СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Догадливые отроки без всякого указания владыки вынесли из соседней палаты круглый, плетенный из стеблей неведомого растения короб. Исидор сам открыл его. Запустил внутрь руки и, прежде чем достать что-то, с нарочитой серьезностью покосился на великого князя, подчеркивая важность, исключительность происходящего.

Василий Васильевич непроизвольно вытянул шею, пытаясь запустить взгляд в короб. А Исидор все томил, оглянулся на окно, через толстые стекла которого пробивались лучи полуденного солнца, и сдвинул корзину по столещнице поближе к свету.

– Вот! – победно объявил наконец и выхватил ослепительно блеснувшую золотом и многоценными камнями высокую шапку, по форме как бы митрополичью.

– Митра нешто? – растерянно спросил Василий Васильевич.

– Митра, да, но не архиерейская митра, а царская, видишь вон, венцом окружена. Такую только один византийский император носит. А теперь будешь еще и ты, поелику на Руси, как мы разумеем, ты первый самодержец по воле Божией. Были до тебя славные русские князья, но ты первый кладешь начало государственному самодержавию, которое направлено на благо всех христиан.

– Слова митрополита, равно как и несравненный дар его, и смутили, и глубоко взволновали Василия Васильевича.

– Ну, какой я царь…

– Ты царь! Ты утвердил себя, непокорных убрал, завистников к ногам склонил. Дела твои богоугодны, ибо подчинены спасению душ подданных от диавольского наваждения, в согласии они со словами Божиими: «Не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому по пути своего, и живу быти ему».

– Знаю, знаю, святитель, что власть дана мне от Бога, все надзирающего Промыслителя, но вижу, что попущением Божиим впадаю я в несчастия и царский трон мой колеблется, вон опять татары грозятся меня спихнуть,- возразил Василий Васильевич с прямодушием, какого сам не ожидал от себя.

– Да, сын мой, существует в мире и другая власть. Помнишь, как искушал Христа Спасителя господством над миром сатана: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне». И ты верно сказал про попущение Божие – не тебя одного, многих праведников делает оно несчастными. Само лоно православия Византия под сатанинской угрозой. Уже у стен града Константина стоит треклятый султан. И что турки, что татары – все едино семя, все сатанинская погибель. А я для того и прислан на русскую кафедру, чтобы обрела твоя царская власть благодатную силу Господнего благословения. Державная власть в христианском государстве освящена Промыслом Божиим. У нас с тобой Священная миссия внедрить церковное сознание всем нашим подданным, вывести на путь света Христова все дикие, языческие народы, коими окружена твоя святая и великая Русь.

– Истинно, истинно, святитель! Как славно слышать мне тебя и как верно сказано в Писании: «Вы – соль земли. Если же соль теряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

– Божиим позволением и твоей, государь, поддержкой. Бог дает тебе власть, ты должен использовать ее во имя блага подданных. Спасешь державу – спасешь и душу свою. Благословляю тебя, сын мой! – И митрополит трижды почеломкался с Василием Васильевичем, который был растроган до слез, а покидая палаты владыки, думал: «Как верно это – что Бог ни делает, все к лучшему!»

В честь митрополита Исидора великий князь дал пир, который длился три дня.

Званых было многое множество: все князья русские – великие, удельные, служилые, все лепшие бояре и воеводы, главы всех русских епархий, духовенство, иноземные послы и посланники, купцы, знатные придворные изографы и здатели [98] каменных церквей.

Епископ Иона, чье имя в переводе на русский значило «голубь», кроток был, необидчив и миролюбив. Он на правах местоблюстителя митрополичьей кафедры занимал в Кремле монастырское подворье, но с приездом Исидора отправил свое имущество в Рязань, куда возвращался епископствовать. В день приезда в Москву он передал Исидору митрополичью печать и ризницу с утварью и драгоценностями, а также все договора с князьями о церковных владениях, которые были разбросаны по всей земле Русской. Митрополиты на Руси пользовались не только высшей церковной властью, но имели значительные земельные и имущественные владения. С тех пор как Андрей Боголюбский положил начало церковной собственности, пожаловав Успенскому собору во Владимире целый город Гороховец со многими селами, владения церкви стали быстро расти и приумножаться. Для обслуживания этих владений имел митрополит множество бояр и дворян, своих придворных и даже свой полк ратников.

Исидор то литурговал в Успенском или Благовещенском соборах, то пировал с великим князем, то беседовал с членами семьи Василия Васильевича, производя на всех неизменно самое благоприятное впечатление. Иона терпеливо выжидал, когда выберется у митрополита свободная минута, чтобы посвятить его в тонкости русской церковной жизни.

Как-то сразу после обильного застолья Исидор спросил нечутко:

– Скорбишь и сокрушаешься, наверное, что расстаешься с полновластным управлением и мне, пришлому, все даришь?

– Не скорблю, но сердцем болею, да-а,- печально согласился Иона.- Свой дар я навеки передал, как и всего самого себя, на служение Богу и Его Православной Церкви. А она нынче в запустении… Как не болеть. А ты, слышал я, в долгий отъезд готовишься?

– Присутствовавший при этом великий князь насторожился: – Покидаешь нас, владыка? Почему?

Исидор словно бы смутился, не сразу отвечал и неохотно, даже как бы с досадой, покосился на Иону – дескать, зря тот затеял разговор:

– В Италии готовится Восьмой Вселенский Собор, я зван на него, и это почет не только мне, но и всей Русской Церкви.

И тут открылось, что Иона не такой уж и голубь:

– Не всякое собрание архиереев есть Собор. Вселенский Собор не может мудрствовать и отступать от истины, иначе это не Собор, а простое собрание.

– Кто же собирается от истины отступать? – обиделся Исидор – Не я же и не наша Православная Церковь!

– Значит, выходит, папа римский отступит, предаст свою веру латинскую и по-нашему креститься начнет?

– Я надеюсь на это.

_- Суетна надежда сия! – открыто сдерзил Иона

Великий князь слушал со все растущим недоумением. Вмешиваться поостерегся, но вечером призвал боярина Василия.

– Все ли ты, Полуект Море, обсказал мне о своем хождении к Мраморному морю?

– Из того, что сугубый интерес для тебя может иметь, разве что владыка Исидор был до поставления игуменом константинопольского монастыря Святого Димитрия и по поручению императора ездил его послом на Базельский Собор.

– Значит, он уже побывал в Италии, а молчит,- прикидывал Василий Васильевич, еще не зная, как к этому отнестись.

– Молчит, потому как знает, что ты спросишь: «А зачем ты ездил?»

– Да, да, зачем?

– Чего не вем, того не вем, но мыслю, что с потайкой тут дело, чую, замысливается что-то греками, а что – не прознал, уж не прогневайся.

При новой встрече с митрополитом Василий Васильевич обронил невзначай словно бы:

– В незнаемую землю, по неведомым дорогам надо ли без нужды ехать?… Какая она, Италия, с верой папской, с порядками заморскими? Такой ли у них уклад жизни, как у нас?

Исидор метнул на великого князя взгляд, в котором еле просматривалась снисходительная усмешка:

– И земля латинская мне знаема, и дорога туда ведома. А порядки заморские – всякие, уклад жизни иной, государь. Я собирался все сказать тебе, да случай не подворачивался, об одном их обычае, который перенять не грех. Вот ты держишь рядом с собой охрану, а послов своих наделяешь грамотами. Зачем? Император итальянский и папа римский иначе поступают. Они окружают себя людьми как бы просто празднолюбцами, мужиками и женками. Но это не простые мужики и женки – они охрана, они порядок, если понадобится, наводят словно бы невзначай, невидимо. А у тебя что? «Великий князь повелел!…» – и под микитки прилюдно человека берут. И послы в иноземные страны едут от них под видом стряпчих, изографов либо калик перехожих без всяких хартий. И ты так поступай.

– Так и буду,- согласился Василий Васильевич, вспомнив о «простом» фряжском купце Альбергати-Алипии. Он вернулся в Москву на следующий день после прибытия митрополита Исидора со свитой. Василий Васильевич знал об этом, но разговор все откладывал. И вот срок приспел.

Альбергати за заслугу, оказанную великому князю, получил серебряный слиток, на который мог бы купить возле Москвы целую деревню. Услуга стоила того – словно пелена упала с глаз Василия Васильевича, мог он теперь не только вопрошать да слушать велеречивого митрополита, но и прозревать намерения его.

Уверял Альбергати со слов людей из близкого окружения патриарха Иосифа и приехавших из Рима посланников и купцов, что в Италии предполагается не просто сбор представителей двух вер – православной и католической, но объединение двух Церквей, которые разделились в 1054 году и с той поры жили в непримиримом противоречии, которое выливалось нередко в прямую вражду и нетерпимость. Вот потому-то не был утвержден митрополитом Иона, который неизвестно ведь, согласился ли бы поехать в Италию, а если бы и согласился, то, кто знает, как повел бы себя… А в Исидоре патриарх с императором были уверены, многое на его ум, книжность и изворотливость возлагали, а самое главное – не сомневались в преданности его личной.