Женщина— апельсин - Нина Васина

Однако голого Стаса очень осторожно завернули в огромное, расшитое золотом покрывало, прикрыв голову уголком, как это делают с новорожденными, один взял под мышку верхнюю часть его туловища, а другой — ноги. Лифт они не вызывали, а понесли по лестнице. Стас придушенно умолял не испортить покрывало — подарок индийской принцессы.

Стаса загрузили на задние сиденья большого джипа, попытки его приоткрыть голову были пресечены, после чего его погладили по голове сквозь покрывало, и жест этот очень Стаса испугал. Больше он не дергался.

Ехали около часа. Стас стал замерзать. Его вытащили из машины за городом, около большого и несколько нелепого деревянного дома. Когда его принесли в теплую и пахучую кухню, покрывало с головы сняли, посадили на деревянную скамью у стола и налили стакан из водочной бутылки.

— Бы… бы-лагодырю вас, я не пью! — Стас дрожал и старался укрыть ступни покрывалом.

— И где ж вы его, бедного такого, нашли, красавчика? И кто ж у нас такой голый, лапушка?! — В кухню вошла большая, очень полная и необыкновенно белокожая женщина в расписанном вышивкой сарафане и уложенной по всей голове русой косой. — И не пей эту гадость! — Она быстро убрала бутылку и стакан, поставила на стол тарелки и чашку с блюдцем:

— Кушай, гость дорогой! А вы чего уставились, недоумки, почему человека не одели?

— Так было сказано привезти, в чем найдем, мы ему водочки налили от испуга, вон как дрожит.

— Охламоны, — ласково улыбаясь, сказала женщина. — Придурки недоношенные, что с них возьмешь, да вы кушайте, интеллигентного и образованного человека я сразу вижу, и без одежки. А ну брысь отседова! А вам я халат принесу, голубчик, у меня есть хороший такой и теплый халат, кушайте.

— Вы меня простите, — сказал Стас после второго блина. — Я как-то не привык с утра есть… так рано.

— А вы чайком, чайком запивайте, вот они, блины, и проскочат хорошо!

— А вы не знаете, случайно, зачем меня сюда привезли?

— Да кто ж его знает, голубчик, может, поговорить, а может, просто чайком попотчевать. — Женщина засмеялась, заколыхалась необъятная грудь под сарафаном. — Мой-то все чудит, чудит, а годы уже не те, забывчивый стал. Может, и забыл, зачем звал. Да только нет его сейчас, всполошился с утра пораньше и смерчем вылетел из дома! Когда вернется — спросим.

Стас тоскливо оглядывал стол, его подташнивало от пережитого страха. Такого огромного количества еды он не видел давно.

— А у вас не найдется, случайно, стакан апельсинового сока?

— Этих гадостей не держим, а вот морс брусничный, рассол огуречный, клюквенный квас, сок квашеной капустки, малиновый сироп с мятой, компот вишневый с гвоздичкой, ну?! Голубчик, чего душа желает?

Когда расстроенный и злой Федя приехал домой, ему доложили, что киношника, как он и просил, доставили для благодарности и дальнейшего сотрудничества. Киношник был сначала голый в покрывале, а теперь в большом халате его жены в полуобморочном от обжорства состоянии лежит в гостиной и стонет, — не желает ли Федя поговорить с ним?

Федя скривился, как от зубной боли.

— Потом, — сказал он, — попозже, пусть отдыхает, и давать ему все, что пожелает. — Киношник напомнил ему о Максе, а напоминание о Максе было очень болезненным.

Стас открыл глаза и обнаружил себя в светлой комнате, отделанной деревом, лежащим на больших и маленьких подушках и подушечках с вышивками. Сначала его глаза нашли небольшой камин с горящими там полешками, над камином на полке стояли глиняные кошки, большие и маленькие, бело-голубые, а рты красные и с улыбочкой, как у людей. Потом взгляд его уперся в иконку в углу с горящей перед ней лампадкой. Стас поморщился, голова была легкой и ясной, тело свое он бы и вовсе не ощущал, если бы не подозрительная тяжесть в желудке. Стас подумал, что заночевал у кого-нибудь из своих, но тут в комнату вплыла большая и яркая женщина. Стас откинул голову на подушки и застонал: он все вспомнил.

— Проснулись, свет мой ясный, а я уж думала, не переборщила ли? Это я вам успокоительного налила немножко в чай, мой приехал и сказал, чтобы вы не беспокоились и отдыхали в свое удовольствие. А какое уж тут удовольствие, когда вы такой нервный и испуганный и почти ничего не ели.

— А что сейчас здесь?..

— Здесь у нас сейчас обед, пять часов, мой опять уехал, приказал вас обслужить и развеселить. Сначала покушаем, а там и придумаем что-нибудь! Икорку какую больше любите? Я подумала, что черную. Вот и грибочки, и белые, и грузди есть. Гусь тоже очень хорош, мой попробовал и похвалил!

Стас скривился и закрыл глаза.

— А не любите гуся, я из него вам всю гречневую кашу достану с черносливом, вкусная!

— Э… Дорогая моя, красавица, мне домой надо, работать, я еще и завтрак ваш не переварил!

— Называйте меня Наталья, а насчет завтрака… вы знаете, как сила зреет в человеке? Когда обед ложится на завтрак, а ужин сверху на обед, организм начинает работать, работать, плохие всякие мысли пропадают, а в решениях появляется медлительность, что очень кстати. Быстрые решения, они, знаете, самые глупые. А за красавицу спасибо, и точно ведь — хороша! — Наталья гордо и весело оглядела себя в большом зеркале с резной богатой рамой.

— Рассолу мне, — сдался Стас, отвалился поудобней на подушки и, загипнотизированный, уставился на огонь в камине.

Ева приехала в гости в Хорватому с бутылкой коньяка, коробкой конфет и упаковкой кураги. Она звонила в квартиру, моля Бога, чтобы жена Хорватого была дома.

— Добрый вечер, а я в гости без приглашения, меня зовут Ева, может, помните? — быстро и с облегчением протараторила Ева в знакомое удивленное лицо. Жена Хорватого растерянно отступила от двери.

— Миша! — позвала она неуверенно. Хорватый вышел в халате и шлепанцах.

— Михал Павлович, вы уж меня извините, но мне срочно нужна ваша консультация, я на полчаса!

Хорватый смотрел в полном обалдении в лицо Еве, потом быстро оглядел свой халат, растопырил руки — куда деваться? — и, чуть поперхнувшись, сказал:

— Прошу! Извините, отдыхаем, но полчаса найдется. Мать, ставь чайник.

Еву посадили, как и полагается, у телевизора, она тут же уставилась в него, потому что телевизор смотрела редко.

За окном вечерело. Зажгли фонари еще в светлые сумерки, фонари висели неяркими льдинками над темным, чуть запорошенным снегом городом и были неуместны. Свет тоже не хотелось зажигать, но жена Хорватого щелкнула выключателем, и над Евой нависла лампа ив стеклышек каскадом.

— Я по делу, — убедительно сказала Ева. — Я бы хотела знать, все ли у вас в порядке.

— В каком смысле? — спросила жена, разливая чай. Она посмотрела на Еву с таким превосходством, что Ева вдруг поняла: во всех смыслах у Хорватого в семье все в порядке.

Вошел Хорватый, он надел джинсы и рубашку, сел рядом с Евой на диване. Жена включила негромкую музыку, дала Еве чашку и протянула открытую коробку с конфетами.

— Можно говорить? — Ева смотрела на Хорватого спокойно и открыто, Хорватый кивнул головой, не глядя на нее.

— Я прошу тебя о помощи. В Бутырке сидит Слоник. Мне подумалось, вдруг его захотят оттуда вытащить.

Хорватый удивленно поднял брови.

«Он ничего не знает», — подумала Ева.

— Кто и как? — спросил Хорватый. — В смысле, если его захотят вытащить свои, так сама знаешь — против лома. А если ты имеешь в виду некоторые государственные структуры, то что тут поделать?

— Ты веришь, что эти «свои» полезут на вышки, чтобы вытащить Слоника?

— Они могут отбить машину во время перевоза. Это — запросто, но в тюрьму навряд ли полезут.

— А если наши?

— Ну, а наши будут делать побег. Я так думаю. Ты что-то поймала? Тебя же перевели в другой отдел?

— Вот я там и маюсь от скуки, все чего-то придумываю, разрабатываю… Некуда силушку девать! — Ева встала. — Спасибо за чай, мне пора.

— Подожди. Давай обсудим, ты же что-то хотела узнать!

— Я все узнала.

— А бутылка за что?

— За дружбу. Будем дружить семьями. Хорватый вышел за Евой на лестницу.

— Все у тебя хорошо, а, родненький? — Ева стояла, кутаясь в шарф.

— Держись от меня подальше, — сказал Хорватый. — Я еще не совсем от тебя здоров, поймаю и нашлепаю как следует!

— Подумайте, какая любовь! Я тебе, Хорватый, двойню пожелаю на старости лет, будь счастлив!

На стрельбище в понедельник Ева показывала Волкову положение руки с оружием.

— Не тяни, — говорила она, дыша ему в щеку и прилаживая в его руке пистолет. — Не тяни руку вверх, как будто тяжесть хочешь поднять, а осторожно так сначала подними, а потом опусти и подумай, что рука твоя лежит на чем-нибудь. Сначала руку — вверх, потом медленно так вниз, все, положил. Целься.

Волков мазал и злился.

— Привыкай сразу к правильной стойке, когда стреляешь, тебе кажется, что надо стать поудобней, расставить ноги, взять оружие обеими руками, чтоб понадежней. Для тира сгодится, а на захвате отстрелят тебя с ходу. Всегда, даже в тире, прячься, становись к противнику боком, держи оружие только одной рукой. — Ева вытягивалась в струнку.