Щенки и псы Войны - Сергей Щербаков

Колосков понуро стоял у окна. Комната Академика ничем особым не отличалась от подобных мальчишеских комнат. Только большим обилием книг, которыми был забит стеллаж и полки над столом. Те же яркие плакаты популярных рок-групп на стене, магнитофон, усилитель, громоздкие колонки, полка с кассетами, на стене видавшая виды гитара с наклейками на деке. На письменном столе под оргстеклом цветной портрет Пола Маккартни, школьные фотографии, среди которых фото светленькой девушки, похоже, которую Колосков видел только что плачущую в коридоре.

Прибежала Лариса со шприцами и лекарством. Симпатичная молодая женщина лет тридцати с короткой стрижкой. Оставив мать Эдика с медсестрой, все вышли из комнаты. Раздавались всхлипы и вздохи, сидящих в печали женщин, говорили полушопотом, старались не шуметь.

— Отпевание начнется в десять. С шофером катафалка уже договорились. Подъедет точно к девяти.

— Катя, а как со столовой?

— Столовую заказали. Не волнуйся. Автобусы будут. Николай Васильевич со всеми уже договорился.

— А веточки сосновые?

— Ребята, Эдичкины друзья, обещали нарезать…

Игорь, вспомнив о цели своего визита, извлек из кармана поляроидную фотокарточку и пристроил рядом со свечой и портретом погибшего парнишки.

Через полчаса он, ссутулившись, одиноко сидел в сквере на обледенелой скамейке и пил «из горла» водку.

Квазимодо

Мы будем твердо следовать истинному смыслу

воинского пути, чтобы наши чувства все время

были наготове.

Этим прозвищем его окрестили боевые товарищи в январе 1995-го в Грозном. Кто его первым так назвал одному богу известно, никто этого из них сейчас не помнит. Случилось это во время штурма одной из пятиэтажек, в которой засели отчаянно обороняющиеся дудаевцы. Выбили боевиков из трех подъездов, остался последний. По верхним этажам долбила стоящая у соседнего закопченного от пожарища дома «бэшка». Они же шаг за шагом выкуривали «духов» с нижних. Поднялись на второй этаж, забросали «эфками» все дверные амбразуры. Рвануло! Теперь, вперед! И тут, неожиданно, сверху вылетели два кругляша с ребрышками, прямо под ноги ему, лейтенанту Колоскову и его напарнику, прапорщику Дубицкому, оставшимся на лестничной площадке. Остальные ребята тем временем шмонали квартиры. Николка Дубицкий тут же плюхнулся ничком в один из дверных проемов. Он же, шарахнулся инстинктивно в сторону от смертоносных подарков и сорвался вниз: перила на лесничном пролете были выломаны с мясом. Это его и спасло тогда от осколков, от неминуемой смерти. Повезло, только колено разбил в кровь да плечом и башкой шандарахнулся здорово о нижние ступеньки. С трудом поднялся как древний дед, весь перемазанный в пыли, исцарапанный. Котелок гудит как керогаз, спина не разгибается, ушибленная бровь распухла на глазах, правый глаз начисто заплыл, будто и не было вовсе. Вот в таком виде он и предстал перед товарищами. Хромой, кривой, всклокоченный. Тут кто-то и брякнул, взглянув на Игоря: «Настоящий Квазимодо!», так и пошло, поехало. Стали величать Квазимодо или кратко Квазиком.

Игорь Колосков в юности был чемпионом региона по каратэ в стиле Кекусинкай. С двенадцати лет он занимался в спортивном клубе. Уже в семнадцать заработал «черный пояс», который в «доджо» торжественно ему вручал, приехавший к ним на соревнования, президент федерации Кекусинкай России Александр Иванович Танюшкин. Может он и дальше бы успешно выступал на татами, да вышла незадача, в одном из «джиу-кумитэ» (свободном спарринге) на тренировке перед ответственным турниром получил серьезнейшую травму, перелом шейки бедра. На этом в один миг и закончилась его звездная чемпионская карьера. После окончания средней школы каким-то чудом прошел медкомиссию и легко поступил в военное училище. Окончил его с отличием, а через полгода оказался в Грозном, в жестокой январской заварушке, устроенной «Павликом»…

Вернулся из очередной командировки. К дому подходил, сердце колотилось бешено, готово было выпрыгнуть наружу. Будто целую вечность дома не был, а на самом-то деле всего три месяца. Позвонил. Никто не отвечает. Спустился этажом ниже к соседке, тете Шуре, взял ключ, который на всякий случай ей оставляли, если вдруг зальет ненароком или еще чего-нибудь непредвиденное случится. Поднялся к себе. Открыл. Вошел. Чуть сознание не потерял. Запах женских духов и прочей косметики обалденный. Отвык в Чечне от «шанелей», «диоров», кремов, шампуней. Там был только запах крови, пота, дерьма да запах страха. Да, да, именно запах страха. Он этому раньше не верил, пока сам не почувствовал. Когда человек одержим страхом, не только он сам меняется, но и его собственный запах тоже. Запах кожи, пота.

Сбросил вонючие монатки. Забрался в теплую ванну. Долго лежал, откисая. В ароматной пене, бултыхаясь, балдея. Вылез, обвернулся полотенцем как Махатма Ганди, отправился прямиком на уютную кухоньку обследовать холодильник. Там оставалась початая бутылка коньяка. Прощаясь, перед отъездом открывали. Пусто! Куда-то исчезла? М…да! Печальный случай! Видать с подружками уговорила. А жаль! Сейчас была бы к стати. Уселся в глубокое удобное кресло, вытянул с наслаждением волосатые крепкие ноги. Врубил телик. Пощелкал программы. Ничего интересного. Везде одно и тоже. Перосян с плоскими шутками со своей боевой подругой, щекастый Евдокимов все про баню рассказывает, да волосатые и бритые под ноль чуваки с голыми бабцами, извиваясь словно гомики, идиотские песни вопят. Остановился на спортивном канале. Как помню, «Ак-Барс» с кем-то играл. Накидал шайб целую авоську. Стал уже слегка подремывать, когда щелкнул входной замок. Бросился встречать свою ненаглядную, единственную. Крепко обнял, поцеловал, пощекотил усами и легко подхватив на руки словно пушинку, понес в комнату. Тяжело плюхнулся вместе с ней в кресло, уткнулся лицом, с наслаждением вдыхая аромат ее каштановых волос. Расстегнул кружевную блузку, обнажил шелковистую грудь с розовым призывно торчащим соском и жадно обхватил его своими горячими губами.

— Ну, погоди же, дай хоть раздеться, — заворковала моя прелесть, делая отчаянные попытки вырваться из могучих объятий «изголодавшегося зверя». — Бешеный какой-то! Словно из джунглей вырвался! Когда приехал? Позвонил бы на работу, я бы что-нибудь купила! Голодный, наверное! Ел что-нибудь? Посиди, отдохни, дорогой, я приму душ!

Он тогда в порыве чувств не обратил внимания, а уже позже, через несколько дней, стал замечать, что она какая-то не такая, как раньше. Странная какая-то. В ней что-то изменилось. Стала чаще задерживаться на работе, жаловалась на большую загрузку. Приходила усталая, неразговорчивая. Часто ссылалась на головную боль. До какой там любви. Уже не было тех интимных откровенных заигрываний в постели, как раньше. Какой уж там минет. Обыкновенный поцелуй не дождешься!

— Это бывает, — подумал он. — Отвыкла от мужика, пока в командировке был. Да и я слишком груб, не внимателен, без особых там ласк и нежностей, пру как танк напролом. Отсюда и холодность. Такое ощущение, что занимаешься любовью не с любящей тебя женщиной, а с бесчувственным манекеном…

Нет, все-таки что-то произошло. Что-то произошло. Все знали, только он не знал. И он это почувствовал. Сосед-колобок, напротив, как-то при встрече ехидно ухмыльнулся в усы. Так бы и стукнул по жирной физиономии. Даже тетя Шура, уж на что божий одуванчик, и та стала избегать его.

Игорь за полторы недели извелся, стал нервным и замкнутым от переживаний и подозрений. Одним словом, довел себя «до ручки». Однажды, решившись, он объявил ей об очередной срочной командировке. К его удивлению она это известие восприняла довольно спокойно. Утром, тепло попрощавшись, он уехал к знакомому на дачу, где пробыл пару кошмарных дней наедине с собой и своими сомнениями. На третий, поздно вечером вернулся в город, поднялся на четвертый этаж соседнего дома, окно лестничной площадки были расположено прямо напротив окон его квартиры. В зале горел свет. Он видел порхающий по комнате словно эльф силуэт любимой. И вдруг откуда-то сбоку появился еще один, высокий, мужской. Он обнимал ее! Его женщину! Которую он обожал! Которой верил! Которую боготворил! Которую носил на руках!

Он был в шоке. Пальцы с хрустом сжались в кулак. Он словно зомби вышел из подъезда, и только сейчас обратил внимание что, напротив, у их дома припаркована незнакомая серебристая иномарка.

Вернулся во двор он через несколько часов, где все это время бродил, он не помнит. Машина стояла на прежнем месте. Света в окнах уже не было. Поднялся к себе. Бесшумно открыл замок, разулся и тихо прошел в комнату. Они крепко спали, утомленные любовной игрой. Игорь, стараясь не шуметь, быстро разделся и нырнул под одеяло…

Оба проснулись, не понимая в темноте, почему вдруг стало тесно. Гость, молодой смазливый парень, попытался вскочить, но Колосков сильной рукой обоих припечатал к ложу.