Вкус яда - Тессония Одетт

Хелоди замирает подо мной. После чего она медленно вытаскивает свои когти из моей шкуры. Ее запах вспыхивает от стыда. От горя. От смирения. Дрожащим голосом она говорит:

– Я сдаюсь.

Глава XVII

АСТРИД

Я так крепко сжимаю прутья решетки, что пальцы немеют. Я бы все отдала, чтобы быть сейчас на трибунах, сидеть в одной из заветных лож, откуда лучше видно происходящее. В самом центре Торбен и Хелоди представляют собой клубок окровавленных конечностей, сражающийся в одном положении, кажется, вот уже целую вечность. На них так много запекшейся и все еще струящейся крови, что я не могу сказать, где начинается одна рана и заканчивается другая.

Затем они оба замирают. Я задерживаю дыхание. Звук моего бешено колотящегося сердца наполняет уши, заставляя все мое тело дрожать.

Торбен отталкивается от грифона. С передней лапы, которую он вытаскивает из груди Хелоди, стекают кровавые реки. Широко открытыми глазами я ищу любой признак того, что Охотник вырвал сердце грифона. То, как он провел лапой по ее покрытой перьями груди и вонзил когти так глубоко… то же самое, что он пытался сделать со мной, когда мы впервые встретились. Было страшно наблюдать за происходящим, потому что оно только заставило меня осознать, как легко этот мужчина мог оборвать мою жизнь. Как быстро он мог вырвать мое сердце.

Но теперь, когда я смотрю на окровавленную лапу медведя, то не вижу никаких признаков жизненно важного органа грифона. После нескольких напряженных секунд Торбен отступает от Хелоди, и она, морщась и прижимая к боку смятое крыло, начинает выпрямляться.

Я смотрю, открыв рот. Они оба живы.

Хелоди, неуклюже встает на четвереньки, после чего отвешивает своему противнику медленный шаткий поклон.

Поклон. Для Торбена.

Один из самых гордых, самых свирепых бойцов, когда-либо выступавших в яме… сдался.

Бешеный стук моего сердца достигает крещендо, его рев такой громкий, что я бы заткнула уши, если бы была в состоянии оторвать руки от решетки. Тут я понимаю, что этот звук лишь частично исходит от меня. Большая его часть доносится с трибун.

Я отрываю взгляд от Торбена, чтобы увидеть трясущих кулаками зрителей с сердитыми лицами. Никто не ожидал такого исхода поединка. Судя по всему, многие этому не рады.

Я же, наоборот, переполнена чувством, очень схожим со счастьем. Если вообще можно испытывать радость от насилия и кровопролития. И того факта, что теперь я на шаг ближе к встрече со своей мачехой.

Мысль об этом вызывает тошноту, но у меня больше нет времени обдумывать столь пугающую перспективу. Церемониймейстер спускается на своих фиолетовых крыльях и приземляется рядом с двумя бойцами. Из-за разочарованных криков зрителей я не слышу, как он объявляет победителя, но вскоре грифон и медведь расходятся к противоположным концам арены. Решетка открывается как раз в тот момент, когда Торбен, прихрамывая, приближается к ней. Мне требуется вся выдержка, чтобы тут же не броситься к нему. Особенно когда мой взгляд останавливается на багровых порезах, покрывающих бока медведя, его морду и шею.

Наконец он достигает арки.

– Торбен! Как ты?

Когда он входит в темный зал ожидания, массивные металлические ворота закрываются, заглушая рев толпы. Торбен тяжело вздыхает и присаживается на задние лапы, низко опустив голову, как будто больше не в силах держать ее прямо. Медведя, сидящего в подобной позе, можно было бы назвать милым, если бы меня так не беспокоило его состояние.

– У тебя всего несколько минут, чтобы подготовиться, – говорит он исходящим откуда-то изнутри голосом. Из особенно ужасного пореза, тянущегося от глаза к толстой шее, стекает кровь.

Не в силах больше сдерживаться, я сокращаю расстояние между нами и осторожно прижимаю руки к его морде в попытке понять, насколько глубок порез.

– Дело плохо. Ты серьезно ранен.

– Я скоро исцелюсь.

Я осматриваю его и не нахожу ни одной части тела, которая не была бы покрыта кровью. Слава богу, что кровь не моя, иначе я бы точно упала в обморок. Я возвращаю свое внимание к все еще кровоточащей ране на морде медведя.

– Если твое исцеление настолько впечатляюще, почему этот порез все еще кровоточит?

Из груди Торбена вырывается раздраженный стон, полностью соответствующий медведю, после чего он отвечает:

– Даже у целительных способностей чистокровных фейри имеются свои пределы. Чем серьезнее рана, тем тяжелее нашим телам исцелиться. Хелоди очень щедро использовала свои когти. – Последнее замечание он старается произнести непринужденно, но оно получается довольно мрачным.

– Ни одна из ран не была смертельной?

– Я выгляжу так, будто лишился головы или сердца? Только раны, нанесенные железом, могут привести к летальному исходу. Когти грифона, по сравнению с этим, ничто. Я исцелюсь в считаные минуты.

– Но, Торбен…

– Беспокойся лучше о себе, – говорит он резким тоном, но после смягчается. – У тебя не так много времени. Как только ворота откроются, настанет твоя очередь сражаться.

Кровь отливает от моего лица. Я с трудом сглатываю.

– Кроме того, – продолжает он, снова пытаясь казаться беззаботным, – ты беспокоишься обо мне только потому, что я в медвежьей форме. Будь я в зримой форме, ты бы оставила меня умирать.

Я фыркаю.

– Это совсем не так. Ты же знаешь, я не настолько бессердечна. Будь ты в зримой форме, я бы волновалась не меньше. Мы же решили, что являемся союзниками, верно? Союзники должны заботиться друг о друге.

Торбен вздрагивает и, прежде чем я успеваю моргнуть, предстает передо мной в зримой форме.

От нашей близости у меня перехватывает дыхание. Моя рука оказывается на его подбородке. Мы стояли так же близко секунду назад, но ощущения совсем не похожи на те, когда он был медведем. Заметив его кривую усмешку, я едва не отступаю назад. Уверена, именно этого он от меня и ожидал. Торбен хотел застать меня врасплох. Взволновать внезапной близостью.

Поэтому, стараясь вести себя беззаботно, я подхожу немного ближе, притворяясь, что занята осмотром раны на его щеке. Тем не менее спустя несколько секунд я вообще перестану притворяться. Рана выглядит гораздо менее серьезной и больше не кровоточит. Вместо этого буквально у меня на глазах порез начинает сжиматься, кожа Торбена сплетается вместе, оставляя только засохшую кровь.

– Видишь, – говорю я, поглаживая его бородатую челюсть так же, как я бы погладила мягкую шкуру медведя. – Мне совсем не все равно.

Наступает моя очередь самодовольно ухмыляться, потому что я победила Торбена в его же игре. Но, когда мы встречаемся взглядом,