Пария - Грэхэм Мастертон

Я взял себя в руки и, стараясь дышать регулярно, двинулся над дном океана в направлении белого предмета. Он вращался в воде, вибрировал и подпрыгивал, как будто его трепал прилив. Когда я подплыл ближе, я пришел к выводу, что это не может быть ни Эдвард, ни Форрест. Скорее, это кусок паруса, который запутался в сетях и опустился на дно.

Лишь когда я подплыл очень близко, на расстояние в два или три фута, я с леденящим чувством мерзкого страха и омерзения полностью осознал, что это была утопленница. В ту же секунду она повернулась ко мне, и я увидел ее лицо, разорванное и безглазое, с губами, полусъеденными рыбами, с волосами, вертикально вздымающимися вокруг головы, как водоросли. Одета она была в белую ночную сорочку, которая вздымалась и волновалась в течении прилива. Щиколотки утопленницы запутались в затонувшей рыбацкой сети, из-за чего она не могла всплыть на поверхность — но ее разлагающееся тело было наполнено газом до такой степени, что оно стояло выпрямившись, как гренадер на плацу, танцуя какой-то гротескный подводный балет в полном одиночестве на дне моря у побережья Грейнитхед.

Я отпрянул, пытаясь совладать со страхом. Полупереваренная овсянка подошла к горлу. Ради бога, сказал я себе, только не сейчас. Если тебя вытошнит, ты подавишься и закончишь как эта Офелия с глазами, выеденными рыбой. Поэтому успокойся. Смотри в другую сторону, забудь об Офелии, ты ведь все равно не сможешь ей ничем помочь. Успокойся. Смотри в другую сторону и медленно всплывай на поверхность, а потом позови на помощь.

Я поплыл вверх, внимательно наблюдая за пузырьками воздуха, чтобы убедиться, не всплываю ли я чересчур быстро. Я находился примерно в тридцати футах под поверхностью воды, но мне казалось, что от поверхности меня отделяет в три раза больше. Когда мне показалось, что я уже на середине пути, я замедлил движение, сделал пару выдохов, чтобы не допустить разрыва легких или какой-нибудь другой катастрофы. Здесь было светлее, вода стала более прозрачной. Я все сильнее чувствовал течение прилива и волнующуюся поверхность моря.

— Джон, — прошептал женский голос.

На меня повеяло холодом, стало куда более прохладно, чем температура воды. Голос прозвучал выразительно и очень близко, как будто кто-то шептал мне прямо в ухо.

Я поспешно ускорил движение ласт, сдерживая нарастающую волну настоящей паники.

— Джон, — повторил голос, на этот раз громче и более убедительно, как будто молил о чем-то. — Не оставляй меня, Джон. Не оставляй меня. Прошу тебя, Джон.

Я был уже почти на поверхности. Едва ли не в паре футов я видел пробегающие надо мной утренние волны. Но в этот момент что-то обвилось вокруг моей левой щиколотки, а когда я попытался освободиться, я был неожиданно перевернут вверх ногами. Тут же холодная вода налилась мне в уши. Я выпустил загубник, порождая цепочку пузырьков воздуха. О дальнейшем я помню только, что отчаянно дергался и вырывался, пытаясь освободиться. Я выставил вверх одну руку, надеясь, что кто-то с „Алексиса“ увидит мой сигнал, но это не имело смысла. Я все еще находился футах в десяти под водой, а что-то, что держало меня за ногу, быстро утягивало меня вглубь.

Лишь тогда я на самом деле впал в панику. Меня угнетало ужасное сознание того, что я задыхаюсь и если не смогу освободиться, то меня ожидает смерть. Я слышал от кого-то, что утопление — самый мягкий вид смерти, значительно более приятный, чем смерть от пули, от огня или в катастрофе; но тому, кто так заявлял, наверняка никогда не приходилось одиноко барахтаться в прохладный мартовский день на дне северной части Атлантического океана, без загубника и с ногой, удерживаемой чем-то непонятным. Наверно, я завопил во всю глотку, судя по количеству пузырьков воздуха, и прежде чем успел прийти в себя, набрал полный рот воды. Ледяная, соленая, щиплющая морская вода вливалась мне в желудок, пылая, как жидкий огонь. Я вернул часть проглоченного и, к своему счастью, не подавился при этом, хотя в легких у меня уже почти не было воздуха.

В голове у меня билась только одна мысль: не наглотайся воды! Не глотай воды. Дан Басс предупредил меня, что тот, кто втянет морскую воду в легкие, уже покойник. Собственно, шансов на спасение уже нет.

В голове у меня звенело, глаза вылезали из орбит. В последнем отчаянном усилии я дернулся, чтобы увидеть, что меня держит за щиколотку. К своему ужасу я увидел, что это была ночная рубашка утопленницы, все еще покрывающая мертвое тело, которое подрагивало и подпрыгивало в своем смертном танце. Видимо, когда я проплывал мимо нее, течение, вызванное движением моих ласт, освободило ее из сетей. Останки, наполненные газами разложения, начали подниматься вверх и поплыли вслед за мной, как буй. Рубашка запуталась вокруг моей ноги, а когда я начал дергаться, останки перевернулись и газы вырвались из живота, после чего тело стало тяжелее и начало тянуть меня вниз.

Я полусогнулся и обеими руками дернул за рубашку, но мокрый материал, обвившись вокруг моей щиколотки тесно, как перевязка, не хотел уступать. Я потянулся к бедру и выхватил рыбацкий нож. Останки все еще вертелись и подпрыгивали так резко, что мне трудно было не искалечить ногу при разрезании ткани.

Два, три, четыре удара, и я понял, что мне еле хватит воздуха, чтобы доплыть до поверхности. Но я ударил еще раз, и каким-то чудом материя порвалась. Труп женщины снова начал опускаться вглубь, в темноту, исчезая в мутной воде и облаках ила.

Я сбросил пояс с балластом, что следовало сделать много раньше, и заработал ластами. Мне казалось, что я выныриваю убийственно медленно, но паника отступила, меня охватило удивительное спокойствие, и я уже знал, что выживу. Наконец я выставил голову над волнами, почувствовал ветер, солнце и свежий воздух, а почти в полумиле от себя увидел „Алексиса“.

Я отчаянно замахал руками. Я не знал, даю ли я нужные сигналы, но я просто был не в состоянии долго держаться на воде, особенно среди заливавших меня волн. Я чувствовал себя вымотанным физически и психически. Дан Басс был прав, когда говорил, что погружение с аквалангом является спортом столь же интеллектуальным, сколь и физическим. Это не развлечение для паникеров и истеричных типов.

Я услышал отдаленный шум двигателя „Алексиса“. Наконец лодка, описывая круг, приблизилась ко мне, и Дан Басс прыгнул в воду, чтобы поддержать меня. Он буксировал меня до борта, а потом вместе с Джимми исхитрился затащить меня на палубу. Я лежал, растянувшись на досках, как свежевыловленная акула, кашляя, плюясь и выплевывая воду носом. У меня было такое чувство, будто кто-то драил мои дыхательные пути ершом для прочистки труб.