Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Патрик Бессон

Он услышал, как к нему обращаются: «Месье!» — и сначала не понял, почему классная комната, освещенная рассеянным светом, раскрашена в такие яркие тона. В том, что он заснул, он убедился, увидев, что сидит не перед учениками, а в одном из рядов, словно став вдруг анонимной частью класса. А склонившееся над ним женское лицо, извлекая его из сна, призывало приступить к выполнению заданий… Тут он вспомнил, что пришел в кинотеатр, а билетерша объяснила ему, что если он желает, то может остаться и на последний сеанс, но что она все же сочла нужным его разбудить. Он бормочет извинения и дает себе несколько секунд, прежде чем решиться на усилие и встать на ноги. Он говорит себе, что при выходе нужно соблюсти элементарную формальность и взглянуть на название фильма, который дважды прошел перед его глазами, хотя он и не запомнил ни единого кадра, но в поле его зрения не появляется ни одного рекламного объявления; нужно будет на улице повернуться и попытаться разобрать буквы на афише, кажется, к тому же плохо освещенной (он и забыл, что на дворе уже ночь); но у него нет на это сил, и торопливым шагом старичка, спешащего добраться до противоположного тротуара, прежде чем опять загорится красный свет, он направляется к дому.

Воссоздать тот мир, который был его миром до встречи с Элен. Хватило нескольких месяцев, чтобы началось скольжение перспективы даже в образах, уходящих корнями в далекое детство, сколько же понадобится времени, чтобы вылечить свое прошлое и вернуть глубинную сущность своей личности в рамки, формировавшиеся вокруг нее год за годом? Четыре часа сна, случайно подловленные им в кресле кинематографа, позволяют ему сегодня же вечером попытаться одолеть первый этап долгого пути.

Сдержанное ликование родителей в момент женитьбы старшей сестры наполнило его сердце горечью. Она выходила замуж за одного «белого воротничка», жалкие карьерные потуги уже оказали свое неблагоприятное воздействие на семью. Выдвинувшись благодаря несчастному случаю в ряды мелкой буржуазии, семья Маджера восприняла этот союз как окончательное свидетельство своего восхождения. Дени соответственно мог спокойно готовиться к экзамену на степень бакалавра, ориентируясь на профессию педагога: специальность школьного учителя представлялась ему чем-то вроде посвящения в духовный сан, что способствовало в его глазах даже не столько завершению социального продвижения вверх семьи, сколько уравниванию шансов будущих поколений. Как ни парадоксально, его дружба с Полем, хотя, возможно, и льстившая самолюбию его родных, все же была истолкована ими как классовая измена; что же касается самого Дени, то ему казалось менее неприличным водиться с семьей, чей сказочный успех не позволял и думать о каком-либо соперничестве, нежели старательно идентифицироваться с представителями ближайшего вышестоящего социального эшелона. Ну а на остальных оказали должное действие непринужденные манеры Поля, который говорил с г-ном Маджера о футболе, дружески целовал его жену, и все связанные с ним предубеждения в конце концов развеялись.

Вынужденный перебиваться временной работой в ближайших городках, в то время как Поль опьянялся парижскими приключениями, Дени начал было подозревать, что мотивы его привязанности к Полю не совсем бескорыстны. Оказавшись замкнутым в рамках своей среды, он тем более живо сожалел о недостающих ему братских излияниях Поля, что они были благовидной стороной дружбы, которая тайно тешила его социальное тщеславие. Их вторичное, причем неожиданное, сближение сопровождалось некоторыми трениями. Дени немного дулся из-за слишком роскошного ужина, предложенного ему Полем по случаю их первой встречи в Париже, словно он, не ограничившись тем, что нашел ему работу и жилье, собирался еще и кормить его. Иногда его шокировали неожиданные визиты друга: Поль, везде чувствовавший себя «как дома», мог бы догадаться, что Дени в сложившейся ситуации мог понять это выражение слишком буквально.

Поль, естественно, надеялся, что их параллельные и одновременно несхожие жизни будут взаимно обогащать их и создадут климат особого сообщничества. Однако та псевдобогема, в которой с удовольствием проводил время его друг, казалась Дени несносной, и он подчеркнуто замкнулся в строгом обществе своих коллег. Что же касается их любовных приключений, то Дени, будучи сдержанным в этом вопросе по самой своей природе, сразу же отказался от обмена мнениями на эту тему. Поль удручал его своими, вероятно, не лишенными бахвальства признаниями еще в лицее: эту его словесную распущенность, наверняка выражавшую неподдельную склонность к разврату, Дени относил на счет слишком легкой жизни и, стараясь не поддаться искушениям порока, в течение долгого времени видел в этом единственный источник неловкости, вытекающей из их социального неравенства. Однажды, несколько недель спустя после его приезда в Париж, он весь прямо побелел, когда Поль отпустил слишком бесцеремонное выражение по поводу маленькой брюнетки, с которой встретил его на улице. Необходимо было большое упорство Поля, чтобы, несмотря на все это, замыслить и устроить его встречу с Элен.

II

Дени обнаружил Софи на своей лестничной площадке, словно некий подарок на новоселье, и ему даже пришла в голову мысль, будто именно Поль оказался настолько любезен, что даже позаботился о подруге для его вечеров. Хождение туда-сюда и раздавшийся посреди ночи мужской голос поначалу убедили его, что он не должен питать никаких надежд относительно этого посланного провидением соседства. Несколько приветливых слов, которыми он обменялся с ней как-то утром на лестнице, отнюдь не показались Дени заявкой на какое-либо приключение, что не помешало ему на протяжении целого дня вспоминать с тоской, как об упущенной возможности, шапку ее черных вьющихся волос и зажатые в джинсы маленькие ягодицы. Софи постучалась в его дверь в тот же вечер, якобы затем, чтобы поболтать и получше познакомиться, поскольку они как-никак соседи. Он почти не удивился, когда оказался с ней в постели, а наутро они расстались добрыми друзьями. Потом они встречались эпизодически то по ее, то по его, либо по обоюдному желанию, а когда Дени слышал звук посторонних шагов на площадке, он с улыбкой и без тени ревности констатировал, что шаги принадлежат не ему.

Увидев в один из своих визитов к Дени, что они приветствуют друг друга как старые знакомые, Элен удивилась, почему он никогда не говорил ей об этой девушке. В ее словах не было ни малейшего упрека, лишь желание не упустить ничего из того, что составляло мир Дени. Он пожалел, что не рассказал ей про это, в конце концов уже завершившееся приключение, и испугался, как бы она не заподозрила его в намерении что-то от нее скрыть. Хотя ее любопытство было вполне невинным, порой оно его смущало, как смущает обращенный на нас взгляд врача, выявляющего наши слабости, а то и какую-нибудь неизлечимую болезнь. Например, ему было стыдно показывать ей затерявшуюся в дешевых крупноблочных домах квартиру своих родителей, но при этом он порадовался, что недавний переезд семьи и близость к автодороге, по крайней мере, избавили его и ее от паломничества к самим истокам; ему было бы тяжко переносить ее умиление в местах, где прошло его детство, с него хватило уже и того, как внимательно она рассматривала, едва выйдя из машины, башни жилых домов, травинки во дворе и даже цвет неба: так пассажир самолета, вынужденный ограничиться слишком короткой посадкой в стране, которую он мечтал посетить, пытается расшифровать смысл мельчайших особенностей транзитного зала аэропорта с надеждой увидеть там сигнал или символ недоступных ему мест.

При этом она считала необходимым вводить Дени в круг своих друзей, что являлось с ее стороны чем-то вроде самопожертвования, поскольку, представая перед ним столь часто в буржуазном окружении своей семьи, она, как ей казалось, раскрывалась окончательно, вплоть до малейших изъянов. Однако, упорствуя в своем стремлении обладать дочерью семейства Деруссо, он все же предпочел бы, чтобы количество знакомств, отдалявших ее от него и вредивших ей самой, было значительно меньшим. Обычно его приглашали по инициативе Элен на те вечера, куда шла она сама, и он исполнял там роль верного паладина. Однажды он оказался таким образом в гостях у одного из тех трех хлыщей, которых подбросил тогда в К. И впервые вдруг осознал, что ему и в голову не приходило, что у подобных чопорных паразитов, словно только для того лишь и созданных, чтобы кривляться на светских вечерах, есть еще и какое-то иное существование; когда он высадил их одного за другим перед разными фасадами («спасибо и до свидания»), они растворились в пустотах парижского общества, как своего рода автоматы, которые заводят по случаю торжеств, а все остальное время оставляют в небытии. Обнаружив, что у этого юного кривляки есть настоящая квартира, причем достаточно емкая, чтобы его самого можно было принимать за человека, а главное, обратив внимание, как он поцеловал в обе щеки Элен, Дени словно увидел мельком в жизни своей подруги неведомые ему перспективы, которые она все с удовольствием открыла бы перед его взором, но которые он предпочитал боязливо игнорировать совсем, либо не придавать им значения. Должно быть, она догадалась о возникшем у него в тот вечер беспокойстве, так как не расставалась с ним ни на один танец и была более нежна, чем когда бы то ни было раньше в присутствии посторонних. Дени, однако, легче от этого не стало, и, заметив, что друзья Элен с подчеркнутым уважением отнеслись к их отчужденности, он заподозрил, что те не столько признают их как пару, сколько играют роль сообщников в мимолетной интрижке.