Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Лягушонок Оскар почесал за ухом и дрыгнул ногами. Они с Водомеркой сидели на мостках. Рядом валялись забытые удочки, а с воды тянуло гнилью и тиной.

Некоторые считают, что рыба в Гнилых Канальцах давно перевелась. Некоторые не так уж далеки от истины, однако в Саргасовой луже все еще попадались окуньки и слепые красноперки. Матушка Синявка запрещала маленькому Оскару рыбачить на Саргасовой. Тетка была свято уверена, что окуньки – не просто окуньки, а души невинно загубленных младенцев. Оскар сначала тоже верил, но голод не тетка. Младенец он там или просто рыба, а зажаренный на палочке окунек лучше, чем вообще ничего.

– Аптекарь? – задумчиво протянул Оскар. – И чё мы там возьмем? Склянки с микстурой, шоб продристаться?

– Дурак! Если Пет на него глаз положил, значит, будет хабар. Может, он там золото из дерьма гонит. Говорю же – непростой старикан.

Оскар почесал в затылке и уставился на ряд лачуг, окружавших Саргасову лужу. Кривые, косые, навалившиеся друг на друга, как пьяницы после гулянки, упирающиеся в дно гнилыми костылями столбов-подпорок, а порой и просто едва выступающие из воды кучи досок вроде бобровых хаток. Не то чтобы Оскар видел когда-то бобровые хатки.

– Есть маза, – продолжал убеждать Водомерка, длинный, голенастый юнец года на два старше Оскара. – Прикинься больным, малахольным каким. «Дедушка, дедушка, мне бы хлебца корочку. Оголодал совсем, оборвался. А работы никакой нет? А я по хозяйству спорый, я все могу».

Голос Водомерки звучал одновременно фальшиво и жалобно. Оскар хмыкнул:

– А чего ты сам не пойдешь?

Водомерка осклабился:

– Да ты на рожу мою посмотри. Кто меня возьмет? А у тебя ничего, фасад правильный.

Оскар почесал в затылке. Еще раз почесал. Поплавок на его удочке дернулся и ушел под воду.

– Тащи! – истово завопил Водомерка. – Здоровый, сука, окунь!

Оскар подсек и вытащил окуня.

У старика на хозяйстве и так уже значились оборванный студентик и девка – это Водомерка определил, пока пас аптекарскую хату. Девчонка-то все и решила. Когда Лягушонок, зеленее травы (утром нарочно съел рвотного камня), подполз к порогу аптеки, дверь открыла пацаночка года на три постарше Оскара. Рыжая, как грех, с кошачьими глазами и очень спелой фигуркой.

– Тебе чего, мальчик?

«Я бы сказал, чего мне», – подумал Лягушонок, который к своим тринадцати имел уже постоянную маруху, верткую и скорую на смех Наперстянку.

– Хлебца бы мне, – пропищал Оскар, насилуя ломающийся басок.

– Ой, ты голодный? Я сейчас.

Рыжая махнула подолом платья, как лиска хвостом, и умчалась в глубь дома. Пока она ходила, Оскар деловито перебрался через порог и начал приглядываться. Аптека как аптека. Прилавок, на нем машинка для содовой, по стенам полки с колбами и бутылками. Чего тут Пет углядел? Замок на двери простой совсем. Любой скокарь возьмет, изнутри помогать не требуется.

Из глубины дома послышались шаркающие шаги. Кажись, сам старикашка ползет. Оскар напрягся и скорчил рожу пожалобней. На всякий случай покосился на дверь – если тика́ть придется, чтобы путь был свободный. Когда снова обернулся, из-за раздвинувшейся ширмы выступил высокий, сутуловатый старик в изрядно пыльном балахоне. Старик опирался о плечо давешней девчонки. Поправив на носу очки, старикашка сказал надтреснутым голосом:

– Ну-ка, ну-ка. Кто тут у нас? Очередные голодающие?

– Ой, голодаю, дяденька, – просипел Оскар.

Старикан оглядел его и так, и эдак, прищелкнул языком и спокойно заявил:

– Что-то к нам голодные зачастили. Вчера один приходил. Постарше тебя. Рыжий, вон, вроде нашей Герды. – Тут апекарь любовно потрепал девчонку по огненным патлам.

«Пет, хмырь болотный!» – грянуло в голове Лягушонка.

– Очень он аптекарским делом интересовался. Всю жизнь мечтал в ступке пестиком ворочать. А ночью, после того как я его отправил, он же в замке отмычкой ковырялся. Только замок на моей двери не простой, а с секретом. Бежал рыжий, только пятки посверкивали. А ты, малый, о чем мечтаешь?

Оскар понял, что мечтает убраться подальше. Бледно-голубые глаза аптекаря – самый тролльский цвет – так и посверкивали из-за толстых очечных стекол. И вдруг, ни с того ни с сего разобрало Лягушонка совершенно неуместное веселье.

– Я, дяденька, – заявил он, выпрямляясь и нагло глядя прямо в голубые аптекарские зенки, – мечтаю хатку твою поставить на уши, а рыжухе твоей вдуть. А еще мне бы хавчика. С утра, понимаешь, блюю и дрищу, в брюхе сплошные ветры.

Девка захлопала глазами и потянула старикашку за рукав:

– Шауль, что он говорит?

– Ничего, милая, – ответил старик, с интересом приглядываясь к Оскару. – Он говорит правду.

Прежде чем Оскар успел развернуться и дать стрекача, аптекарь подошел и ухватил мальчишку за подбородок. Пальцы у старика оказались неожиданно сильные и жесткие.

– Э, да и ты не так прост, как кажешься, – протянул хозяин аптеки. – Есть хочешь, говоришь?

– Хочу, – мрачно подтвердил Оскар. Тряхнув головой, он высвободился из аптекарской хватки и отступил к двери.

– Герда, принеси мальчику поесть. Там, кажется, еще остались Мирандины булочки, а на столе мед и масло.

Если старикан хотел поймать Лягушонка на жрачку, то не на того напал. Мед! Видали мы ваш мед. На него глупые мухи как раз и липнут. Лягушонок сглотнул кислую слюну. Девчонка снова нырнула за ширму. Старик, убедившись, что рыжая ушла, подошел к Оскару и тихо сказал:

– Я не знаю, что вы затеяли. Ничего такого в моей аптеке нет. Если вам рассказали, что я делаю золото из свинца или другую подобную глупость, – это неправда. Передай своим приятелям, пусть оставят меня в покое. А то ведь в следующий раз мой замок не просто пугать будет, он кусаться начнет.

Лягушонок поскреб в затылке и хмыкнул:

– Это, дяденька, не ко мне. Это к Рыжему Пету. Он из Крыс. А мы – Лягушки.

– И чего вам, Лягушкам, у меня в аптеке понадобилось?

Оскар пожал плечами:

– Так мы за Крысами. Если Крыса кого занюхала, значит, сыром пахнет.

Старый аптекарь снял очки, покусал дужку и тихо ответил:

– Сыром, мальчик, пахнет обычно из мышеловки.

Лучше бы Оскару было просто съесть меда. Мед девка и впрямь приволокла, да не просто так, а на подносе, в горшочке, рядом в масленке масло и булка – белая, пухлая! Съесть и убраться подобру-поздорову. Однако Лягушонка разобрало любопытство. Облизывая сладкие пальцы, он пристроился за углом и принялся наблюдать. Когда солнце коснулось морского змея-флюгера на крыше, притащилась какая-то бабка. Видать, подружка старого хрена. Дверку за собой прикрыла так аккуратно, и снова – ничего. От жары и сытости Оскара начал разбирать сон. Лягушонок тер глаза, зевал в кулак и даже ущипнул себя за ухо пару раз для пущей бодрости. Наконец дверь снова отворилась, и показалась рыжуха. В руке у нее покачивалась корзинка, а из корзинки торчали спицы и кончик вязаного шарфа. Самое время! Лето как раз наливалось жарой, и ночами пекло, как в заводской топке.

Девчонка захлопнула дверь и зашагала прочь. Широкая синяя юбка спускалась почти до щиколоток, но когда сзади поддувал ветерок, ткань аппетитно прилегала к круглым ягодицам. Лягушонок хмыкнул. Наперстянке бы это не понравилось. Ревнивая злючка. Оглянувшись на дом, где не происходило ровно ничего интересного, Оскар еще раз облизал пальцы, сплюнул и, запихнув руки в карманы, отправился за рыжухой.

Рынок гомонил вечерним усталым гомоном, и гулять здесь Лягушонку вовсе не следовало. Рынок держали Крысы. Торговцы уже расходились, запирали ларьки, покупателей было мало – как раз чтобы нарваться на неприятности. Мухи кружились над мясными и рыбными прилавками. Девчонка шла, потряхивая корзинкой, обходя зеленые вонючие лужи. Лягушонок по пути стащил из фруктовой груды персик. Сок тек по подбородку. Затылок пекло, будто до заката не оставалась всего-то пара часов. Рыжая свернула в ряд, где торговали пряностями и откуда остро тянуло мускатом и имбирем. Неподалеку обосновались Караванщики со своими верблюдами. Лягушонок недолюбливал Караванщиков. Вроде смотришь – человек как человек, толстый, бритый, смуглорожий, а все кажется, что из-под халата высунется хвостик. Покосившись на чужаков, Оскар уже двинулся было за девчонкой – и замер. В уши ввинтился писклявый крысячий говорок:

– Петух кысал полкорочки, шуковал принорить мышутку. Петух шебуршится за скол, жигает, колдунок за мышутку забздит и охлыстнется, там и сыр, и вар…

Лягушонок съежился и метнулся за ближайший прилавок. Сверху на него неодобрительно уставился большой, облезлый с боков верблюд. Вот какое, значит, тут золото из говна. Какой-то ферт – Петух? – обещал Крысюкам полкуска, если те похитят девчонку и обменяют у аптекаря на какой-то осколок. Что еще за осколок? Эх, да плевать, лишь бы выбраться отсюда… Ох и задаст он Водомерке, фраеру конченому, ох и задаст! Лягушонок осторожно выглянул из-за пахучего верблюжьего бока. По рынку шли трое. Двоих он не знал, а вот третий, Богомол, был широко известен в узких кругах. Петов кореш, считай правая рука. Мокрушник. И карась. Лягушонок чуть не хмыкнул. Карась-Богомол, ну и рыбка получается. Длинная, сухая, вся словно на шарнирах башка Богомола ходила туда-сюда, и прижатые к бокам тощие лапы подрагивали. Трое нацелились на девчонку. Ну давай, рыжая, оглянись! На рынке еще полно народу. Давай, дерни от них или завизжи как следует. Девчонка не оглянулась. Она торговала что-то у старой карги в провонявшем заморской дрянью ряду. Узкая спина и юбка, широкая на бедрах, рыжие волосы по плечам, эх, дура, ну сейчас же тебя, сейчас, вот прямо сейчас…