Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я должен сказать, что относительно еврейского вопроса держусь определенного мнения.
Мое убеждение заключается в том, что политика всяких ограничений евреев не может привести ни к какому результату, так как эту политику a la longue выдержать совершенно невозможно. Этому служить примером история еврейства во всех западных государствах.
Можно относиться к евреям так или иначе: ненавидеть или относиться к ним индифферентно – это дело личного чувства, но чувство это не может преодолеть естественного течения вещей, по которому евреи, в силу того факта, что все-таки они люди – постепенно приобретают все права верноподданных граждан.
Я только нахожу, что этот принцип уничтожения ограничений прав евреев должен вводиться постепенно и возможно более медленно.
Такого взгляда держалось правительство Императора Николая I, такого взгляда держался и Император Александр II, Император Александр III несколько отступил от этого направления и пошел по пути ограничения еврейства. Но как все, что делал Император Александр III, он делал это умеренно, благоразумно, хотя и твердо.
Со вступлением на престол Императора Николая II последовало другое направление. Началось медленное и постепенное уничтожение сделанных ограничений, но, когда Столыпин вступил в силу, – после того, как он почуял, что наступило время, когда желают отомстить евреям за недобросовестное поведение многих из их числа, пошел по этому неразумному пути и начал принимать ряд ограничительных мер против евреев.
Первого октября скончался в Париже Великий Князь Алексей Александрович. Это был прекраснейший человек, весьма добрый, никому не делавший зла; очень приятный в своих сношениях, имеющий то качество, которым должен обладать Великий Князь, а именно благородство. Внешность Алексея Александровича также соответствовала его рангу. По существу и в политическом отношении – это был человек совершенно слабый.
Во всяком случае смерть Великого Князя огорчила не только всех его друзей, но и всех лиц, близко его знавших.
В отношении лично меня, а в особенности моей жены, Великий Князь был в высокой степени внимателен и любезен, – даже после того, как я ушел с поста председателя совета министров, когда сделалось модным набрасываться на меня со всех сторон.
Когда явилась Государственная Дума, то прежде всего выяснилось, что не может существовать безответственное перед законодательными собраниями учреждение, в виде комитета обороны, комитета, который концентрируется в особе Великого Князя Николая Николаевича, человека более нежели неуравновешенного; а, с другой стороны, не может существовать независимый от военного министра генеральный штаб (генерал Палицын), который, в сущности говоря, находился под полным влиянием всесильного в военных и морских делах Великого Князя.
Сейчас же после открытия третьей Государственной Думы, при обсуждении бюджета, были произнесены Гучковым и Саввичем весьма резкие речи, направленные против комитета обороны и генерального штаба, как учреждений, которые вследствие своей неответственности являются принципиально вредными. Поэтому независимость начальника генерального штаба была поколеблена. Начальнику генерального штаба было предложено устроиться так, чтобы подчиниться военному министру. Палицын на это пойти не мог, а поэтому он оставил свой пост и был назначен членом Государственного Совета и затем в утешение был послан в Китай чрезвычайным посланником, по случаю вступления на престол малютки-императора.
На место Палицына был назначен начальник Киевского военного округа и Киевский генерал-губернатор Сухомлинов.
В марте 1909 года последовало увольнение военного министра Редигера и назначение вместо него начальника генерального штаба Сухомлинова.
То, что Редигер будет уволен, я предвидел ранее, а именно тогда, когда последовало увольнение начальника генерального штаба Палицына и уничтожение этого поста как самостоятельного, и подчинение его военному министру. Для меня было ясно, что такой шаг не будет прощен Великим Князем Николаем Николаевичем и что он со своей стороны отомстит Редигеру при первом удобном случае.
Я уже ранее говорил, что в то время Государственная Дума весьма демонстративно занималась военными делами. Господа Гучков, Саввич и др. бутафорные военные произносили в Думе весьма критические речи по поводу военного и морского министерства.
В 1909 году при рассматривании военного бюджета на этот год Гучков произнес речь, в которой, между прочим, высказывался о том, что наши командующее войсками военных округов не находятся на высоте своего положения.
Редигер, давая объяснения в Государственной Думе по поводу военного бюджета, между прочим, заметил, что действительно между командующими лицами имеются лица, не вполне соответствующие своему назначению, но что это правительству отлично известно, и Его Величество несомненно в свое время дал по этому предмету надлежащие указания. Вот, Редигеру было поставлено в упрек то, что как он смел сказать, что между командующими войсками имеются лица несоответствующие. По этому поводу он имел объяснение с Его Величеством. Его Величество поставил ему это в большой упрек и высказал, что после этого ему будет очень трудно оставаться военным министром; поэтому Редигер оставил пост военного министра, и на его место был назначен Сухомлинов.
Редигер представляет собою тип весьма умного, толкового, характерного и энергичного военного генерала, хотя более кабинетного, нежели боевого. Человек он еще полный сил и с большою трудовою способностью.
Генерала Сухомлинова, который состоит военным министром и до настоящего времени, я знаю сравнительно мало, но он мне представляется человеком способным, но довольно поверхностным и легкомысленным и большой любитель женского пола; женат уже на третьей жене, из которых две последние были разведены, и, к его несчастью, и третья жена ныне больна, едва ли не смертельной болезнью. Я не думаю, чтобы Сухомлинов был из тех, которые могли бы поставить нашу армию на высоту, подобающую значению России.
* По основным законам, по моей инициативе, Государю Императору в отношении обороны (т. е. военного и морского ведомства) предоставлена не только полная власть Верховного управления, но и законодательная в размерах значительно больших, нежели в других областях государственного управления, т. е. в гражданских ведомствах. Когда Столыпин сделал Coup d’Ètat посредством выборного закона 3 июня, передавшего законодательную власть в руки кучки преимущественно «услужников», самозвано именующихся партией 17 октября, чему способствовал и способствует общий режим произвола, зиждящийся на военных судах и всяких исключительных положениях, и, таким образом, создалась «столыпино-послушная» Дума, то, по-видимому, установилось такое соглашение, может быть, молчаливое соглашение, по которому правительство предоставило вожакам партии 17 октября говорить речи и наводить критику по поводу всего, что касается обороны государства, хотя это не входит в компетенцию законодательных учреждений (Дума и Государственный Совет). Взамен же того вожаки эти обязались не касаться и, во всяком случае, не нарушать режима белого террора и полного административного произвола.
Дума установила комиссию обороны, которая с комическим видом
