирском сиденье дипломата мобильную трубку, снимал с нее батарею и вставлял в мобилу пластинку величиной с ноготь большого пальца, затем некоторое время вглядывался в экранчик телефона, сосредоточенно набирал номер, говорил в трубку несколько фраз – и тут же выключал и разбирал телефон, выковыривал и бросал на коврик под ногами пластиночку, а затем вытаскивал точно такую же из нагрудного кармана и повторял аналогичную процедуру с тем же, а то и с другим телефоном, вынутым из дипломата. Опытный глаз легко опознал бы в беспощадно расходуемых пластинках сим-карты, а опытный ум сделал бы вывод, что молодой водитель меняет номера и аппараты, с которых звонит, опасаясь, что его вычислят с помощью прослушки телефонов и пеленгации GSM-передатчика в режиме GPS. Правда, большую часть этих усилий сводила на нет стационарность абонента – хитроумному водителю «десятки» следовало бы перемещаться после каждого звонка хотя бы на километр-полтора, и каждый раз в новую сторону. Впрочем, опытного маньяка в этот час в лысоватом лесу не случилось. Так что терзаться этим вопросами было некому. Володя тем более по этому поводу не терзался. Завершив разгон своих людей, он отколупнул очередную симку от очередного телефона, смахнул этот мусор под ноги и достал из дипломата предпоследний телефон. С виду такой же, как остальные – с пухлым серебристым корпусом и без внешней антенны. Ну кто, в самом деле, обратит внимание на то, что мобила чуть толще, а дисплей у нее чуть уже, чем это принято у современных моделей, при этом на корпусе никак не обозначена фирма, выпустившая телефон. И уж совсем невозможно было догадаться, что из множества кнопок рабочими у этого аппарата является только одна – с изображением зеленой трубочки, да и та срабатывает лишь после того, как аппарат признает единственного хозяина, прижавшего большой палец правой руки к экранчику. Эта тонкость неделю назад позволила Володе минут пять доставать Фимыча расспросами о том, что будет, если он, Евсютин, в рамках откоса от неизбежного призыва в партизаны оттяпает себе большой палец или просто порежет его безопасной бритвой. Фимыч похохатывал и отмахивался. Теперь черед отмахиваться пришел для Евсютина. Ему было не до хохотков. Впрочем, плакать он тоже не собирался. Капитан тронул экранчик и нажал вспыхнувшую зеленым кнопочку вызова предпоследнего на сегодня абонента.
7
Вот идет мой поезд, рельсами звеня.
Спасибо всем, кто выбрал время проводить меня.
Михаил НауменкоКазань.
10 июня.
Овчинников ворвался в кабинет Гильфанова через две секунды после того, как тот взял трубку. Алексей прекрасно знал, что обожаемый начальник подобен Юлию Цезарю во многом, но не в способности сочетать разговор по телефону и общение с окружающей действительностью. Поэтому Овчинников принялся настойчиво сигналить руками и лицом, а потом нетерпение его порвало чуть ли не пополам, и он заговорил в полный голос, но сразу осекся – не столько из-за страшной гримасы руководителя, сколько из-за того, что понял, с кем Гильфанов говорит.
Евсютин, возможно, загордился бы, узнав, что отправил знаменитого нордическим хладнокровием Гильфанова почти что в грогги: Ильдар просто растерялся, когда снял трубку и услышал голос безнадежно потерянного Евсютина-Куликова. Впрочем, Евсютину было не до гордости, а Гильфанову не до рефлексий. Поэтому разговор получился почти простым и почти откровенным.
– Слушай, Гильфанов. Это Евсютин. Ты не перебивай, слушай. Я быстро. Значит, вещь такая. Меня втемную использовали, как лоха, а мне это не надо. На себя плевать, мне семью жалко и народ, которых припутал. Ты их не трогай, а я тебе пригожусь.
– Кого не трогать, Володя?
– Никого из местных не трогай, пожалуйста. Дай им уйти.
– Блин, Володя, что за дела? Я сижу, никого не трогаю, примус, понимаешь, все такое, ты звонишь, чего-то просишь… Ты где вообще? Подъезжай в контору, или давай, я к тебе подъеду?
– Ильдар-абый, родной, айда без дурки. Ты знаешь, я знаю. Все же понятно. Будем говорить?
– Есть о чем если говорить, давай говорить. Без соплей и свиста. Ты ведь сказать чего-то хотел? Говори.
– А я и говорю. Не трогай местных, пожалуйста.
– С чего бы это?
– Они никто не в курсе, я был только в курсе, и то, оказывается… Ладно. В общем, сегодня спецгруппа работала, не знаю откуда, но явно из центрального аппарата.
– Ну, это и ежу, – сказал Гильфанов.
– Я молю, не перебивай. Я их не знаю никого, только одного – парень, который с быком магдиевским схлестнулся. Он, короче, из Самары, прикомандированный, хрен знает зачем, загубили мужика ни за хрен. Витя Семенцов, капитан, кажется. Из конторы.
– И что?
– Да ничего, блин. Ильдар-абый, я в дороге уже, с семьей. И еще ребята, которых я втянул, тоже в дороге. Я тебе обещаю, я тебе все, что знаю и могу узнать, солью, ты только сейчас ничего в наш адрес не делай.
– Да чего я сделать могу-то?
– Все ты можешь. И я тебе клянусь, что если хоть что-то сделаешь, ничего от меня не получишь. Я сдохну просто, и все. Я клянусь, слышишь?
– Слышу, не ори. Шахид, блин.
– Я не шахид, я кретин. Но если все будэ чотко, я тебе через три дня все солью. Сам, без всяких.
– А если не сольешь?
– Ильдар, я клянусь. И потом, тебе сейчас Семенцова мало, что ли?
– Это типа жест доброй воли, что ли?
– Это откуп мой. Мы договорились?
– Я подумаю, Володя. Может, подъедешь?
– Потом, ладно, Ильдар-абый? Пока.
Гильфанов медленно оторвал трубку от стола, поднял глаза на Овчинникова и сказал:
– А-фи-геть. Ты знаешь, кто это звонил?
Леша, который, насколько мог уследить занятый разговором полковник, успел куда-то убежать и вернуться с распечатками в руке, ответил в тон:
– А знаете, кому он звонил до вас?
И хлопнул распечатки на стол.
Гильфанов перечеркнул лист взглядом, вскочил, отодвинул лист на вытянутой руке и прочитал еще раз, уже внимательнее и спросил:
– Он что, по обычной линии трепался?
– Не, по «Грозе-2».
– А, – сказал Гильфанов. Сигнал системы мобильной связи «Гроза-2», которая обслуживала только элиту главуправлений ФСО и ФСБ, считался принципиально не поддающимся декодированию и расшифровке. КГБ Татарстана не собирался оспаривать это утверждение – но и не педалировал то обстоятельство, что замруководителя ГоссвязьНИИ Вадим Елевич, курировавший создание системы, был выходцем из казанского НПО «Волга» и до сих пор поддерживал кое-какие связи со старыми друзьями.
– Ну силен Вован, – сказал Гильфанов, пробегая текст глазами еще раз. – Ему не оперативником, а спикером быть. В совете старейшин. Слушай, Леш. Он мне тут наобещал разного – и если вот это вот, – Гильфанов потряс листом, – не функельшпиль, то мы можем ждать… Много разного. Раз такая пьянка, давай-ка отменяем в поезде все, пока не поздно.
– Поздно, Ильдар Саматович, – сказал Леша с нервной усмешкой. – Поезд, натурально, ушел, так… две минуты назад, и команда пошла.