Повседневная жизнь охотников на мамонтов - Михаил Аникович

...Случившееся в их Роду поражало и пугало еще и тем, что оно означало: ни Посвящение, ни знания, ни опыт, ни охотничья удача не могут спасти от сокрушительного поражения, от позорной гибели. Все это у лишенного имени было в избытке. И не спасло. Что же — значит, такое может случиться и с ним, с Дрого? Или не может?

Следовало понять, — что же случилось с Малом до того, как он превратился в Лишенного имени. И сейчас Дрого изо всех сил пытался, но никак не мог этого уразуметь.

...Но почему же Мал сделал такую глупость?..

Колдун говорил: «Тот, кого коснулось черное крыло Аймос, на кого упал его взгляд, чье сердце задело его копье, может стать самым счастливым человеком. Редко, и не навсегда. Чаще — самым несчастным. Для него весь мир сужается до той, на кого указал Аймос, так, что он может забыть обо всем остальном, — даже о Законе. И становится доступным Злу, хотя сам Аймос не зол и не добр. Своенравен и мрачен».

Дрого это не касалось. Ни из-за своей Нату, ни из-за чужой Туйи, ни ради кого бы то ни было он не собирался ничего нарушать, никого убивать, — что за нелепость?! ...В общем, получалось так: «Соблюдай Закон — и все будет хорошо!» Дрого это вполне устраивало...

...Теперь он часто встречался с Нату. После Большой охоты та сделалась совсем ласковой. Гордилась. Но втайне завидовала своей подруге, Туйе. У той, — все уже ясно, даже начальный дар получен; говорят, осенью хозяйкой очага станет. У своего Каймо...

...Да, оказывается, Каймо нисколько не шутил там, в Потаенном доме, после Посвящения. Всерьез взялся за сватовство, не обращая внимания ни на укоры отца, ни на вздохи матери, ни на шуточки Byула. Отнес к Серым Совам свой начальный дар. Айон, отец Туйи, дар принял, — ради дочери! — но в душе был недоволен. (Торопыга! Хотя бы до весны дотерпел, если уж дольше не может! И что за охотник, что за муж: из него получится, — кто знает? На Большой-то охоте ничем себя не показал, а тут, — как раз, первый из первых!)

Дрого над приятелем не насмешничал, поудивлялся. Может, и Каймо «коснулся своим черным крылом» этот самый Аймос? Ну и пусть! Хорошо, что его самого, Дрого, никакие крылья не задевали, — ни черные, ни белые!..

Понятие о «гостеприимстве» в семейно-брачных отношениях

Напоследок укажем еще один важный момент семейно-брачных отношений, являвшийся общим для всех архаических коллективов. Это следование законам «гостеприимства» или «благодарности», повелевавшим женщине время от времени разделять свое ложе с гостем или другом, оказавшим услугу ее семье. Кстати, стоит отметить: подчинение обычаю отнюдь не подразумевало полного отсутствия такого понятия, как ревность, не притупляло до конца обычные человеческие эмоции, возникающие в подобной ситуации:

— Я хотел тебя спросить, да как-то все завертелось... — Аймик приостановился и сам набросил капюшон на голову друга. — Смотри, простудишься... Так вот, я спросить хотел... как вы с женами-то живете?

— Так же, как и вы, должно быть, — хмыкнул Хайюрр, — захотел — пришел, захотел — ушел. Только вот что. Сегодня — особый случай: они сами придут. Хочешь, — Ата до утра может остаться. Но вообще-то в доме вождя так не полагается. Обычно у нас только к отцу его жены прийти могут, если позовет, конечно. А мы, кто под его кровом, сами к своим женам ходим... Понимаешь?

Аймик молча кивнул.

(У нас все же проще. И у детей Волка проще.) — Да, вот еще что, — теперь, похоже, Хайюрр и сам не знал, как начать. — Ты сегодня с Атой того... Учти: Айюга к тебе потом придет, моя младшая жена. Тут уж... Никуда не денешься, отказываться нельзя! Ты не просто гость, ты спаситель. Иначе, — и мне позор, и удачи нам всем не будет. Да еще перед походом.

— Так значит... — начал было Аймик, но Хайюрр, угадав его мысль, решительно перебил:

— Ничего не значит! Говорю же тебе: это благодарение.

Раздеваясь и устраивая свою одежду в полумраке незнакомого, необычайно просторного жилища, Аймик немного замешкался. От лежанки Хайюрра уже доносились шорохи, перебивающий друг друга шепот и смешки; обе жены радовались возвращению давно оплаканного мужа. Жена вождя уже постанывала где-то там, в глубине, среди теней. За этот суматошный день Аймик так и не разобрался, кто она — жена вождя детей Сизой Горлицы? И сколько у него жен? Сейчас, во всяком случае, там, кажется, была только одна.

Хайюрр был прав: к ночи жилище успело изрядно прогреться. И все же тело охватил озноб, и ноги почему-то холодные... Скорее, скорее под шкуры!

Свежая постель, действительно, была на редкость удобной. Уже нагретой: женщины давно поджидали своих мужей, тихо переговариваясь в полумраке, прислушиваясь к звукам Великого Пляса Войны. Аймик рыбой скользнул в такое знакомое, такое милое тепло, родные руки обвили его спину. Мгновенная дрожь маленького горячего тела, смешок и шепот:

— Ой, какой же ты холодный! Иди сюда, грейся!

Знакомое... Изведанное... Испытанное... После всего нового, обрушившегося и заполнившего его сознание так, что даже вчерашний день, даже сегодняшнее утро остались где-то в дальней дали, Аймик с особенным наслаждением брал и отдавал это... Привычное... Надежное... Родное...

Последнюю судорогу, особенно тягучую, они разделили вместе и приходили в себя, не размыкая объятий.

Только теперь, нежно, в отдохновении лаская тело своей жены, Аймик понял, что мимолетное ощущение не обмануло: между ее маленькими грудями покоится какой-то новый, неизвестный ему амулет. Пальцы скользнули по полированной поверхности непонятной фигурки. (Явно из кости, и поверхность испещрена тонкой резьбой.)

— Что это у тебя?

— О! Это... Чтобы забеременеть. Мне Малута дала. Сама к колдуну ходила, и колдун разрешил. Сразу.

(На миг сжалось сердце: Эх, вы, сыновья Тигролъва!)

— Только бы помог!

— Поможет обязательно, — вот увидишь! Обе говорили: и Малута, и Айюга. И жены вождя говорили: всем помогает! Тебе тоже дадут, если захочешь. Хорошо?

— Хорошо, — прошептал Аймик, лаская языком ее сосок. Только сейчас я другого хочу...

Но Ата отстранилась, — ласково, но твердо.

— Подожди. Потерпи, сейчас Айюга придет. Не хочу, чтобы муж мой оплошал!

— О чем ты говоришь, женщина! — чуть ли не вслух возмутился Аймик, — Ты же знаешь...

— Знаю, но все-таки... Потом, если захочешь. А сейчас, — смотри, не осрамись!

Ата словно в шутку ткнула его в бок маленьким кулачком. Хоть и без злобы, но чувствительно.

К их постели приближался шорох босых ног. Силуэт Айюги возник совсем рядом, заслонив собой низкое очажное пламя.

— Айюга, младшая жена Хайюрра, прозванного теперь «Одноухим», храброго сына Сизой Горлицы, пришла, чтобы разделить постель с бесстрашным Аймиком, прозванным «Безродным», в благодарность за спасение жизни своего мужа. Не отвергнет ли могучий Тигролев меня, простую Серую Куропатку?

Должные слова звучали, как и положено: не слишком громко, но так, что их было слышно во всех углах жилища. Однако за их торжественностью ощущалась скрытая насмешка... незлая, впрочем.

— Да... Нет, не отвергнет. Иди сюда.

(А вот с ответной речью ничего не получилось. Словно ему въюжница глотку перехватила.)

Ата, дернув мужа за мочку уха, еле слышно шепнула: «Не оплошай!» и отодвинулась к стене. Ей все объяснили, да она и сама все понимала и соглашалась, но все же... предпочла бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте...Хоть бы он и впрямь не оплошал! В первый раз с другой, да еще жена под боком...

— Тогда, — продолжала Айюга, — пусть бесстрашный Аймик примет мой первый дар: этот амулет.

Аймик почувствовал, как женские пальцы коснулись его шеи, надевая узкий ремешок. На грудь лег какой-то продолговатый предмет.

— Что это?

(На ощупь похоже на родильный амулет Аты... Нет, не совсем... Что-то другое...)

— Это мужской амулет, — сказала Айюга. И, забираясь к нему под шкуру, пояснила уже попросту: — Чтобы у тебя все получалось. И чтобы дети были.

Признаться, Аймик немного побаивался. До сих пор он, взрослый мужчина, знал только одну женщину: Ату. Пока жил у своих, — даже гостевой дар принять не было случая, ну а потом... Потом пришло одиночество. Одно на двоих.

Но страхи оказались напрасными. Айюга отдавалась ему так легко и весело, с таким явным удовольствием, что Аймик... увлекся. Быть может, и амулет помог... Наконец, Айюга шепнула ему в самое ухо: «Для жены побереги!», выскользнула из-под шкуры, церемонно поблагодарила «бесстрашного Аймика за оказанную честь» и побежала к своей лежанке. Оттуда послышались голоса и смешки. Явственно донеслось, сказанное Хайюрром: «Молодец!» Но к кому это относилось, — к нему или Айюге, — Аймик не понял.