Требуется жадная и незамужняя - Лена Валевская

— У этого возврат поставлен на триста лет. Представители твоей расы ведь живут меньше, верно? Так что при твоей жизни амулет тебя в поместье не перенесет. А что касается желания… — Ле Ён сделал паузу, от которой у меня холодок пробежал по спине. Холодок нехорошего предчувствия. — Чтобы захотеть вернуться в поместье, тебе надо о нем помнить.

— Что? — опешила я. — Ты о чем?

— Амулет забвения. Я показал его тебе и активировал.

Я вспомнила тоненький звон колокольчика и поразилась коварству Ле Ёна.

— На Лютов он не действует, — подтвердил муж. — А вот ты подверглась его магии.

На меня накатил ужас. Ле Ён меня заколдовал? Попытался лишить памяти? Тогда у него ничего не вышло! Я прекрасно помню и Лютика, и все эти месяцы в поместье!

— Сейчас твоя память постепенно разрушается, — равнодушным голосом произносил анасар Ле, пока я лихорадочно рылась в воспоминаниях. Все на месте, ни одно не пропало? А вдруг я уже что-то забыла и даже не подозреваю об этом?

Накатила паника. Я схватилась за голову, словно это могло остановить уничтожение памяти.

Так, Женя, давай. Как ты сюда попала? Меня перенес Жу Даль. С помощью какого-то амулета. Что было дальше? Что-то про свадьбу. Брачная ночь! Синяя луна и бесконечный бег по коридорам особняка. Лес? Вроде дальше был лес… Что случилось в лесу?!

Лютик! Мой малыш я тебя помню. Солнышко мое, насекомчик. У тебя паучьи ножки и милая мордашка. А еще… А еще…

Я была готова удариться в истерику, осознав, что забыла, как выглядит мой сын!

— Нет! — взмолилась я. — Ён! Прекрати это! Не надо! Лютик! Я нужна ему! Я… мама…

— Никакая мама ему не нужна, — возразил человек напротив меня. — Мама всегда человек, ей не понять и не принять нас. И в этом мире не должно остаться на одного человека, знающего о том, что мой сын — Лют.

— Ён… — простонала я, а мои мысли тонули в тумане забытья. — Не… делай… этого…

Последней каплей воспоминаний стали ледяные зеленые глаза…

Глава восемнадцатая. Фея цветов

Уже месяц мне снился ребенок.

Нет, не так.

Это был только голос. Далекий, едва различимый и до надрыва отчаянный.

Он звал свою маму.

Иногда он плакал. Горестно, с такой непередаваемой тоской, от которой я металась во сне, в какой-то нереальной туманной мгле, и кричала, кричала в ответ.

Это было невыносимо.

В такие ночи я просыпалась мокрой от холодного липкого пота, после чего долго не могла уснуть. Крутилась в кровати или сжималась в комок, пытаясь сдержать рыдания. Я не понимала, что со мной и почему так реагирую на обычные сны. Хорошо, не обычные. Странные. Непрекращающиеся. Вызывающие лютую тоску. Но всего лишь сны.

Ведь у меня никогда не было детей.

«Мама! Где ты? Вернись!»

Днем я отгоняла мрачные мысли. Днем мне было не до переживаний.

Я отчаянно искала работу. Деньги, которыми со мной рассчитались по последнему месту работы, заканчивались. Большая их часть ушла на предоплату съемной квартиры, оставшиеся едва погашали потребности в еде и транспортные расходы. Если в ближайшее время не устроюсь хоть куда-нибудь, даже техничкой, я окажусь на улице.

Опять.

Месяц назад я уже осталась без жилья и работы. По факту гораздо раньше, но отсчет новой жизни и памяти начался именно в тот ледяной ноябрьский день. Только что я привычно шла на работу, в кофте, джинсах и ветровке, наслаждаясь просыпающейся зеленью на редких тротуарных деревьях и робким весенним теплом, как вдруг оказалась посреди городского парка в белом театральном платье в стиле ампир и красивых, утонувших в снегу балетках.

Как я тогда не окоченела от холода, до сих пор загадка.

При мне оказалось овальное зеркальце в серебристой оправе, которое я держала в правой руке, да маленькая красивая сумочка на длинной цепочке через плечо. В первую очередь я проверила ее содержимое. Ожерелье, богатое на вид, но, скорее всего, реквизит из того же театра, что и платье. Пара колец. И всё. Ни денег, ни документов, ни смартфона. Ни ключей от съемной квартиры.

Под удивленными взглядами прохожих я побежала домой. Постучала в дверь соседке, понимая, что без ключей попасть в свою квартиру не смогу при всем желании. Та открыла и удивленно оглядела меня с ног до головы.

— Здрасте, Инесса Павловна. А можно от вас позвонить хозяйке? Я ключи потеряла.

— Женя, ты, что ль? — охнула соседка. — Явилась? Где ж ты пропадала? Ольга квартиру уже давно другим людям сдала.

— В смысле, другим? Как другим?

— Так ты бы не исчезала, ничего не сказав. Сейчас я Ольге позвоню, погоди, она твои вещи увезла на другую квартиру. Но ты не подумай чего, она всё по описи, ментов вызывала, они и заявление о пропаже приняли, и записали, что твоего было. Там же и техника какая-то была, и вещи и телефон брошенный. Чтобы потом, если чего, ты без претензий была.

И пока Инесса Павловна звонила квартирной соседке, я задавалась вопросом, кто из нас сошел с ума.

Оказалось, я. Хозяйка подтвердила, что я пропала больше трех месяцев назад, в августе. И, поскольку срок оплаты прошел, а нерадивой квартиросъемщицы и след простыл, Ольге пришлось принимать меры.

За вещами, к счастью, надо было идти не на другой конец города, а в соседний дом. Потому что денег не нашлось даже на проезд. Ольга меня встретила, отругала за «распущенность и не добропорядочность» и согласилась еще подержать мое имущество, пока я не найду новое жилье. Выставив счет за долговременное хранение. Я переоделась в свои вещи по сезону, забрала телефон и, клятвенно пообещав всё оплатить с первой же зарплаты, бросилась на работу.

Там ждал аналогичный сюрприз. Как оказалось, Женя Яблокова уволилась примерно в те же дни августа, в какие пропала из квартиры. Не совсем сама, уволили за прогулы. Только тогда я додумалась проверить банковскую карточку. И — о чудо! — обнаружила первую радостную новость во всей этой сводящей с ума ситуации. У меня были деньги! Немного, но за крышу над головой на время поисков новой работы я могла уже не волноваться. А тут и хозяйка позвонила. Сказала, что нашла для меня небольшую и недорогую студию на окраине города.

Заселившись и забрав вещи, я позвонила Светке.

— Ну, ты подруга, блин, даешь! — воскликнула та, едва взяв трубку. — Загуляла, так загуляла!

— Свет, — проговорила я