Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот - Александр Мелихов

Этого омский доцент не снес и отправился в ванную изучать пульт управления. Загудели моторы.

- Тшэго это у них так гудить? А шэф говорыть: да вы тшэго, да в работе совершэнно нитшэго нет!

Сабуров порадовался, что доцента не оказалось рядом.

- Тшэго такое иностранци в буфэте зэлэное пьють? Ты слышау про обобшченные инверсии Габриадзе?

Сельский хлопчик исчез - сосредоточенный взгляд, умное лицо, ясная точность формулировок. Акцент Сабуров перестал замечать: у преданных бессмертному - одно отечество.

Просто чудо: если влупить эти инверсии безо всяких обоснований, выйдет некое достаточное условие, на которое Сабуров затратил когда-то целые сундуки изобретательности. Друзья долго с выражением тупого восторга таращились на достаточное условие, покуда из ванной римским патрицием не явился доцент в махровой простыне.

Не успел доцент забраться под одеяло, как снова постучались. Баскак, едва поздоровавшись, подсел к журнальному столику, раскрыл блокнот, выданный всем участникам, и принялся писать. Сабуров поторапливал: ведь общий метод у тебя такой-то и такой-то, верно?

- Верно, - с затаенной гордостью согласился баскак и, не сдержав торжества,почти воскликнул: - Метод сходится за конечное число шагов!

Баскак быстро набрасывал схему доказательства - и такая ревность пронзила Сабурова: ведь был в двух шагах, идиотина!..

- Великолепно! - еле выговорил Сабуров. - Теоретически это, собственно, уже решение. Но вот как в реализации...

Тут Сабурову пришлось испытать новое потрясение: за эти несколько месяцев баскак нагромоздил такие горы конкретных формул, вычислительных программ!.. Бутылка, брошенная Сабуровым в океан, попала в руки, о которых можно было только мечтать. И восхищение в его душе очистилось от мутного яда ревности.

При этом баскак гораздо больше походил на спортсмена, чем на священнослужителя: уж служить в пустом храме он ни за что бы не стал. Он хвастался напропалую: он выступал и у Глазырина (два часа не отпускали), и у Дроботова (стояли между рядов), и у Ключника (слушали разинув рот). Сабуров, любуясь стальной коронкой в глубине его рта, радовался за него чистейшей материнской радостью.

Наконец сосед Сабурова окончательно изнемог терпеть похмелье в чужом пиршестве и принялся злобно ворочаться, но нежная шведская мебель отвечала едва слышным призывным стоном.

Сабуров сумел заснуть лишь часов около четырех - восхитительная загадка обобщенных инверсий сшибалась в его мозгу с торжественными фанфарами на выход баск... хана-победителя.

В огромном фойе, в котором Сабуров сразу почувствовал себя маленьким человеком, окруженные толпой любимцев, своими хозяйскими манерами легко выделялись люди, наделенные правом давать добро. Из более рядовой публики отсутствием интереса к окружающим выделялись москвичи. Невыспавшийся Сабуров потешал Лиду, блюдя выражение лица, независимое до хулиганского: разбудивший его доцент поглядывал на него с натянутой улыбкой, полагая, что сабуровская непринужденность имеет какие-то более прочные основания, помимо предерзостного нрава. Колдуновская списочная команда держалась настороженной кучкой.

К Сабурову подскочил баскак - правда, здесь он оказался всего лишь нукером - и потащил представляться Крайнему. Лида проводила его горделивым, а доцент тоскующим взглядом.

Хотя В. М. Крайний ростом был не выше посредственного - брал осанистостью, - козалось, он возвышается в центре зала, а нукеры подводят под его руку все новых и новых, припадающих на оба колена, Сабуровых и Сидоровых. Крайний каждого встречал лучезарной улыбкой, и только при ближайшем изучении открывалась одна ее странная особенность: улыбка Крайнего показывала, что он рад не тому, а за того, кого к нему подводят.

- Всем-то нужен Крайний, - издали услышал благодушное воркование Василия Модестовича Сабуров. - Даже в магазине только и слышишь: кто Крайний, где Крайний?

"Взрывы звонкого смеха не утихали ни на минуту", - недавно живописал В. М. Крайнего корреспондент "Известий".

- А, наш сибирский гость! - приветствовал Крайний Сабурова.

Взрыв смеха.

- Как устроились, общежитием вас обеспечили? - в вопросе таилась некая юмористическая соль.

- Гостиницей?..

- За границей эта каланча считалась бы общежитием.

Взрыв смеха. Крайний, щедрый, как всякий истинный талант, гнал волну за волной, пренебрегая тем, что и предыдущая могла еще служить и служить.

- А позавтракать успели? А вот Мурат Мансурович (нукер-баскак) уже дважды. Бедность легче переносится при хорошей зарплате, а голод - после хорошего приема пищи.

Взрыв смеха.

- Аппетит приходит во время еды, - смущенно пробормотал нукер.

- Значит, вам следует кушать бесконечно, - поймал его на слове Крайний, - поскольку каждая новая порция пищи будет пробуждать новый прилив аппетита, который, в свою очередь, будет стимулировать к новому приятию пищи, и так до бесконечности.

Да, корреспондент не солгал: смеялись все. Он не указал лишь, чему смеялись и почему смеялись. И как смеялись. Кое-кто - смущенно. Мурат Мансурович не столько смеялся, сколько багровел - можно считать, от сдерживаемого смеха. Молодой доктор, завлаб из отдела Крайнего, усмехался мефистофельски (он даже к Крайнему обращался с мефистофельским видом, но говорил при этом исключительно приятные вещи). А громче всех и чистосердечнее всех хохотали поминутно прибывавшие и убывавшие мимолетные приживалы вроде Сабурова. Отхохотав положенное, они непременно просили у Крайнего совета, чтобы приправить будущую статью искренней благодарностью В. М. Крайнему: любой рецензент поразмыслит, стоит ли спускать с цепи свою принципиальность.

Зеркала чужих мнений, в которые смотрелся Крайний, давно и хорошо потрудились над разрушением его личности: самый настоящий классик, теперь он с важным видом произносил банальности в уверенности, что направляет блуждающих во тьме на путь истины.

- Мне нужно повесить пальто на гладкую стену из исключительно твердого материала, - жаловался блуждающий.

- А вы вбейте гвоздь, - незамедлительно советовал Крайний.

- Да, это, конечно, гениальное решение, - уныло восторгался блуждающий. - Но ни один гвоздь в эту стену не лезет...

- А вы подберите такой, чтобы влез. В науке следует отступать только для разбега.

Сабурова уже начинало коробить, но он все еще видел себя глазами Лиды и омского доцента: он как равный участвует в беседе с Крайним - пусть и колдуновская команда полюбуется.

- Наука дело жесткое, - желчно усмехнулся завлаб-Мефистофель. - Если мне приходится рецензировать статью, я всегда стараюсь делать это жестко.

- Китайская газета "Цзинь-Пао", - не совсем шутя, сказал Сабуров, возвращала авторам рукописи примерно с таким сопровождением: преславный брат солнца и луны! Если бы я дерзнул напечатать столь возвышенное сочинение, то император повелел бы объявить его вечным образцом, и литература иссякла бы.

Публика осторожно засмеялась.

- Каждый решает сам, - усмехнулся Мефистофель, - говорить правду или заниматься лицемерием.

- Согласен, - кивнул Сабуров. - Когда вся правда вышестоящим уже высказана, можно приняться и за нижестоящих.

- Ну, ну, не обижайте нашего сибирского гостя, - Василий Модестович пролил на него одну из лучезарнейших своих улыбок. - Тем более что... забыл, как вас... кое в чем и прав: нашей научной критике не всегда хватает принципиальности по отношению к вышестоящим, - Крайний только что не отгладил себя любовно в качестве одного из вышестоящих.

- А вот в этом позвольте с вами не согласиться, - с мужеством отчаяния, отбрасывая показной цинизм, возразил Мефистофель. - На чем же мы будем воспитывать уважение к русской науке, если не на таких именах, как Остроградский, Чебышев, Крайний? И вы, Василий Модестович, можете на меня сердиться, но я скажу напрямик: без ваших идей наш отдел...

- Ну, ну, довольно, - поеживаясь, как под теплым душем, прервал его Крайний. - Хотя... есть определенное зерно: если у двухсот жен турецкого султана имеется двести детей, то дело без его участия все-таки не обошлось, с этим, наверно, даже Стеллочка не будет спорить. - Он внезапно обратил залукавившийся взор на единственную среди них девушку.

Стеллочка счастливо зарделась. Крайнего вообще окружали только счастливые лица.

Раздался звонок. Все отправились в зал, а Крайний на трибуну. Зал был шикарный, в подлокотник был вмонтирован наушничек для перевода с иностранного. Но Сабуров в этом не нуждался, хотя Крайний и осуществил нечто вроде перевода его статей на крайниевский язык, вследствие чего сабуровский метод в глазах профанов выглядел каким-то естественным, хотя и достойным продолжением крайниевских теорий.

- И все-таки самое трудное сделал ты, - шепнул Сабурову баскак.

Но больше он этого нигде не повторил.

- А почему он не рассказывает о твоих последних результатах? - не только из благодарности спросил Сабуров.