Анафема - Сергей Чекмаев

За Оксану можно было только порадоваться, если бы не одно «но». Как догадывается читатель, жестокая Катерина, увидев, что птичка упорхнула из клетки, не стала сидеть сложа руки. Вы не поверите, но она — придется и дальше называть ее матерью, хотя это и будет оскорблением для миллионов настоящих, любящих родительниц, — обратилась в милицию. Катерина обвинила дочь в краже: якобы безделушки, подаренные отцом, стоили очень дорого, а вещи принадлежали не Оксане, а ей. Надо отдать должное нашим милиционерам: они быстро разобрались, с кем имеют дело. Стражи закона отказали Катерине, но что вы думаете — она успокоилась? Что вы! Нет! Потерпев неудачу с официальными органами, мать решила вернуть дочь другим способом — наняла частных детективов».

И. Зыскательский не жалел эпитетов, рассказывая о преследовании Оксаны. «Беспринципные ищейки», «не стесняющаяся в средствах» и так далее.

«…Доведенная до последней черты дочь чуть не покончила жизнь самоубийством, не желая даже видеться с матерью. Хорошо, добрые самаритянки из „Общества помощи“ удержали, пообещав, что никогда не позволят Катерине забрать Оксану…»

В конце журналист гневно вопрошал: «Разве достойны подобные родители святого и такого дорогого всем нам имени „мама“? Остается только надеяться, что „Общество“ сумеет защитить несчастную девушку».

Катерина не помнила, как добралась до дому. Сердце болело так, что невозможно терпеть, перед глазами все плыло. Она успела только накапать пятьдесят капель валокордина, залпом выпить… и провалилась в небытие.

Очнулась только ночью. Ненавистная газета комом валялась на столе, в доме витал резкий аромат лекарства — пузырек выпал из ослабевшей руки и разбился.

Катерина включила свет и, устроившись на кухне, снова перечитала статью.

Она просто не могла поверить своим глазам. Кто способен на такое? Сама Оксана? Или эти… Распе, из «Сестринства»?

Заснула она только под утро, проглотив, наверное, три или четыре таблетки снотворного. А днем она позвонила Валентину Павловичу. Оказалось, что он в курсе.

— Да, я видел. Мы ожидали чего-то подобного, газеты для сестер — привычное оружие.

Гнев и обида душили Катерину, она честно призналась детективу, что собирается пойти в милицию. Валентин Павлович снова попытался отговорить ее, а в конце добавил:

— Говорите, газету вам подбросили? По-моему, это намек. Они просто предупреждают, что в случае каких-либо активных действий на вас обрушится целый вал подобных публикаций. Поверьте, это невыносимо.

Конечно, она ему не поверила. И конечно, Валентин Павлович оказался прав.

В первый же день, после разговора со следователем, началось нечто невообразимое. Катерине звонили весь вечер, спрашивали:

— Скажите, за что вы так ненавидите свою дочь? Изредка голоса представлялись журналистами, предлагали дать интервью.

На третье или четвертое подобное предложение Катерина согласилась. На свою голову.

Договорились встретиться в кафе «Эстерхази». Точно в положенное время на соседний стульчик присела миловидная девушка лет двадцати, представилась:

— Ира Милявская. Газета «Московский регион». Катерина кивнула.

— Здравствуйте, Ира.

— Зовите меня на «ты», — тут же отреагировала журналистка. — Я так больше привыкла. Знаете, я должна вам честно признаться: вы — мое первое настоящее расследование. А то все на какие-то презентации скучные посылали. Но вы не думайте, что я какая-нибудь там неумеха, у меня уже две благодарности от руководства есть. А вам даже лучше, что я не «профи». Опытный зубр вас выслушает вполуха, зевая и мучаясь вчерашним похмельем, а потом напишет совсем не то, что вы говорили. А я буду стараться, чтобы вам помочь. Так что расскажите мне все.

Ира достала из сумочки диктофон, включила и положила на стол.

Бесхитростные манеры молодой журналистки понравились Катерине, и она поведала Милявской свою беду. Без утайки. Даже показала записки и фотографии, собранные людьми Валентина Павловича.

Ира заинтересовалась, переписала текст записок, попросила пересказать разговор с детективом поподробнее. В конце интервью, когда диктофон уже был выключен, журналистка попыталась успокоить собеседницу:

— Не волнуйтесь, я из этого сделаю та-акой материал, что они там взвоют! Вернется ваша Оксана. Обязательно вернется!

Ира попрощалась и упорхнула, предоставив Катерине расплачиваться по счету.

Что ж, через полторы недели «та-акой материал» появился в газете. «Московский регион» даже вынес ссылку на статью Милявской на первую полосу: «Моя дочь никогда не будет лесбиянкой!»

В общем и целом, статья передавала содержание памятного разговора в «Эстерхази». Только вот фразы Катерины оказались немного подчищены или слегка изменены. Весьма умело, надо сказать. Вместо оскорбленной любящей матери она предстала своенравной ханжой, единственная цель которой — вернуть дочь. Силой. Даже на секунду не допуская мысли, что и между женщинами может быть настоящая Любовь. В конце у читателя должно возникнуть стойкое отвращение к ней. Мать, которая пытается разрушить счастье дочери, лишь бы остались в неприкосновенности ее собственные ханжеские устои, вряд ли достойна называться матерью.

Катерина несколько раз пыталась связаться с Милявской, но телефон на визитке, оставленной журналисткой, оказался выключенным. «Аппарат абонента временно заблокирован».

А вечерние звонки не прекращались. Наоборот — после публикации в «Московском регионе» даже усилились. Какие-то люди, представляясь читателями газеты, пытались пристыдить ее, выговаривали, сбивались на нудные нотации, совершенно не желая слушать никаких объяснений. Некоторые даже угрожали ей. В основном — женщины, лесбиянки, судя по грубым голосам.

Иногда звонили журналисты, просили о встрече, два или даже три раза подстерегли Катерину у подъезда, отделаться от них ей стоило немалых усилий. Больше она не доверяла ни одному человеку из пишущей братии. Разъяренные читательницы сразу начинали с ругани, а вот журналисты, вежливые, обходительные, сначала представлялись. Быстро приметив разницу, Катерина, услышав очередное имя-отчество, сразу вешала трубку. А номер, с которого звонили, ставила в «черный список» АОНа. Стало немного полегче.

В пятницу позвонили всего семеро. В субботу и воскресенье — больше, но она просто решила не подходить к телефону.

Понедельник тоже начался с телефонного звонка. Катерина посмотрела на АОН — номер оказался незнакомым, откуда-то из центра.

Она решила подойти. Вдруг что-нибудь важное?

— Алло.

— Екатерина Алексеевна? Здравствуйте.

У него был тихий и спокойный голос, наполненный какой-то внутренней силой.

— Доброе утро. Простите, с кем я разговариваю?

— Я Артем Чернышов, старший…

Уставшая от бесконечных имен-фамилий из СМИ, Катерина даже не дослушала фразу до конца, сказала:

— Мне все равно, кто вы. Не звоните сюда больше. Слышать вас не хочу. Никого!

Катерина жила как во сне. Она все еще хотела вернуть Оксану, но уже почти не верила, что это осуществимо. Больше всего она мечтала, чтобы про нее забыли, перестали звонить и писать, перестали предлагать дурацкие интервью. Пройдет два-три месяца, и люди найдут себе новый скандальчик.

Но в первый день после майских праздников случилось то, чего она втайне ждала в последние дни. Ей предложили помощь.

Грубый, жесткий мужской голос, с едва заметным акцентом, сказал в трубку:

— Я от Валентина Павловича.

— Слушаю, — дрогнувшим голосом сказала Катерина.

— Есть хорошая возможность вытащить вашу дочь. Только решать надо быстро.

— Да! Конечно! Что я должна делать?

— Придется кое-кому заплатить.

— Все что угодно, любые деньги! Собеседник немного смягчился.

— Хорошо. Слушайте. Ваша дочь сейчас в больнице. Судя по всему, у нее гормональный дисбаланс и сильное нервное истощение.

— Господи!

— Скорее всего, сестры немного переборщили с наркотиками. Так вот — ее можно выкрасть из палаты и привезти к вам домой. Валентин Павлович считает, что без постоянной подпитки и ежедневной дозы химии… или что ей там колют, у Оксаны может начаться ломка. И здесь все будет зависеть только от вас. Если вы сможете быть все время рядом, не поддаваться на жестокие слова и угрозы, если вы перетерпите боль и обиду, ваша дочь к вам вернется. Согласны?

— Да, — ответила Катерина без колебаний. — Согласна. На все. Сколько понадобится денег?

— Немало. Пять тысяч. Часть пойдет на подкуп медицинского персонала, часть — исполнителям. Как я понимаю, такой суммы у вас на руках нет?

— Нет. Но я могу собрать!

— К завтрашнему вечеру сможете?

— Я попробую.

— Не надо пробовать, — сказал собеседник с нажимом. — Надо делать. Через два-три дня Оксану могут уже выписать. Тогда будет поздно.