Афины на пути к демократии. VIII–V века до н.э. - Валерий Рафаилович Гущин

совершенно растерялись, не зная, что делать, и объявили через глашатаев, чтобы каждый спасался как может; между тем ареопаг, достав денег, раздал по восьми драхм на человека и посадил всех на корабли. По этой причине и стали тогда подчиняться его авторитету…» (Arist. Ath. Pol. 23. 1–2; ср. Plut. Them. 10)[588]. Но о роли ареопага в этих событиях мы будем говорить ниже.

Любопытную деталь к описываемым событиям добавляет Плутарх. Рассказывая о молодом Кимоне, он замечает: «Когда при нашествии персов Фемистокл посоветовал народу уйти из города, покинуть страну, сесть на корабли у Саламина и сразиться на море, большинство народа было потрясено столь смелым замыслом. В это время Кимон первым показался на Акрополе, куда он взошел с сияющим лицом через Керамик, в сопровождении товарищей и неся конские удила для посвящения их богине: это как бы означало, что государство в настоящее время нуждается не в конном войске, а в бойцах-моряках» (Plut. Cim. 5, пер. С. Лурье). В действиях Кимона трудно не заметить символического содержания, особенно в его прохождении через ремесленный квартал города – Керамик. Скорее всего, развитие флота для аристократии должно было восприниматься болезненно. Ведь на кораблях стирались статусные различия.

Затем последовала Саламинская битва. О ней немало сказано как в источниках, так и в исследовательской литературе. Обратим внимание на некоторые хорошо известные детали. Союзники, по сообщению древних авторов, не собирались давать бой у побережья Аттики. «Собрав свои корабли у Саламина, – рассказывает Геродот, – военачальники всех упомянутых городов стали держать совет. Еврибиад предложил каждому желающему высказать свое мнение: в каком месте из тех, что еще были под властью эллинов, удобнее всего дать морскую битву. Ведь Аттика была уже оставлена на произвол судьбы, и теперь дело шло только об остальной Элладе. Большинство выступавших единодушно высказалось за то, чтобы отплыть к Истму и дать там морскую битву в защиту Пелопоннеса» (Herod. VIII. 49). Еще большее смятение в рядах эллинов вызвало сообщение о занятии Ксерксом Афин и сожжении святилища Эрехтея (Herod. VIII. 56; ср. Diod. XI. 16. 3–17.1). Пелопоннесцы, несмотря на уговоры Фемистокла и афинян, были настроены покинуть Саламин.

Как известно, лишь хитрость Фемистокла разрушила планы греков и заставила союзников дать морское сражение у Саламина. Пока союзники вели жаркие споры, Фемистокл, по словам Геродота, отправил к Ксерксу своего слугу – Сикинна, который передал для персидского царя следующее сообщение: «Послал меня военачальник афинян тайно от прочих эллинов (он на стороне царя и желает победы скорее вам, чем эллинам) сказать вам, что эллины объяты страхом и думают бежать. Ныне у вас прекрасная возможность совершить величайший подвиг, если вы не допустите их бегства. Ведь у эллинов нет единства, и они не окажут сопротивления: вы увидите, как ваши друзья и враги [в их стане] станут сражаться друг с другом» (Herod. VIII. 75)[589]. И Ксеркс не преминул воспользоваться этим советом.

Эллины продолжали спорить, не зная, что уже со всех сторон блокированы противником. «Во время этого спора, – рассказывает Геродот, – с Эгины прибыл Аристид, сын Лисимаха, афинянин, которого народ изгнал остракизмом. Этого Аристида я считаю, судя по тому, что узнал о его характере, самым благородным и справедливым человеком в Афинах. Он предстал перед советом и велел вызвать Фемистокла (Фемистокл вовсе не был его другом, а, напротив, злейшим врагом). Теперь перед лицом страшной опасности Аристид предал забвению прошлое и вызвал Фемистокла для переговоров» (Herod. VIII. 79). Аристид первым сообщит грекам о том, что они заперты в узком проливе и вынуждены дать бой персам.

Мы опускаем детали этой битвы, поскольку они достаточно подробно описаны древними авторами. Итог ее известен – греки одержали славную победу. Однако войска персов не сразу покинули Афины. «С наступлением дня, – рассказывает Геродот, – эллины, видя, что сухопутное войско персов на том же месте, подумали, что и флот также находится у Фалера. Они ожидали второй морской битвы и готовились к отпору» (Herod. VIII. 108). По-видимому, Ксеркс предпринял попытку взять реванш за проигрыш на море.

«Когда Ксеркс понял, что битва проиграна, – сообщает Геродот, – то устрашился, как бы эллины (по совету ионян или по собственному почину) не отплыли к Геллеспонту, чтобы разрушить мосты. Тогда ему грозила опасность быть отрезанным в Европе и погибнуть. Поэтому царь решил отступить. Желая, однако, скрыть свое намерение от эллинов и от собственного войска, Ксеркс велел строить плотину [между берегом и Саламином]. Прежде всего он приказал связать финикийские грузовые суда, которые должны были служить понтонным мостом и стеной, и затем стал готовиться к новой морской битве. Все, видевшие эти сборы, думали, конечно, что царь совершенно серьезно решил оставаться и готовиться продолжать войну» (Herod. VIII. 97). «После морской битвы, – подтверждает Плутарх, – Ксеркс все еще не мог примириться с мыслью о неудаче и попытался по насыпям перевести сухопутное войско на Саламин, чтобы напасть на эллинов, и для этого сделал заграждение в проливе» (Plut. Them. 16).

Трудно сказать, были ли действия Ксеркса отвлекающим маневром или попыткой реванша, как считает Плутарх. Как бы то ни было, мост, ведущий на Саламин, так и не был построен. И все же маневр Ксеркса удался. «С наступлением дня эллины, видя, что сухопутное войско персов на том же месте, подумали, что и флот также находится у Фалера. Они ожидали второй морской битвы и готовились к отпору. Но лишь только эллины узнали об уходе вражеских кораблей, они тотчас же решили пуститься в погоню за ними. Однако они потеряли из виду флот Ксеркса, преследуя его до Андроса. Там, на Андросе, эллины держали военный совет. Фемистокл был за то, чтобы преследовать неприятеля и плыть между островами [Эгейского моря] прямо к Геллеспонту, чтобы разрушить мост» (Herod. VIII. 108).

Таким образом, Фемистокл советует грекам преследовать отступающих персов и двинуться к Геллеспонту. Помимо разрушения переправы, план преследования отступающего противника, скорее всего, включал освобождение островов и наказание тех, кто оказал помощь персам[590]. Но спартанцы и их пелопонесские союзники придерживались иного мнения.

Продолжим рассказ Геродота. «Еврибиад же держался другого мнения, говоря, что разрушение моста было бы величайшей бедой для Эллады. Ведь если персидский царь будет отрезан и вынужден оставаться в Европе, то он, конечно, не станет бездействовать. Сохраняя мир, он не добьется успеха, и возвращение домой будет ему невозможно, так как войско его в конце концов погибнет от голода. Перейди царь снова к нападению, может случиться, что он покорит целую Элладу город за городом и народ за