Короткая пятница и другие рассказы[Сборник] - Исаак Башевис-Зингер

Ешиботники надавали ему целую кучу прозвищ и частенько избирали объектом своих шуточек, но он просто не замечал этого. Когда кто-нибудь начинал их ругать, он мягко говорил: «Пусть. Мне ведь все равно. Они всего лишь дети…»

Иногда он дарил одному или другому мальчишке кусок пирога или орехи, не потому, что хотел задобрить его, а просто так, по доброте душевной.

Шоша была на целую голову выше своего мужа. В молодости она отличалась редкой красотой, и в доме, где она тогда прислуживала, высоко отзывались о ее честности и ровном характере. Многие парни добивались ее руки, но она все же предпочла Шмуэль-Лейбла, так как он был спокойным и, в отличие от других, не ходил субботними ночами на Люблинскую дорогу, чтобы флиртовать с девушками. Ей нравились его набожность и спокойный нрав. Еще в детстве она охотно изучала Пятикнижие, ухаживала за больными в богадельне и слушала чудесные истории, которые рассказывали старухи, сидя на завалинках и штопая чулки. Она постилась в последний день каждого месяца, День скорби, и часто ходила с другими женщинами в синагогу. Другие девушки посмеивались над ней и называли старомодной. Сразу же после свадьбы она обрила себе голову и плотно повязала платок, так чтобы ни один локон не вылез из-под ее парика замужней женщины. Смотритель миквы хвалил Шошу за то, что она всегда соблюдала предписания Закона и скромно вела себя в ритуальных банях. Она покупала только кошерное мясо, хотя оно и стоило на несколько копеек дороже, и, когда сомневалась в чем-то, приходила за консультацией к раввину. Не раз было так, что из-за этого она выбрасывала всю еду и даже разбивала нечистую посуду. Говоря короче, она была честной, богобоязненной женщиной, и очень многие мужчины в округе завидовали Шмуэль-Лейблу.

Всю свою жизнь супруги соблюдали Субботу. В пятницу, ровно в полдень, Шмуэль-Лейбл откладывал в сторону свою работу. Он первым приходил в ритуальные бани и совершал там четыре погружения в воду, по числу четырех букв Святого Имени. Затем он помогал служке зажигать свечи в подсвечниках и люстрах. Шоша, экономившая всю неделю, в Субботу позволяла себе кое-что особенное. В раскаленной печи поспевали пирожки, печенья и субботний хлеб. Зимой она готовила пудинг с цыплячьей шеей, запеченной в тесто. Летом — пудинг с рисом или лапшой, смазанный жиром и посыпанный сахаром или корицей. Главное блюдо составляли картофель и гречневая каша или перловка с бобами и мозговой косточкой. Чтобы все это получилось как можно лучше, она ставила квашню с тестом прямо в печь. Шмуэль-Лейбл пережевывал каждый кусочек с нескрываемым удовольствием и обязательно говорил: «Ах, Шоша, любовь моя, это еда для королей! Такого нет даже в Раю!» На что Шоша отвечала: «Ешь на здоровье, сердце мое».

Хотя Шмуэль-Лейбл и не отличался большой ученостью, он с трудом мог прочесть по памяти одну главу из Мишны, тем не менее он соблюдал все Законы. Вместе с женой они не раз перечитывали «Доброе Сердце» на идише, а в праздники, предпраздничные и любые свободные дни садились за Библию. Он никогда не пропускал проповедей и, хотя и был бедняком, покупал у бродячих книгонош все книги с нравственными наставлениями и религиозными рассказами, которые потом внимательно читал вместе с Шошей. Он всегда произносил священные фразы, вставая рано утром, первым же делом омывал себе руки и повторял соответствующую молитву. Затем шел в молитвенный дом и участвовал в самом первом миньяне. Каждый день он читал по несколько глав из Книги Псалмов, а также все молитвы, какие только знал. От отца ему достался толстый молитвенник с обложкой из дерева, в котором содержались подробно расписанные обряды на каждый день года. Шмуэль-Лейбл и его жена тщательно соблюдали их все. Часто муж говорил жене: «Я буду гореть в Аду, ведь никто не прочтет кадиш над моей могилой». На что она отвечала: «Прикуси свой язык, Шмуэль-Лейбл. Во-первых, для Бога нет ничего невозможного. Во-вторых, ты доживешь до самого прихода Мессии. А в-третьих, вполне возможно, что я умру первой, ты женишься на какой-нибудь молоденькой, и она родит тебе дюжину детей». Когда она так говорила, Шмуэль-Лейбл махал на нее руками и кричал: «Спаси, Господи! Ты будешь жить долгие годы. Это я первым окажусь в Аду!»

Хотя Шмуэль-Лейбл и Шоша соблюдали каждую Субботу, больше всего они любили праздновать ее зимой. День укорачивался, времени оставалось мало, и так как Шоша работала всю неделю до самого вечера четверга, супруги не ложились спать в пятничную ночь. Шоша замешивала в квашне тесто и накрывала его подушками и одеялами, чтобы оно поднималось. В печь клались поленья и сухие ветки, Шоша готовила субботнюю еду при свечах. Она ощипывала цыпленка или гуся (если его удавалось найти по сходной цене), вымачивала его, солила и вытапливала жир. Внутренности она пекла на раскаленных углях и давала их вместе с ломтем субботнего хлеба Шмуэль-Лейблу до «главной» еды. Иногда она выкладывала на хлебе буквами из теста свое имя, и тогда Шмуэль-Лейбл говорил: «Шоша, я сейчас тебя съем! Я уже проглотил тебя, Шоша!» Он любил тепло и часто, забравшись на печку, наблюдал за тем, как она печет, жарит, моет, стирает, толчет и режет. Хлеб получался у нее круглым и поджаристым. Шоша плела его так быстро, что казалось, он танцует перед глазами Шмуэль-Лейбла. Она и сама так крутилась с метлой, кочергой, совком и гусиным пером для смахивания пыли, что иногда, сама того не замечая, хватала голыми руками горячие угли. Горшки кипели и бурлили, суп переливался через край, проливался на раскаленную печь и громко шипел. Все это сопровождалось непрекращающимся стрекотом сверчка. Хотя Шмуэль-Лейбл и ужинал совсем недавно, вскоре у него вновь появлялся аппетит, и Шоша давала ему кныш, кусочек цыпленка, печенье, сливу из подливки к тушеному мясу или что-нибудь из котелка. Делая это, она ругала его и называла обжорой. Когда же он пытался оправдаться, она, смеясь, кричала: «Горе мне, я чуть было не уморила собственного мужа…»

На рассвете они ложились, почти не чувствуя под собою ног. Но благодаря всем этим усилиям Шоше не нужно было торопиться выполнить свою работу на следующий день, и она могла прочесть Благословение над свечами уже за четверть часа да захода солнца.

Пятница, о которой пойдет речь в этой истории, была самой короткой в году. Падавший всю ночь снег доставал к утру до самых окон и не давал открыть двери. Как всегда, супруги не спали всю ночь и легли только на рассвете. Они не слышали крика петухов и проснулись позже обычного; стекла покрыл иней, и день казался немногим светлее ночи. Прочитав «Благодарю Тебя!», Шмуэль-Лейбл взял лопату, расчистил дорожку к дому и принес воды из колодца. На этом с работой на сегодня было покончено. Он мог идти в дом учения на утреннюю молитву, а после завтрака отправиться в ритуальные бани. Так как снаружи было холодно, посетители там кричали: «Воды! Воды» — и смотритель выливал все новые и новые ведра воды на раскаленные камни, от чего помещение тонуло в клубах густого пара. Шмуэль-Лейбл взял ивовый веник, залез на самую высокую полку и хлестал себя до тех пор, пока кожа его совершенно не покраснела. Из бань он пошел в дом учения, где служка уже вымыл пол и теперь посыпал его песком. Шмуэль-Лейбл зажег свечи и помог накрыть столы праздничными скатертями. Затем он направился домой и переоделся в субботнюю одежду. Его ботинки, починенные совсем недавно, больше не пропускали воды. Шоша, за неделю успевшая все перестирать, дала ему свежую рубашку, исподнее, ритуальную одежду с кистями и даже пару новых носков. Она уже прочла Благословение над свечами, и теперь каждый угол их домика источал дух Субботы. Сама Шоша надела желто-серое платье, шелковый платок с серебряными блестками и туфельки с блестящими закругленными носиками. На груди у нее висела цепочка матери Шмуэль-Лейбла, да покоится она в мире, которую та дала ей после подписания свадебного контракта, а на указательном пальце посверкивало колечко. Горящие свечи отражались в окне, и Шмуэль-Лейблу внезапно пришло в голову, что там, снаружи, есть еще одна такая же комната и еще одна Шоша, зажегшая субботние свечи. Ему вдруг очень захотелось сказать ей, как он любит ее, но на это уже не было времени; Священные Книги расписывали этот день чуть ли не по минутам, и, согласно им, следовало прийти в синагогу в числе первых десяти человек; Шмуэль-Лейбл как раз и оказался десятым. После того как община прочла Песнь Песней, кантор запел «Даруй свою милость» и «Приди к ликованию нашему». Шмуэль-Лейбл молился с особым пылом. Он почти чувствовал сладкий вкус каждого произносимого слова; слова срывались с его губ и жили собственной жизнью, они поднимались по восточной стене, парили над резной крышкой Священного Ковчега, позолоченными львами и табличками с Десятью Заповедями, достигали потолка, украшенного изображениями двенадцати знаков зодиака, и оттуда воспаряли прямиком к Трону Славы.