Школьное богословие - Андрей Кураев

Что здесь имеется в виду под "землей" - открыто для разных пониманий. Здесь важно поставить вопрос: а какова была степень собственной организации, структурированности этой "земли". Ведь "землей" называет Писание и весьма не примитивное тело человека. Поэтому вполне дозволительно понимать, что сначала была взята некая "телесность" как исходный материал, затем первым антропосозидающим действием она была приведена в "человекообразное состояние", а лишь потом ей дана была Жизнь, собственно человеческая.

Святитель Феофан Затворник, поясняя этот библейский текст, задается вопросом: а что из себя представляла та "земля": "Это тело что было? Глиняная тетерька или живое тело? - Оно было живое тело - было животное в образе человека с душою животною. Потом Бог вдунул в него Дух Свой"[214]. Это предположение св. Феофана получает дополнительную весомость, если вспомнить, что "земля", из которой создан Адам, достаточно специфична. Еврейский текст говорит не о дикой степной земле, стихийно приносящей плод (sadeh) и не просто о всей земной поверхности (eres), но об adamah - обработанной земле. Значит, Творец создает человека из прежде уже преобразованного, возделанного Им материала.

Это утверждение родства человека с миром животной жизни не только не противоречит Библии, не только позволяет снять ненужные конфронтации богословия с наукой, но и помогает поставить на место претензии "научного редукционизма". Да, человек родствен животным. Но это - не весь человек. И уж совсем это не может быть аргументом в пользу автоматически случайного развития. В.Н. Ильин вполне резонно отметил, что "вызвал бы всеобщий смех тот исследователь искусства, который, сравнивая, например, Рафаэля и Леонардо да Винчи, обратил бы внимание на то, что и у того, и у другого на картинах имеются красный, голубой и зеленый цвета или что человеческие фигуры у обоих имеются глаза, носы, волосы и т.п. и на этом основании стал бы утверждать, что между обоими художниками существенного различия не имеется".

Не менее неуклюже выглядит сравнительная анатомия, пытающаяся выдать себя за философскую антропологию.

Итак, мы видели, что Бог, "из сотворенного уже вещества взял тело, а от Себя вложил жизнь" (св. Григорий Богослов).

Значит, есть в человеке несколько пластов жизни: и физическая жизнь, и животная, и психическая, и культурная, но есть и человеческая и - выше-человеческая.

О вещая душа моя,

О сердце, полное тревоги,

О как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия.

(Тютчев).

Поэтому стоит обратить внимание на то, что в еврейском тексте книги Бытия говорится, что при творении человека Бог "вдохнул в человека дыхание жизней" (в русском тексте в единственном числе - "жизни"). У человека несколько жизней не в смысле переселения, а есть несколько пластов жизни. Святитель Феофан Затворник в человеке их усматривает пять: жизнь телесная, душевно-телесная, душевная, духовно-душевная и духовная. Основное в этом феномене "многоярусности" человека то, что христианин может вместить в себя и тварную и нетварную жизнь. "Христиане живут сугубою жизнью", - писал св. Григорий Богослов.

Но раз так многомерен и многосложен человек, значит он должен учиться координировать все проявления всех своих жизней, значит надлежит человеку учиться собирать себя воедино. Человек в себе носит соборное начало. В себе, в своей душе он должен преодолевать "тиранию раздробленности".

Человек всю жизнь свою должен устроить симфонически. В симфонии у каждого инструмента есть своя партия, но они должны слышать все время друг друга и уступать друг другу, чтобы родилась единая гармония. И значит, там, где произойдет разделение людей, их раскол между собой или между разными слоями их "жизней" - там будет искажен Божий замысел и там, в этой трещинке, заведется, говоря словами Вл. Набокова, "непоправимая гниль"...

Уже наличную сложность и разнообразность мира человек должен привести в новую симфонию, собрав себя (как сложное порождение сложного мира) и через себя весь мир воедино.

Соборность и Церковь здесь проступают как предназначение человека.

Человек в его отдельности еще не есть венец Божественного творчества. В Библии изначала мы видим, что о человеке сказано : "мужчину и женщину сотворил их" (Быт. 1,27). Вторая глава и здесь дополняет первую. В ней содержится знаменитый рассказ о сотворении Евы из ребра Адама.

В древних языках, в частности, в шумерском, одно и то же слово (Til) употребляется для обозначения "жизни" и "ребра". В русском же языке, мы помним, два смысла "живота". А жизнь ведь можно связывать не только с чревом, но и с сердцем, что находится в подреберьи. И, конечно же, надо помнить, что в еврейском языке слово "цела" означает не только ребро, но и "грань", "сторона". Женщина - грань человеческого бытия, и во многих толкованиях на книгу Бытия предполагается, что та "Ева", что ввела "Адама" во искушение, есть эмоционально-чувственная сторона человеческой души, увлекшая за собою разум и волю (традиционно символизируемые мужским началом).

Наконец, совершенно по-особому звучит рассказ Моисея, если соотнести Адама и Христа. Жена Адама - Ева. Невеста Христа - Церковь (Откр. 22,17). Церковь создана Христом через Его Кровь. Как жена Адама, так и Невеста Агнца получили свое бытие из ребра. Сон Адама (в Септуагинте - extasis) оказывается прообразом смертного сна Иисуса...

Как бы то ни было, полнота человечества - в единстве мужчины и женщины. Они предстают в Бытии поистине единосущными (мужчина по-еврейски - "иш", женщина - "иша"). Их единство благословляется, и задолго до грехопадения они получают заповедь деторождения.

АВЕЛЬ И КАИН

На протяжении всей Библии звучит мотив, впервые намеченный в "Шестодневе": мотив отделения.

В рассказе о творении мира видно, что мир создается путем вычленения, разделения, структурирования. "По определению Господа дела Его от начала, и от сотворения их Он разделил части их" (Сир. 16,26). Мир внутренне членится творческим усилием, чтобы в нем открылось место для человека. В первые же три дня разделяются три великих пространства.

Аналогично членится и время: подлинная святыня Израиля имеет не пространственную локализацию (откуда она у народа, у которого нет своей земли!), а временную. Суббота отделяется от остальных дней недели. Само слово "святой" в древнееврейском языке происходит от глагола "отделять".

В Библии мы видим, как пять Заветов сменяют друг друга. Первый завет был с Адамом. Затем был завет с Ноем (его знаком стала радуга). Следующий завет - с Авраамом. Наконец, собственно "Ветхий Завет" - завет синайский с Моисеем и Израилем. И пятый, "новый" завет, радикально изменивший отношения человека и Бога, исполнившийся во Христе и предсказанный уже ветхозаветными пророками: "Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли египетской... Но вот завет, который Я заключу: вложу закон Мой во внутренность их, и на сердцах их напишу его" (Иер. 31, 31-33).

И каждый из этих Заветов - это "отсечение", выбор. Слово завет, по-древнееврейски “берит”, происходит от глагола “бара” - резать, и в то же время, возможно, связан с глаголом “бери” - брать, избирать (в русском языке он сохранился почти без изменения).

Уже первый Завет с Адамом есть выделение: не с ангелами заключает Бог Завет, но с человеком. И для человека жизнь в Завете означает тоже некоторое отречение: ему предстоит держаться света Божией воли: "и отделил Бог свет от тьмы"...

Вся последующая Священная история - это история исключения и различения. В зените библейской истории, в Новом Завете (который представляет собой проповедь единства во Христе, не просто формального единства ради единства), "апостол любви", Иоанн призывает людей: "Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире" (1 Ин. 4,1). Но и на заре Священной Истории мы видим, что первый грех людей состоял в отказе от различения: Ева отнеслась к святыне древа познания как ко "всякому древу".

Второй грех, описываемый в Библии, или первый грех за пределами Эдема, - убийство старшим братом младшего. За что Каин убил Авеля? За то, что Бог не принял дары Каина (Быт. 4,5). Но почему в глазах Бога дары братьев оказались различны? Почему жертва Авеля, второго сына Адама и Евы была принята Богом, а жертва Каина, первенца, отвергнута?

Для понимания общебиблейской перспективы стоит заметить, что к четвертой главе книги Бытия уже второй раз в нее вторгается тема передачи прав первородства. Первый раз эта тема зазвучала в рассказе о наречении имен животных. Человек, который в порядке физического времени - новичок в мире, последыш, оказывается главой земной семьи. В глазах Бога он "старше", важнее, существеннее всех животных (даже самых "древних"). В четвертой же главе уже в рамках человеческого рода достоинство первородства отымается от Каина и переходит сначала к Авелю, а после его убийства к третьему сыну Адама - Сифу. Пройдет еще некоторое время, и в середине книги Бытия этот мотив зазвучит уже весьма резко. Исав "за чечевичную похлебку" уступит своему младшему брату Иакову право первородства (Быт. 25,29-34). Более того, минуя старшего Исава, на Иакова от их отца Исаака перейдет участие в Завете с Богом (Быт. 27).