Короткая пятница и другие рассказы[Сборник] - Исаак Башевис-Зингер

Мотыга была нужна ей не для того, чтобы окучивать картошку, она собирала с ее помощью травы и корешки, растущие неподалеку от хижины. У нее имелась своя собственная аптека: помет дьявола и змеиный яд, капустные черви и веревка висельника, мясо гадюки и волосы эльфа, пиявки и амулеты, воск и ладан. Все это было нужно Кунегунде не только для того, чтобы помогать другим, но и для собственной безопасности. Злые силы преследовали ее с самого детства. Мать, пусть горит она в аду, ненавидела ее и постоянно била. Отец, напиваясь, тоже давал волю рукам. Брат Йозек пугал рассказами о Дзяде и Бабуке. Истории сестры Теклы были не лучше. Почему они пугали ее? В то время, как другие дети играли на лужайке, Кунегунда, которой едва исполнилось шесть лет, должна была кормить гусей. Однажды она попала под град: градины, каждая размером с гусиное яйцо, чуть было не пробили ей череп и убили гусака, — дома ее выпороли, за то, что не уберегла птицу, а на кровь никто даже не обратил внимания. Казалось, что она притягивает к себе всевозможных животных: волков, лис, куниц, хорьков, диких собак и ужасных существ из иного мира — горбатых, с сумками на животах, с длинными усами, узловатыми хвостами и огромными зубами. Они прятались за деревьями и кустами, скалили свои пасти, выслеживали ее и были еще ужаснее домовых из рассказов Теклы. Трубочист спускался с неба, пытался усадить Кунегунду на свою метлу и утащить наверх. В поле, где девочка пасла гусей, жили маленькие женщины — эльфы, в черных платках, с коробочками на спине или у бедра. Они летали по воздуху, а когда Кунегунда попыталась отогнать их и начала бросаться камнями, так больно ударили ее, что она упала в обморок. По ночам появлялись маленькие чертики, они тормошили ее, дергали за волосы, звали по имени, щипали и царапали. После их ухода в постели оставались блохи и мышиные шарики, а простыни были мокрыми.

Если бы Кунегунда не научилась колдовству, она давно бы уже была на том свете. Она рано поняла, что то, что причиняет боль другим, дает силы ей. Когда люди или животные страдали, она была спокойна. Она научилась насылать на деревню болезни, раздоры и прочие беды. Другие девушки боялись смерти, а Кунегунде нравилось смотреть на покойников: бледных или глиняно-желтых, распростертых навзничь, со свечами в изголовье. Стоны плакальщиц успокаивали ее. Она любила наблюдать за тем, как крестьяне режут свиней, расчленяют их и обдают туши кипятком. Кунегунда и сама любила мучить живых существ: душить птиц, разрезать на части червей. Ей нравилось протыкать колючками лягушек и смотреть, как они бьются в агонии. Вскоре она узнала истинную цену ворожбе. Ей удалось свести в могилу одну женщину, которая всегда насмехалась над ней. Когда какой-то мальчишка бросил ей в лицо сосновой шишкой, она наколдовала ему слепоту, и действительно, когда через несколько недель он рубил в лесу дерево, щепка выскочила из-под топора и попала прямо ему в глаз. Он ослеп. Она знала много заклинаний и проклятий. Рядом с болотами в полуразвалившейся хижине жила парализованная женщина, постоянно говорившая о колдунах, черных зеркалах, одноглазых гигантах, гномах, живущих среди поганок и танцующих в лунном свете, и прекрасных девушках, прячущихся от злых мужчин. Эта женщина научила Кунегунду укрощать демонов, защищаться от злых мужчин, завистливых женщин и ложных друзей; рассказала ей, как толковать сны и вызывать души умерших.

Родители Кунегунды рано умерли. Брат взял себе жену из соседней деревни. Сестра Текла вышла замуж за вдовца и умерла во время родов. Другие девушки, ее родственницы, давно уже были помолвлены, но Кунегунда видела в мужчинах лишь причину боли, ошибок и прочих неприятностей. Маленькая хижина и три четверти акра земли — вот и все, что у нее осталось, впрочем, даже эту землю она не желала обрабатывать. Зачем, если все вокруг — мельник, торговец зерном, священник, деревенские богачи, — все стараются тебя обмануть?

Много ли ей было нужно для жизни: редиска, сырая картофелина, кочан капусты. Хотя крестьяне и находили это отвратительным, она ела мясо кошек и собак. Голод заставит, и мертвую мышь в поле съешь. Кунегунда не появлялась в церкви даже на Пасху и перед Рождеством; оскорбления женщин, насмешки мужчин — все это ее не интересовало; у нее не было денег, чтобы купить себе новые ботинки, одежду или даже коробочку для милостыни.

Не желая терпеть издевательства со стороны крестьян, Кунегунда целыми днями просиживала в своей хижине. Она не приходила на праздник жатвы, когда рубят и солят капусту, на свадьбы, крестины или похороны. Вся деревня объединилась против одной-единственной сироты, сделав из нее изгоя. Сидя в темноте, она шептала свои заклинания. Услышав снаружи смех, Кунегунда отплевывалась. От криков радости ей было больно, как от ударов. Заслышав громкое мычание коров, возвращающихся вечером с пастбища, она что-то бормотала, и на следующий день во всей деревне не оставалось ни одной коровы, которая бы давала молоко. Да, Кунегунда не оставалась в долгу. Все ее враги умерли. Она умела насылать порчу, заколдовывать сараи и амбары, приводить крыс к зерну, закрывать женщинам утробы, лепила чью-нибудь фигурку из глины и протыкала ее булавками, заставляла расти клювы у цыплят. Давно уже она перестала просить у Бога защиты от врагов; Его не интересовали молитвы какой-то сироты. Миром правила сила, а Он сидел у себя на Небесах и ничего не замечал. Дьявол был капризным, но с ним хотя бы можно было договориться.

Почти все ровесники Кунегунды умерли. Сама она состарилась. Над ней больше не смеялись, ее боялись и называли Ведьмой. Каждую Субботу, шептались деревенские, она садится на метлу и улетает на Черную Мессу, к другим ведьмам. К ней приходили за помощью со всей деревни — бесплодные женщины, матери уродов, брошенные жены, девушки, на которых напала икота. Но что толку было для старухи в их подношениях — каравае хлеба, мешочке гречи, голове масла, нескольких монетках? От постоянного недоедания желудок Кунегунды давно сжался, зубы выпали, а из-за больных вен она еле ходила. Наполовину глухая от постоянной тишины вокруг, она почти забыла человеческую речь. Она сжила со света всех своих врагов, и, казалось бы, новым было неоткуда взяться, но, несмотря на это, она по привычке продолжала шептать: «Смерть и несчастья… огонь и чума… типун им на язык… гнойники в горло…»

Бури редко случаются посреди лета, но эту Кунегунда предчувствовала с самой зимы. Она могла слышать запах смерти: беда была все ближе и ближе. Ветер еще не набрал силы, но Кунегунда знала, откуда он дует. В нем чувствовались запахи золы, гниения, мяса и еще чего-то маслянистого и прогорклого, чей источник могла определить только она одна. Ее беззубый рот осклабился в некоем подобии улыбки: «Мор, мор… Приближается смерть…»

2

Несмотря на усиливающийся ветер, Кунегунда продолжала копать. Каждый корешок, росший вблизи ее хижины, обладал особой волшебной силой. Случалось, она ходила за травами и к болотам, тянувшимся за деревней. Болота были огромными, они доходили до самого горизонта. Цветы и листья плавали там прямо в гнилой, замшелой воде. Над ними летали странные птицы и огромные зеленовато-золотые мухи. Хотя Кунегунда и отправила всех своих врагов на тот свет, но все же не могла чувствовать себя совершенно спокойной. Их души носились над болотами и готовились к мести. Иногда стены ее хижины или соломенная крыша сотрясались от их стонов; солома падала на землю, когда они раскачивались на стреках[5]. Кунегунда постоянно жила в предчувствии смерти. Даже бездомный кот мог означать угрозу жизни. Уже не раз случалось так, что коты пытались убить ее. Она привыкла к скрипам духа, поселившегося среди тряпья у нее под кроватью. Иногда он был добр, подводил к хижине кролика, больную птицу или что-то еще, что можно было съесть, но чаще всего строил всякие пакости: прятал вещи, мешал травы, выбрасывал мази, пачкал еду. Однажды Кунегунда поставила в уголок горшок борща, который ей принесла одна крестьянка, а взяв его на следующий день, увидела, что поверхность супа покрыта какой-то маслянистей белой пленкой. В котелке с гречневой кашей, откуда ни возьмись, появились песок и камешки. Когда Кунегунда начинала ругать домового, он только стонал: «Старая ведьма!»

Порывы ветра становились все сильнее и сильнее, казалось, они стараются сбить ее с ног. Вернувшись в свою избушку, Кунегунда припала к щели в стене. Она видела, как в поле, беззащитные перед бурей, ломаются и пригибаются к земле колосья пшеницы, как на клочки разметало стог сена. Ураган приближался к деревне. Крестьяне пытались закрепить крыши домов, чтобы их не унесло ветром. Хлынул ливень. Гроза сверкала, как адский огонь. Гром грохотал так, что мозг Кунегунды перекатывался в черепе, подобно ядрышку в ореховой скорлупе. Заперев дверь, Кунегунда села на скамейку и снова принялась бормотать. Из всех хижин ее была самой слабой. Она шаталась, даже когда свиньи рыли землю где-то поблизости. Повторяя имена Саганы и Люцифера, Бабы Яги и Кадика, Малфы и Пана Твардовского, старуха положила в каждый угол по восковому шару и козлиному копыту. Защитившись таким образом от стихий, она открыла сундук, где хранились кости девственницы, заячьи лапы, рог черного быка, волчьи зубы, тряпка, пропитанная женской кровью, и (самое сильное средство) веревка, на которой повесили убийцу. Она шептала: