Столпы Земли - Кен Фоллетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну теперь мы им отомстим! — воскликнул он. — И вместо наказания получим за это награду от самого короля! Хамлеи снова смогут держать головы высоко поднятыми и…
— Глупцы, — с внезапной злобой прошипела мать. — Вы просто слепые, безмозглые идиоты. Собрались повесить Бартоломео на первом же дереве. А хотите, я скажу, что будет потом?
Они ничего не ответили. Самое разумное — помалкивать, когда мать в таком настроении.
— Роберт Глостер, — сказала она, — начнет отпираться, а затем упадет на грудь королю Стефану и поклянется в любви и преданности, и на том все кончится, если не считать того, что вас двоих вздернут как убийц.
Уильям задрожал. Перспектива быть повешенным приводила его в ужас. Такое может только присниться в дурном сне. Однако он понимал, что мать права: король вполне мог поверить — или притвориться, что поверил, — что никто не осмеливался затевать против него мятеж, а для пущего правдоподобия он, не задумываясь, принесет в жертву парочку жизней.
— Верно, — согласился отец. — Мы свяжем его по рукам и ногам и живехонького доставим королю прямо в Винчестер, а там уже все расскажем и потребуем награду.
— Ну почему ты такой дурак! — презрительно сказала мать. Она была очень возбуждена, и все это волновало ее не меньше, чем отца, но только по-своему… — А разве архидиакон Уолеран не хотел бы притащить связанного изменника к королю? Разве он не хотел бы сам получить награду? Или ты не знаешь, что он спит и видит, как бы стать епископом Кингсбриджским? Почему он предоставил тебе честь арестовать изменника? Почему он предпочел встретиться с нами в церкви, как бы случайно, вместо того чтобы приехать к нам домой? Почему наша беседа была такой краткой и неопределенной?
Она сделала паузу, словно ожидая ответа, но и Уильям, и его отец знали, что в ответе она не нуждалась. Уильям вспомнил, что священники предпочитают быть подальше от кровопролития, и, возможно, поэтому Уолеран не хочет быть втянутым в арест Бартоломео, но, подумав немного, он пришел к выводу, что едва ли Уолерана можно заподозрить в подобной щепетильности.
— Я отвечу вам, — продолжала мать. — Просто он не уверен, что Бартоломео — предатель. Его сведения ненадежны. Не знаю уж, откуда он их взял — может быть, подслушал разговор пьяных, или перехватил письмо, содержавшее намеки на готовящийся заговор, или ему донес кто-то, кому он не больно-то верит. Как бы там ни было, он не горит желанием подставлять собственную шею. И он не станет открыто обвинять графа Бартоломео в предательстве, не будучи уверенным, что все это не окажется лишь пустым вымыслом и он сам не будет обвинен в клевете. Уолеран хочет, чтобы рисковали другие, сделав за него грязную работу, а уж потом, если измену удастся доказать, он будет тут как тут и не упустит случая присвоить себе основную часть заслуг, А если окажется, что Бартоломео невиновен, Уолеран просто не признает того, что сегодня рассказал нам.
Теперь, когда мать разложила им ситуацию по полочкам, все стало ясно. Но без нее Уильям и его отец непременно попались бы на удочку Уолерана. Они с готовностью бросились бы исполнять волю архидиакона, рискуя вместо него собственной шкурой. В политических махинациях у мамаши был острый нюх.
— Ты хочешь сказать, что нам следует забыть обо всем этом? — спросил отец.
— Конечно нет. — Глазки ее блеснули. — Несмотря ни на что, у нас еще есть шанс уничтожить наших обидчиков. — Слуга держал ее жеребца наготове. Мать взяла у него повод и взмахом руки велела убираться прочь. Задумчиво поглаживая шею грациозного животного, она, понизив голос, продолжала: — Нам нужны доказательства заговора, чтобы уже никто не смог усомниться в них, когда мы выдвинем наше обвинение. Добыть эти доказательства надо будет по-тихому, незаметно. Вот тогда мы сможем схватить графа Бартоломео и доставить к королю. Поставленный перед фактами, он во всем признается и станет молить о пощаде. Ну а мы потребуем себе награду.
— И скажем, что Уолеран тут ни при чем, — добавил отец.
Мамаша покачала головой.
— Пусть и он получит свою долю славы и свою награду. Зато архидиакон будет нашим должником. Это нам на руку.
— Ну а как же все-таки раздобыть доказательства? — засуетился Перси.
— Надо найти способ разнюхать обстановку вокруг графского замка, — нахмурив брови, сказала мать. — Дело это непростое. Никто не поверит, что мы приехали с дружеским визитом, — ведь всем известно, как ненавистен нам Бартоломео.
Уильяму в голову пришла мысль.
— Я бы мог поехать, — предложил он.
Его родители были несколько удивлены.
— Думаю, — проговорила мать, — ты действительно вызовешь меньше подозрений, чем твой отец. Но под каким предлогом ты собираешься ехать туда?
Об этом Уильям уже подумал.
— Я мог бы навестить Алину. — При мысли об этой девушке сердце его забилось быстрее. — Я мог бы попросить ее пересмотреть свое решение. В конце концов она меня даже не знает по-настоящему. После нашей встречи она составила обо мне неправильное представление. Я мог бы стать для нее хорошим мужем. Возможно, она хочет, чтобы ее немножко поуговаривали. — Он постарался изобразить на лице циничную улыбку, чтобы родители не догадались, что говорил он вполне серьезно.
— Отличный повод, — одобрила мать. Она пристально посмотрела на Уильяма. — Клянусь Богом, похоже, мальчик унаследовал от своей мамочки немножко ума.
* * *Когда на следующий день после Крещения Уильям отправился к замку Бартоломео, он, впервые за последние месяцы, почувствовал себя бодрым. Было холодное ясное утро. Северный ветер обжигал уши, а под копытами его боевого коня хрустела замерзшая трава. Поверх алой туники на нем был надет серый плащ из прекрасной фландрской ткани, отделанный кроличьим мехом.
Он ехал в сопровождении своего слуги Уолтера. Когда Уильяму исполнилось двенадцать лет, Уолтер начал обучать его боевым искусствам: верховой езде, охоте, фехтованию и борьбе. Теперь Уолтер стал его слугой, товарищем и телохранителем. Это был громадный верзила. Будучи лет на девять-десять старше Уильяма, он все же был еще достаточно молод, чтобы участвовать в попойках и бегать за девками, но уже достаточно рассудителен, чтобы в случае необходимости уберечь своего хозяина от неприятностей. Короче, он был ближайшим другом Уильяма.
Предвкушение новой встречи с Алиной странным образом возбудило Уильяма, хотя он прекрасно понимал, что ему придется еще раз получить отказ и выслушать оскорбления. Та мимолетная встреча в Кингсбриджском соборе, когда удалось заглянуть в ее черные-черные глаза, вновь зажгла в нем желание овладеть ею. Ему не терпелось заговорить с ней, подойти поближе, увидеть, как она встряхивает копной своих вьющихся волос, как трепещет под платьем ее тело.
В то же время возможность отомстить обострила его ненависть. Волнение охватывало Уильяма при мысли о том, что, может быть, теперь ему удастся смыть позор и унижение, лежащие на нем и его семье.
Жаль только, что у него не было четкого плана действий. Он был абсолютно уверен, что сможет выяснить, насколько достоверно все то, о чем поведал им Уолеран, так как в замке обязательно должны быть какие-то признаки приготовления к войне — оседланные кони, вычищенное оружие, припасенная провизия, — даже если все это будет выдаваться за что-либо еще, например за сборы в дальнее путешествие. Однако убедиться в существовании заговора — это вовсе не то же самое, что найти его доказательства. А что может послужить таким доказательством, Уильям не знал. Он решил смотреть во все глаза и надеяться, что какие-нибудь улики появятся сами собой. И все же он очень беспокоился, что возможность отомстить в конце концов выскользнет из его рук.
Подъезжая, он все больше чувствовал напряжение. А могут ли его вообще не пустить в замок? Уильям чуть было не пришел в отчаяние, но тут осознал, что это едва ли возможно: замок в значительной мере был общественным местом, и закрыть его ворота было бы для графа равносильно объявлению о приближении вражеской армии.
Граф Бартоломео жил в нескольких милях от города Ширинга. Городской замок занимал шериф графства, а у Бартоломео был свой собственный, вокруг стен которого выросла небольшая деревенька, известная под названием Ерлскастл.[6] Уильям прежде уже бывал там, но сегодня он смотрел на него глазами захватчика.
Он увидел широкий и глубокий ров, имеющий форму цифры «8», причем верхний круг этой «восьмерки» был меньше нижнего. Вырытая из рва земля образовывала валы, насыпанные вдоль внутренних берегов обоих кругов.
У основания «восьмерки» через ров был перекинут мост, а земляной вал разрывался — здесь был вход в нижний круг. Единственный вход. Попасть в верхний круг можно было только пройдя через круг нижний и перебравшись через еще один мост, соединявший оба круга. Там-то и находился дворец графа.