Пик Дьявола - Деон Мейер

— Мощный довод.

— Слушайте, если мы допустим суд Линча, в стране наступит хаос. Самосуд — первый шаг к хаосу.

— Бенни, да ты трезвый!

— Что?

— Понял, что в тебе изменилось. Ты трезвый! Долго держишься?

— Несколько дней, профессор.

— Господи помилуй, Никита, я как будто услышал голос из прошлого.

26

Как только он добрался до машины, позвонил Джейми Кейтер — отрапортовал, что закончил опрос свидетелей. Без всякой задней мысли Гриссел сказал:

— Встретимся в баре «У пожарного».

Он ехал по Альберт-стрит по направлению к центру города и размышлял об ассегаях, убийствах и заслугах неизвестного мстителя.

«Мощный довод», — сказал профессор, но откуда он взялся? В разговоре с Пейджелом Гриссел неожиданно высказал давно тревожившие его мысли. Впервые высказал их вслух, сам того не желая. И какая-то часть его мозга изумленно прислушивалась к собственным доводам и удивлялась: «Ну надо же!»

С каких пор Бенни Гриссел стал великим философом криминалистом?

С тех пор, как бросил пить. Вот с каких.

Как будто кто-то навел его глаза на резкость, и он более отчетливо увидел прошедшие пять-шесть лет. Возможно ли, что он так долго вообще ни о чем не думал? Ничего не анализировал? Неужели он выполнял свою работу механически, по привычке, следуя правилам и букве закона? Место преступления, материалы уголовного дела, наружное наблюдение, сбор информации, передача в суд, свидетельские показания — все, готово. Спиртное затуманивало мир золотой дымкой; оно было буфером, отгораживающим его от мыслей.

Сейчас он стал другим; сейчас он мыслит и действует совсем не так, как в начале службы. В начале он оперировал категориями «мы» и «они». Он твердо знал: есть два враждующих лагеря, две группы людей. Они находятся по разные стороны закона. Он был совершенно уверен в том, что между двумя этими группами проведена разделительная черта. Они разные. Они другие. Словно два разных вида, которые не скрещиваются. Возможно, причина в генетике или психологии, но именно так, по его мнению, обстояло дело; некоторые люди — преступники, а некоторые — нет, и его задача — очистить общество от первой группы. Задача не невозможная, только трудная. И он действовал преимущественно напролом. Найти, арестовать, изолировать.

Сейчас, стряхнув с себя алкогольный дурман, он четко понял, что больше в это не верит.

Теперь инспектор Бенни Гриссел знал, что в каждом человеке заложены задатки как хорошие, так и дурные. Преступные наклонности дремлют до поры до времени, как погруженный в спячку змей, спрятанный в подсознании. В приступе алчности, ревности, ненависти, страха, желания отомстить змей просыпается и наносит удар. Если с вами такого никогда не случалось, считайте, что вам повезло. Вам повезло, если на вашем жизненном пути не встретилась настоящая беда и самое серьезное преступление, какое вы совершили за всю жизнь, — кража скрепок с работы.

Вот почему он сказал Пейджелу, что необходимо сообща выработать некие критерии. Должна быть система. Порядок, a не хаос. Нельзя доверить отдельной личности право вершить правосудие и применять его. Никто не чист, никто не объективен, никто не подвержен заразе.

Альберт-стрит перешла в Нью-Маркет, потом — в Странд. Интересно, подумал Гриссел, когда он начал вот так думать. Когда он миновал некий поворотный пункт? Может, это произошло в процессе расставания с иллюзиями? Он видел, как некоторые его сослуживцы поддавались соблазну; ему приходилось заковывать в наручники людей, считавшихся столпами общества… А может, все дело в его собственном падении? В осознании собственной слабости. В тот раз, когда он впервые понял, что пьян на работе, но решил, что это ничего, сойдет… А потом он поднял руку на Анну…

Не важно.

Как схватить мстителя? Вот что имеет значение.

У убийцы всегда имеется мотив. Какой мотив у мужчины с ассегаем? Почему он убивает?

Да есть ли у него хотя бы самый простой мотив? А может, к нему нужно подходить как к любому серийному убийце — мотив скрыт где-то, замкнут в поврежденных мозговых извилинах? Тогда дело совсем плохо; тогда до сути никак не добраться, тогда нет ниточки, за которую можно ухватиться и тянуть, пока не вытянешь побольше и не начнешь разматывать клубок.

Когда имеешь дело с серийным убийцей, главное — терпение. Нужно тщательно изучить биографию каждой жертвы, внимательнейшим образом осмотреть каждое место преступления. Составить профиль предполагаемого убийцы, собирать самые мельчайшие улики и терпеливо складывать кусочки мозаики, ожидая, пока сложится цельная картина. И надеяться, что картинка сложится и что она будет отражать реальность. И ждать, пока преступник совершит ошибку. Ждать, пока его самомнение не взлетит до небес, он потеряет осторожность и наследит: оставит отпечаток протектора, частицу семени, не сотрет отпечаток пальца. А может, тебе просто повезет и ты случайно подслушаешь болтовню двух медсестричек о любителе клеить дамочек в супермаркете. Ты поставишь на кон все, и в первую же пятницу, когда ты закинешь наживку, на нее клюнет крупная рыба.

В прежние времена много говорили о том, что Бенни везет. Коллеги качали головой: «Господи, Бенни, дружище, ну и везунчик же ты, мать твою!» — и ему это надоело. Ему никогда не «везло» в общепринятом смысле слова — просто у него было чутье. И хватало смелости следовать своему чутью. В те дни ему позволяли так поступать.

— Действуй, Бенни! — говорил, бывало, его первый босс, начальник отдела убийств и ограблений полковник Вилли Тил. — Главное — результат, остальное не считается.

Тощий как скелет, Вилли Тил, о котором покойный толстый сержант О'Трейди говорил: «Анорексия милостью Божией». В те дни Уголовно-процессуальный кодекс считался лишь приблизительным руководством к действию, и им пользовались как кому удобно. Сейчас О'Трейди в могиле, у Вилли Тила рак легких и полицейская пенсия, а если ты не зачитаешь подонку его права перед арестом, судья отпускает его.

Но тогда их методы были частью системы, система создавала порядок, и это было хорошо; если бы только он мог навести порядок и в своей жизни! Вроде бы все должно быть просто, ведь руководство к действию алкоголика — «Двенадцать шагов».

Черт! Почему он не может слепо следовать им? Почему не может слушаться не думая? Почему у него сосет под ложечкой, почему его охватывает отчаяние, когда он читает «Шаг второй», в котором говорится: «Ты должен верить, что Сила более могущественная, чем ты сам, исцелит тебя от алкогольного безумия?»

Он повернул направо, на Бейтенграхт, припарковался. В сумерках ярко светила неоновая вывеска: «У пожарного». Зюйд-ост дул в лицо, словно пытаясь отогнать его, но он уже вошел в дверь, и вот знакомая картина, знакомые ощущения — приятное тепло, запах сигаретного дыма и пива, которое годами по капле расплескивали на ковер. Дух товарищества — широкие плечи, склоненные над кружками, по телевизору в углу показывают лучшие моменты крикетного чемпионата. Гриссел немного постоял на пороге, позволяя здешней атмосфере окутать его.

Как будто домой вернулся! Его охватило острое желание присесть к деревянной стойке, заляпанной разноцветными пятнами. Заказать бренди с кока-колой. Сделать первую глубокую затяжку, почувствовать, как мозг вибрирует от удовольствия и по телу разливается приятное тепло. Всего одну рюмочку, уговаривал мозг. И тут он сбежал — хлопнул дверью и быстро зашагал прочь. Его затрясло; он ведь прекрасно знал, что значит «всего одна рюмочка». Он торопливо подошел к машине. Надо сесть, заблокировать дверцу и уехать. Немедленно!

Зазвонил его телефон. Он схватил трубку уже дрожащей рукой:

— Гриссел.

— Бенни, это Матт.

— О господи! — почти неслышно прошептал он.

— Что?

— Ты вовремя.

— Не понял…

— Я… м-м-м… как раз ехал домой.

— Я в кабинете начальника полиции. Можешь сюда приехать? — Судя по его интонации, он намекал: «Ни о чем не спрашивай, я сейчас не могу разговаривать».

— Каледон-сквер?

— Да.

— Сейчас приеду.

Он позвонил Кейтеру и сказал, что обстоятельства изменились.

— О'кей.

— Поговорим завтра.

— О'кей, Бенни.

В кабинете начальника полиции было четверо. Гриссел знал лишь троих — самого начальника полиции провинции, начальника уголовного розыска Джона Африку и Матта Яуберта.

Четвертый протянул ему руку:

— Здравствуйте, инспектор, меня зовут Ленни Легран, я член парламента.

Гриссел пожал протянутую руку. На Легране был темно-синий костюм и ярко-красный галстук, похожий на термометр. Его пожатие было холодным и крепким.

— Мне очень неприятно, что пришлось побеспокоить вас в такой поздний час; я слышал, у вас выдался нелегкий день. Садитесь, пожалуйста; надолго мы вас не задержим. Как продвигается расследование?