Липовый чай - Алла Федоровна Бархоленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне бы лесника, — поздоровавшись, сказала Лика, досадуя, что не узнала заблаговременно имени-отчества нужного человека.
— Лексея Иваныча? А он на пункте, — ответила хозяйка, показывая за сарай в сторону леса. — Коли скоро надо, так лучше подняться к нему, он только к вечеру дома будет.
Женщина указала на вторую калитку, в задней стороне усадьбы. Оттуда начиналась узкая, утоптанная тропинка. Тропинка ввела в смурый сосновый лес. Стволы деревьев были с длинными ребристыми надрезами, внизу надрезы кончались углом, и в каждом из них светлели желтоватые комочки. Лика догадалась, что из этих надрезов собирают смолу.
Тропинка круто забирала в гору, пришлось остановиться и передохнуть, а дальше идти потише. Издали гора казалась маленькой, а сейчас ей не видно было конца, сосны да сосны, все с пиками надрезов, да редкая стрельчатая трава сквозь хвою. Лика вдруг подумала о том, что за последние дни встретила так много нового для себя, что становится даже обидно. Обидно оттого, что она не знает. Не знает, например, как называется эта трава, не знала, что из сосен берут смолу, не знает, для чего эта смола нужна и что такое пункт, на котором находится Лекся, а, наверно, можно было жить так, чтобы знать. И Лика подумала, сколько потеряла интересного и нужного для себя, и сожаление об этом оказалось таким личностным, таким щемящим, будто она прошла мимо людей, которые, приостановись она хоть ненадолго, стали бы ее друзьями.
Наконец, крутизна подъема кончилась, лес поредел, сделался насквозь солнечным и доброжелательным. Лика вышла на открытую макушку горы, поросшую земляникой. Там посреди поляны стояла вышка, вроде сторожевой, с открытой будочкой наверху. Из будочки смотрел на Лику и улыбался лесник Лекся.
— Лезь сюда, лезь! — крикнул он.
Под наклонными, сизыми от времени опорами вышки была крутая лестница. Лика вступила на нее, стала осторожно подниматься. Ступени скрипуче вздыхали.
Лекся протянул руку, помог войти в будочку.
А будочка была, скорее, не будочка, а терраса, с деревянной крышей, крохотная, как обеденный стол. Вершины самых высоких сосен шумели ниже ее, вокруг был ничем не замутненный простор, и не простор уже, а пространство. Пространство уходило в прохладный солнечный верх, а внизу опиралось на синие леса гор и голубую таинственность распадков. Видно было на десятки километров, Лика узнала геометрические линии шлаковой громады Райгородка, отсюда громада виделась такой же голубой и естественной, каким голубым и естественным было все вокруг. И десятки озер светлели среди этих гор и лесов, и где-то среди них маленькое озеро Тихое, часть необъятного целого. И такой же частью станет ее дом, если она его построит. Мысль о доме впервые наполнила ее упругой радостью, и Лика ощутила себя молодой.
Она была благодарна Лексе, который не торопился говорить. Останавливаясь, чтобы посмотреть, она обошла все стороны вышки, и всякий раз, когда переходила на другое место, Лекся незаметно отступал назад, чтобы не мешать ей воспринять и подумать.
Она проговорила задумчиво:
— Здесь, наверное, нельзя быть плохим человеком…
Лекся кивнул, соглашаясь, и тут же качнул головой отрицательно:
— Всякое бывает…
Тоже посмотрел непривыкшим взором на красоту земли и еще сказал:
— Хотя без всего этого душа скудеет, это конечно… А Тихое — вон ваше Тихое, — и указал рукой. — Завтра с утра пришлю двоих, отметят участок.
Бумагу Лекся взял, но заглядывать в нее не стал. И за это она тоже испытала благодарность.
— Алексей Иванович, — сказала она, — говорят, ваше лесничество делает срубы?
— Значит, срубом хочешь покупать? — спросил Лекся. — А то у вас в городе много домов сносят, это дешевле бы.
— Пусть не дешевле, — возразила она. Представила старые городские домишки, которые сносят, представила, как в них жили и умирали, может быть, дрались и пьянствовали, что стены впитали запах чужих отношений и слов, и, подавив поднявшуюся брезгливость, торопливо повторила: — Пусть не дешевле…
Он кивнул, не расспрашивая: пусть. Сгреб лежавшие на крохотном пристенном столике придавленные камнями бумаги, затолкал их в полевую сумку на длинном ремне, объяснил попутно:
— Отчет вот, да заметки кой-какие… Ну, пойдем, покажу.
— Что покажете, Алексей Иванович?
— Ты про сруб спрашивала? Сруб и покажу.
Они спустились с вышки.
Лекся повел ее прямо через лес, придерживал ветки, чтоб не ударили больно, говорил:
— Ты вот из города, хоть и не совсем еще, а бежишь. А у меня сыновей четверо, хорошие сыновья, и одна девка, тоже ничего девка. И все в полном составе — в город. Дочь, стало быть, апельсинами в лотке торгует, сыновья — двое на строительстве, двое на заводе. Все в общежитиях, комнаты на четверых. Побывал, посмотрел, спрашиваю: довольны? Отвечают: довольны. Чем, спрашиваю. Отвечают: удобства. Вода для того, вода для этого, чай — за пять минут, стены сами топятся. Ладно, думаю. Приезжают через год в отпуск, а у меня: газовая плита — пожалуйста, горячие батареи — сколько угодно, желательно в ванну — сделайте милость. Тогда они мне — культура, говорят. Театры, говорят, и концерты. Спрашиваю: ну, и сколько раз ты в театре был? Глаза опустил. Про концерты я уж не уточнял. Так что, выходит, в другом дело.
— А в чем, по-вашему?
— Кто ж знает… Побежали в стадо, побежали на готовое, дубы здоровые. Чтоб им жевали и в рот клали. А сами на что? Ну, я их с довольствия и снял.
— С какого довольствия?
— С домашнего. Картошечки, там, сальца,