Отмели Ночи - Эрик Ластбадер

Унесли остатки лангустов, красные и зеленые панцири которых с кусочками белого и розового мяса по краям лежали в застывшем соку.

Всем подали горячие ароматные салфетки для рук и лица, а потом принесли десерт; тарелки с пудингом, темным и маслянистым, чашки с жидким заварным кремом, желтым и воздушным, подносы с пирожными, начиненными засахаренными фруктами.

— Ллоуэн назвал вас воином, — сказал По, наклоняясь к Ронину. — И мой народ тоже когда-то был народом воителей.

Ронин откусил пирожное, запил глотком вина. Его не интересовало, что скажет этот торговец. Его мысли были заняты другим.

— И что произошло?

— Одна неприятная вещь.

Черные глаза, пристально глядящие на него, напоминали глаза опасного пресмыкающегося, притаившегося за камнем и готового к нападению...

Ронин запоздало сообразил, что его подначивают, желая вызвать на откровенность. Он запустил два пальца в прохладный, пряный пудинг. Похоже, это уже не имеет значения.

— Возможно, как воины они оказались не слишком сведущими.

Темные глаза расширились, сделавшись на мгновение просто дикими, и Ронин сжал рукоять меча. Потом лицо По расслабилось, и смех его прозвучал как раскаты грома после продолжительной засухи.

— О да, — выдохнул он, отхлебнув вина. — Кажется, вы мне начинаете нравиться. — Он откусил пирожное. — Но скажите, почему из моих соплеменников не получилось настоящих воинов?

— Не они управляют страной, — тихо сказал Ронин.

Улыбка исчезла. Ощущение было такое, что исчезла она навсегда. По приоткрыл рот.

— Да, воин. С этим не поспоришь. — Он вздохнул. — Но у них не было выбора, да и что может одно немногочисленное племя с запада. — Он покачал головой. — Нас было мало.

— На этой земле много племен?

— Да, очень много, но они разбросаны по всему краю.

— Для начала их можно было бы объединить.

Черные глаза разглядывали Ронина уже с неподдельным интересом.

— Вы думаете, это так просто? Хорошо рассуждать на словах! Но для этого...

По переполняли эмоции, внутри он весь кипел, и рука его, сжимавшая бокал, побелела. Он понизил голос до свистящего шепота, напряженного и ядовитого.

— Но все равно никого не нашлось. Мы взывали к нашим богам, мы молили их о помощи, мы приносили в жертву наших детей, в отчаянии продавали себя, и что же мы получили в ответ? — По улыбнулся, но улыбка его была жуткой. — Пришли они. Сначала — чужеземные жрецы, потом — риккагины, а потом было уже поздно: по сравнению с тем, что мы имели на тот момент, даже рабство казалось завидной участью.

Принесли салат в больших мисках, куски желтого сыра и толстые ломти хлеба.

— Да, теперь уже поздно, — заметил Манту, — потому что вы не смогли удержать то, что могло бы быть вашим. Теперь все это принадлежит нам, и не стоит винить других в своих собственных прегрешениях. Это еще никому не шло на пользу.

— Замолчите вы! — огрызнулся По.

— Убедитесь сами, — вкрадчиво обратился священник к Ронину, — вот вам наглядная иллюстрация к учению Кантона. Страсти человеческие причиняют страдания всем окружающим.

— Слова! — сказал По.

— Дорогой друг, — Ллоуэн предостерегающе поднял руку, — вам надо учиться сдержанности...

Но торговец уже вскочил на ноги — высокое, темное ночное создание.

— Слишком долго чужеземцы грабили нашу землю, развращали наш народ серебром. Слишком поздно, да? — Он расхохотался. — Близится время расплаты! Грядут дни тьмы, и вскорости всем иноземцам предстоит ощутить вкус поражения перед тем, как отправиться на дно дельты Шаангсея!

Он развернулся и направился к выходу. Его развевающийся плащ напоминал крылья стервятника. Через мгновение присутствующие услышали, как хлопнула дверь.

— Ожесточившийся человек, — заметил Манту среди всеобщей тишины.

— Надеюсь, мы сможем забыть эту прискорбную выходку, — сказал Ллоуэн.

Но Ронин наблюдал за риккагином, и ему не понравилось выражение глаз остальных.

Ллоуэн хлопнул в ладоши. Подали второй десерт: апельсины, очищенные и вымоченные в вине, фиги, белый изюм и орехи.

Когда же убрали оставшуюся посуду, всем раздали белые трубки с длинными чубуками и маленькими чашечками. Рядом с каждым из гостей поставили небольшие открытые лампы, и Ллоуэн начал отрезать небольшие кусочки от какого-то коричневатого бруска.

Все закурили, и вскоре Ронину показалось, что свет в комнате сделался тусклым и размытым и что женщин вокруг стола стало больше. Сам он не стал курить много.

Он предпочел наблюдать, как расслабляются остальные после глубоких затяжек. Воздух сделался густым и сладковатым. Кири и Ллоуэн курили одну трубку на двоих, не переставая о чем-то шептаться. Ронин придвинулся ближе к ним, вдохнул аромат ее духов, и тут его охватила ярость. Он схватил ее холодное запястье, дернул, и Кири упала ему на руки. Он ожидал сопротивления, но она не сопротивлялась.

Ее лиловые губы оказались возле его шеи, она прильнула к нему всем телом и пробормотала:

— Давай не будем задерживаться.

Увидев, как она нежно целует Ллоуэна в губы, Ронин ощутил только легкое удивление.

Он поднялся, как в полусне, поддерживая ее гибкое тело. Они сошли с мягких подушек и прошли через комнату, сквозь сладкий дым. Их уход остался незамеченным. Они проскользнули мимо стражей у дверей и вырвались в прохладу великолепной ночи. Ронин дышал глубоко, освобождая легкие от навязчивого запаха дыма, прочищая голову. Кубару с мокрой спиной, резво перебирая ногами, повез их вниз по склону, прочь от высоких пихт и ухоженных растений, наполненных стрекотанием цикад, прочь от круглых лоснящихся лиц, от похотливых губ, перепачканных жиром и вином, прочь от позолоты и стражей, чья верность куплена за деньги.

Ронин молчал.

Кири пристально наблюдала за ним, словно стремясь запечатлеть в памяти его лицо.

— Ты сердишься на меня. Почему? Я не сделала тебе ничего плохого.

В ее голосе прозвучали жалобные нотки.

— Зачем ты привела меня сюда?

На ее лоб и щеку упало пятно света, формой напоминающее полумесяц.

— А обязательно должна быть причина?

— Да.

— Я хотела быть с тобой.

От его смеха она даже поежилась.

— Ты разговаривала с Ллоуэном весь вечер.

— Какое это имеет значение? Ведь я с тобой.

На мгновение он прикрыл глаза, ощутив напряжение, нарастающее между ними, неприятное и успокаивающее одновременно. Что-то похожее с ним уже было. «К'рин, почему ты плачешь? Ты же знаешь, как я этого не люблю». Каким же он был идиотом!

Нет, больше не надо.

Открыв глаза, он увидел, что она смотрит на него и городские огни, проплывавшие мимо, отражаются в ее невероятно фиолетовых глазах.