Стратегия любви - Ли Майклс

Потом его голос постепенно растаял, когда он слова свои обратил в действия, поцеловав ее с такой настойчивостью, что это вызвало у нее прокатившуюся по всему телу дрожь от испытанного наслаждения.

Он знает. Он понял, что я пыталась сказать ему. Все в порядке, что бы ни случилось…

Она слегка застонала и попыталась притянуть его ближе к себе. Он поймал ее руки, мягко удержал их и стал ее ласкать, очень нежно, одними губами. Он покусывал нежную кожу ее шеи, потом медленно спустился ниже, в ложбинку между грудями, и так же нежно распахнул махровый халат…

Той ночью, много лет назад, они впервые узнали, что такое близость. Она была неопытной девочкой, которая желала доставить ему удовольствие: о своем собственном удовольствии она тогда не думала. Сейчас он показал ей, что она все еще неопытна, хотя уже и женщина. И он научил ее способности получать удовольствие, о котором она и не мечтала. И на этот раз их близость завершилась ошеломляющим чувством удовлетворения и радости, настолько сильным, что она испытала боль и желание заплакать.

Немного позже он сел, взял маленькое полено и сидел, держа его в руках, молча глядя на огонь.

Кэтлин тихо лежала, изучая его сквозь полуприкрытые веки, — блики света играли на его лице. Молчание, прерываемое только потрескиванием горящих дров, затягивалось, пока, наконец, не стало мучительным. Она вспоминала о дюжине советов, как нарушить такое молчание, но все они перемешались у нее в голове, и она не находила ничего, что бы прозвучало искренне.

Однако она больше не могла этого вынести. Лучше уж говорить, неважно, прозвучит ли то, что она скажет, игриво, застенчиво или глупо.

— У тебя, должно быть, тягостные мысли, — проговорила она.

Неплохо вышло. Она произнесла это легким, небрежным тоном — было ясно, что она вовсе не давила на него, чтобы получить ответ.

— Очень тягостные.

Его ответ прозвучал мрачно и неожиданно серьезно, что заставило ее обеспокоенно и испуганно вздохнуть.

Только не сейчас. Разве ты не можешь доставить мне эту маленькую радость, дать мне совсем немножко времени помечтать?

Но если бы она произнесла что-либо подобное, это привело бы к неминуемому: к объяснениям, предупреждениям, мрачным разговорам — ко всему тому, чего она хотела избежать. Вместо этого она села, натянула одеяло себе на плечи и как можно более беспечным тоном спросила:

— Не знаю, как ты, но я не думаю, чтобы малины хватило нам на сытный завтрак. Я проголодалась.

Он повернулся к ней и улыбнулся, но эта улыбка не озарила его лица.

Он боится. Боится того, чего она попросит, даже потребует. Это вызвало у нее печаль — произошло это очень скоро. Но это неизбежно. Невозможно жить все время в той волшебной стране, где прикосновениями выражались мысли, а две головы думали как одна. Она вскочила и бросилась искать что-то на кухне, только чтобы он не увидел, как влажно заблестели у нее глаза.

Они устроили импровизированный обед, подогрев на чугунной сковородке с длинной ручкой банку тушенки и приготовив тосты на вилках над горячими углями. Все ее силы ушли на то, чтобы обращаться с ним просто вежливо, поддерживать игривую интонацию и говорить на отвлеченные темы.

— Мы похожи на первых поселенцев, пересекавших когда-то равнины в крытых повозках, — заметила Кэтлин, поддев последний кусок тушенки кусочком хлеба. — Интересно, много ли они ели?

— Только когда им везло.

Она открыла пакет с пастилой и проткнула одну пастилку вилкой.

— Очень жаль, что у нас нет батончиков шоколада и пшеничного крекера, — пробормотала она.

Пастила приобрела золотистый оттенок, пока Кэтлин держала ее над тлеющими углями. И она стала смаковать эту мягкую сладость.

— Какого-то еще первого поселенца выдумала, — хмыкнул Пенн. — Тебе же нужны все прелести комфорта.

Огонек, зажегшийся в его глазах, заставил ее опустить голову и подцепить на вилку еще две пастилки. Она не была уверена, что вызвало у нее чувство внутреннего беспокойства — ее страсть к Пенну или надвигающиеся слезы.

— Ты когда-нибудь покажешь мне свои дома? — внезапно спросила она.

У Пенна потемнели глаза и сдвинулись брови.

Ну что страшного в том, что он покажет ей свои эскизы! Потом она вдруг вспомнила о грозе, и ее глаза расширились от страха.

— Твои эскизы — дождь?

Пенн покачал головой.

— Пока спальная веранда не оторвется от самого дома — а я думаю, этого не случится, — во внутренних комнатах будет сухо. Я выясню все только утром.

До утра ничего сделать нельзя. До наступления света нечего было и думать оценить размер ущерба.

Ее пастилки были готовы. Она по рассеянности пыталась их съесть обе одновременно, и это кончилось тем, что клейкая, как липучка для мух, сладость размазалась по всему лицу. Мгновение Пенн наблюдал, как она пытается вытереть лицо, потом занялся этим сам — очищая его где поцелуями, где просто слизывая растаявшие остатки.

Когда он кончил это занятие, залил водой огонь в камине и повел ее наверх, Кэтлин уже не помнила, что ей ответил Пенн.

Наутро ее разбудил свет, лившийся из окна балкона, — сияющий свет, падавший вниз с ясного, ослепительно синего неба, — и она высунулась наружу: мир кругом выглядел свежим, чистым, словно только что полученное белье из прачечной. Потом она вдруг осознала, что Пенна нет рядом.

Поначалу его отсутствие не испугало ее. Возможно, он тщательно осматривает, что натворило упавшее дерево.

Но никаких признаков его пребывания внизу она не обнаружила, и, очевидно, его там не было. Электричество включено где-то с середины ночи, но он даже не сварил себе кофе. Ну что ж, это ничего не значит: он слишком торопился посмотреть, что случилось с домом. Но когда она вышла на улицу, чтобы взглянуть на его коттедж, ее приветствовало только пение птиц.

Дыра в стене дома была словно зияющая рана. Кэтлин в ужасе уставилась на нее. Не решил ли Пенн, осмотрев ее, что ремонтировать дом не стоит? Или все, что произошло: гроза, разрушенный дом и грузовичок, бурная ночь, проведенная с Кэтлин, — заставило его принять решение покинуть эти места?

Но здравый смысл подсказывал ей, что это маловероятно. Его машина, заблокированная упавшим деревом, все еще стояла здесь.

Однако комочек страха опять поселился где-то внутри ее.

Пенн уже покинул ее однажды — то была суровая правда. Рано или поздно такое случится снова. И она сделала свой выбор, твердо помня об этом.

Потом она услышала свист и веселый лай Шнуделя. По дорожке шел Пенн с цепной пилой в руках.

— Я одолжил ее у парня, что живет дальше, через два дома, — объяснил он. — Мы не выберемся отсюда, пока дерево загораживает дорогу.