Девочка и пёс - Евгений Викторович Донтфа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ронберг конечно же ни капли не верил этой глупой сказке, но, оказавшись на Шахматной горе, которая скорее была не горой, а довольно высокой сопкой, покрытой по склонам редколесьем и рощицами, тем не менее почувствовал некоторое волнение от того что находится в месте столь легендарном. Впрочем, ему хватало и иных причин для волнения, святой Лиэр и кровожадный Пигрит сейчас мало занимали его мысли. С восточной стороны сопка, или всё же гора, обрывалась крутым скалистым склоном. Ронберг, привязав свою кобылу к какому-то поваленному дереву, остановился метрах в трех от обрыва и некоторое время просто смотрел в темную даль, с приятностью ощущая на своем давно огрубевшем лице прохладные потоки ночного ветра.
Бриод собирался с духом.
Ему предстояло сотворить маленькую магию и от этого ему было не по себе. Он залез во внутренний карман своей теплой куртки и достал небольшой сверток. Размотав тряпицу, он задумчиво уставился на маленькую коробочку из светлого шершавого металла. Он получил её из рук Делающего Пыль, который называл эту коробочку "сиг". На поверхности "сига" имелось прямоугольное углубление, в котором туго двигалась ребристая планочка, именуемая Делающим Пыль "ползунком". И если сдвинуть этот "ползунок" до упора вниз, то на "сиге" загорится маленький зеленый огонёк и, по словам лоя, к нему придет некий сигнал. Таким образом он узнает, что старый бриод хочет с ним встретиться. Ронберг не имел ни малейшего представление как это всё работает, но нисколько не сомневался, что здесь замешано колдовство, которое лоя потихоньку перенимали от своей вздорной богини. Он уже несколько раз использовал сигу и огонёк действительно загорался, а через несколько часов к нему приходил Делающий Пыль. Причем лоя всегда приходил туда, где был бриод и сига, хотя, конечно, никак не мог заранее знать, где они будут находиться. Ронберга все эти магические фокусы очень смущали. И хотя он признавал их замечательное удобство и практичность, про себя всё равно относился к ним крайне неодобрительно. Главным образом потому что, так или иначе, верил, что любое использование колдовства губит его бессмертную душу. Как бы ни было это нелепо, но все убийства и прочие кровавые деяния, что он успел совершить за свою долгую многотрудную жизнь казались ему гораздо менее преступными и губительными для души чем это, вроде бы вполне безобидное, якшанье с колдовскими предметами лоя. Масло в огонь подливал и болтливый Вархо, с удовольствием рассказывающий о некоторых знаменитых вэлуоннских чернокнижниках, которые после своей смерти являлись к своим собратьям по ремеслу и с леденящими кровь подробностями живописали те чудовищные пытки и истязания, которым их подвергают на том свете. Мёртвые колдуны не просто жаловались на свою горькую участь, но и пытались образумить и предупредить своих, пока еще живых, товарищей. Впрочем, по заверениям Вархо, никакие россказни мертвецов о посмертных ужасах не отвращали здравствующих магов от их занятий, ибо, как глубокомысленно заявлял Вархо, магия даёт такую власть, которая и не снилась простым смертным. А что может быть слаще власти?! Ронберг, конечно, не слишком-то доверял болтовне Вархо, хотя и почитал его человеком рассудительным, вдумчивым и надежным, особенно на фоне таких балаболов как Кушаф и Банагодо. Но даже не слишком веря в истории о стенающих мертвецах, Ронбергу всё же каждый раз после использования "устройств" лоя приходилось убеждать себя, что ничего страшного не случилось, что он не заслужил этим вечного наказания, что он тут вообще ни при чем, ведь он же сам не читал никаких проклятых книг, (слава богу неграмотный), чёрных богопротивных заклинаний не произносил, не взывал к злым духам, не приносил им в жертву невинных младенцев, не заключал с дьяволом сделок. Он всего лишь передвинул ничтожный "ползунок", тут если и есть какой грех, то на полмедяка. А вина естественно вся на лоя, изготовивших при помощи чернокнижного искусства этот странный предмет. Но у черных лоя говорят-то и души нет, так что и бояться этим дикарям нечего. Такие размышления помогали, но не до конца.
Ронберг положил большой заскорузлый палец на "ползунок" и подергал себя за бороду, словно пытаясь придать себе смелости. Но затем подумал о всём том золоте что он получит за "господина Шака", о безбедном сытом времяпрепровождении оставшихся годов жизни и обрёл решимость. Сильно надавив, он сдвинул ползунок вниз и зеленый круглый огонёк засиял ровным веселым светом. Старый бриод тяжело опустился на землю возле поваленного дерева и аккуратно положил сигу с тряпицей на ствол. Теперь оставалось только ждать.
Он задремал и снилась ему какая-то дикость. К нему в дом врывался обезумивший Хишен, полуголый, окровавленный, весь в синяках и ссадинах и жутко орал: "Где он?!! Отвечай где он!" "Кто он?", спрашивал Ронберг. "Пёс!! ПЁС!!!", яростно хрипел залитый кровью мивар. "Какой пёс?" не понимал Ронберг и начинал сердиться во сне. Хишен бросался к нему, Ронберг отступал, весь сжимаясь и готовясь к удару, но у мивара в руке неожиданно появился огромная собачья задняя лапа, жуткая лапа, вроде бы сделанная из металла, но там где она когда-то соединялась с телом торчала белая кость и кровавые ошметки. "Надо вернуть ему, вернуть, понимаешь!", выл Хишен и протягивал лапу Ронбергу. Ронберг в ужасе шарахался прочь. Тут он заметил что по полу в своей красной косынке ползает Кушаф и собирает какие-то камни и стрелы. Кушаф поднял голову и, поглядев на Ронберга, отчетливо проговорил: "Ты, пердун старый, подох или дрыхнешь просто?" Ронберг удивился дерзости молодого бриода, но вдруг понял, что это не Кушаф сказал. И прежде чем окончательно очнуться от дремоты и открыть глаза, он очень явственно ощутил знакомый, немного едкий, кисловато-дымный запах, который всегда исходил от черных лоя. Делающий Пыль уже стоял рядом.
Ронберг открыл глаза. В мире стало чуть светлее, время приближалось к первым проблескам утренней зари. Но Делающий Пыль, стоявший буквально в метре, всё равно выглядел лишь приземистой черной фигурой в сумраке звездной ночи. Арасель уже скрылась за горизонтом.
Запах лоя, в принципе не сильный и не вызывающий какого-то физиологического отвращения, натолкнул Ронберга на мысль: за всё время что
