7-е небо - Джеймс Паттерсон

— Ну и несет от вас. По канализации гуляли?

Криво усмехнувшись, я поблагодарила за комплимент, но мне было не до смеха.

Огонь до фундамента уничтожил дом Веттеров, где могли быть улики, позволяющие связать Ханса Веттера и Бретта Аткинсона с поджогами и убийствами.

Теперь этих улик нет.

Мы стояли в двух кварталах от пожара, перед домом, где проживал с родителями покойный Бретт Аткинсон. Ультрасовременный особняк с консольными террасами и видом на сотню миль вокруг могли себе позволить лишь очень и очень богатые люди.

Родители Ястреба не открывали дверь на звонки и стук патрульных и не перезванивали, несмотря на несколько сообщений, оставленных нами на автоответчике. Тело их сына до сих пор лежало невостребованным в морге. Опрошенные соседи подтвердили, что Аткинсонов уже несколько дней не видно и не слышно, хотя те никому не говорили, что собираются уезжать.

Моторы машин Аткинсонов были холодными. В ящике лежала почта двухдневной давности, а парень, при нашем появлении переставший косить газон, сообщил, что ни Перри, ни Мойры Аткинсон не видно уже неделю.

Об уликах в доме Веттера можно было забыть, но я не оставляла надежду, что в гнезде Ястреба найдутся доказательства чудовищных убийств, которые совершили юнцы.

Прошло тридцать пять минут после того, как Джейкоби позвонил Траччио и запросил ордер на обыск.

Мне позвонила Синди и сообщила, что она и с десяток фургонов теленовостей стоят у полицейского пикета в начале улицы.

Конклин отбросил с глаз слипшиеся от крови волосы и сказал Джейкоби:

— Я уже и не знаю, какими должны быть обстоятельства, не терпящие отлагательства.

— Охолони, Конклин, понял?! — зарычал Джейкоби. — Если мы и сейчас напортачим, нас живыми закопают. Меня отправят в отставку, а вы двое пойдете работать в «Бринкс секьюрити»,[26] если сильно повезет!

Прошло еще пятнадцать минут.

Я уже решилась солгать, что чувствую запах разложения, когда из офиса окружного прокурора на паршивом «шевроле» примчалась стажерка. Выскочив из машины, она со всех ног полетела по аллее ко входу, на долю секунды опередив Конклина, который уже занес тяжелый лом над одним из окон дома Аткинсонов.

ГЛАВА 121

Аткинсоны жили в настоящем музее: целые мили блестящего натертого паркета, большие современные картины на белых стенах высотой в два этажа. Свет включался автоматически, когда мы входили в очередную комнату.

Ощущение действительно было как в музее после закрытия: в доме не оказалось ни души.

И это выглядело жутковато. Ни домашних животных, ни газет или журналов, ни тарелок в раковине. Помимо продуктов в холодильнике и идеально выровненной одежды на вешалках в каждом шкафу почти ничто не говорило, что дом обитаем.

Пока мы не дошли до комнаты Ястреба в дальнем от спальни хозяев крыле.

Комната мальчишки была большой и светлой, окна выходили на запад, где открывался прекрасный вид на горы. Кровать занимала до странного мало места — узкая, с простым синим постельным бельем, с динамиками с двух сторон и наушниками, воткнутыми в CD-плейер. По длинной стене тянулся встроенный стол, уставленный компьютерами, мониторами и прекрасными лазерными принтерами, а следующая стена закрыта толстым пробковым щитом.

На пробку приколоты рисунки Ястреба, многие из которых я узнала по «Седьмому небу», но были и новые сюжеты: судя по всему, шла работа над вторым графическим романом.

— Сдается мне, это их творческая мастерская, — сказала я Конклину. — Тут они все и состряпали.

Рич присел за стол, а я рассматривала пробковый щит.

— Вторая книга, — сказала я Конклину. — «Lux et Veritas». Что это означает, можешь перевести?

— Легко, — сказал Рич, опуская сиденье стула гидравлическим поршнем. — «Свет и правда».

— Броский заголовок. Обещает новые пожары.

— Ястреб вел дневник. Я тронул «мышку», а он был на экране.

— Настоящий подарок…

Пока Рич просматривал дневник Бретта Аткинсона, я разглядывала рисунки на стене. Один из них меня невероятно зацепил, прямо-таки булавкой пришпилил к пробковому стенду. Нарисованы были мужчина и женщина средних лет, обнимающие друг друга за талию, но с плоскими, без выражения, лицами. Под рисунком была подпись.

Я узнала почерк.

Эти буквы мы уже видели на титульных листах книг, оставшихся в домах жертв поджогов.

— «Requiescat in leguminibus», — прочитала я по слогам. — «Покоятся…» где?

Рич меня не слушал.

— Тут у Аткинсона карта в компьютере, — сказал он. — Звездочками помечены Сан-Франциско, Пало-Альто, Монтерей. Нереально, ты погляди — фотографии домов, которые они сожгли! Это же доказательства, черт побери!

Так оно и было.

Я смотрела через плечо Конклина, который открывал веб-страницы, просматривая поиск информации по каждой из погибших семей, включая имена детей и даты пожаров. Много времени прошло, прежде чем я вспомнила заинтересовавший меня рисунок.

— Requiescat in leguminibus, — настойчиво повторила я Ричу.

Он подошел к стене и посмотрел на портрет предполагаемых Аткинсонов, прочитал подпись.

— Leguminibus — означает, кажется, «овощи». По-моему, люди на рисунке сильно смахивают на овощи вроде бобов или гороха…

— Горох?! — заорала я. — Господи Иисусе!

— Что, что такое? — забеспокоился Рич.

Я во весь голос позвала Джейкоби, осматривавшего дом с людьми шерифа, и первая нашла лестницу в подвал. Конклин и Джейкоби спустились за мной. Морозильник был горизонтальный, вроде сундука, невероятно большой.

Я открыла крышку. Сразу потянуло холодом.

— Requiescat in leguminibus, — сказала я. — Покоятся в горохе.

Я начала перекладывать пакеты замороженных овощей, пока не увидела под ними лицо женщины.

— В этом ящике места на двоих хватит, — пробормотал Джейкоби.

— Угу, — промычала я, продолжая раскопки.

Судя по приблизительному возрасту, я наверняка нашла Мойру Аткинсон, одетую в лучшее платье и замерзшую насмерть.

ГЛАВА 122

На следующий день, облаченная в новую синюю форму, вымыв волосы тринадцать раз и еще один — наудачу, я вошла в анатомичку. Клэр стояла на верхней ступеньке шестифутовой стремянки, наведя свою «Минолту» на обнаженное безголовое тело Меки Веттер. Снизу Клэр выглядела огромной, а сооружение — весьма шатким.

— Неужели больше некому это сделать? — с неудовольствием спросила я.

— Я уже закончила. — Она начала спускаться, по одному осторожному тяжелому шагу за раз.

Я показала на женщину на оцинкованном столе:

— Могу сэкономить тебе время, случайно знаю причину смерти жертвы.

— Видишь ли, Линдси, я все равно обязана это сделать для доказательной базы.

— Ладно, но просто чтобы ты знала: вчера твоя пациентка окатила меня кровью, осколками костей, фрагментами волос, не говоря уже о мозгах. Знаешь, на что похожи на ощупь кусочки мозга?

— На теплый жевательный мармелад вроде мишек Гамми? — сразу ответила Клэр, широко улыбаясь.

— Гм. Ну да. Точно.

— Одним из моих первых дел было самоубийство. — Клэр сделала Y-образный разрез, проведя скальпелем от ключиц до лобка миссис Веттер. — Старый солдат свел счеты с жизнью, приставив под подбородок дробовик двенадцатого калибра. Я, вчерашняя студентка, зашла в трейлер, где он жил, наклонилась над телом, лежавшим в огромном мягком кресле, и начала делать снимки, а копы трепались и смеялись…

— Над чем?

— Не знаю. Это и обидно, подруга.

Я захохотала — впервые за долгое время.

— Ну вот, стою я над трупом буквой «зю», а примерно четверть мозга того мужика медленно отклеилась от потолка, сорвалась и шмякнулась мне вот сюда, за ухо. — Она шлепнула себя по шее, а я оценила ее рассказ хорошим смачным гоготом. — Как я и сказала, теплый жевательный мармелад. Ну, прошло-то как? — осведомилась Клэр.

— А что тебя интересует? Допрос дьявольского отродья твоей пациентки или встреча с мэром?

— И то и другое, дорогая. Я пробуду здесь всю ночь — благодаря твоим крылатым друзьям наш склеп не пустует.

— Ну, сперва о Веттере, коротко и ясно. Он тут же спрятался за спину адвоката — дескать, ему нечего сказать. А если и раскроет рот, то готова спорить на сотню долларов, будет утверждать, что убивал и мучил его приятель, а он просто смотрел.

— А что это изменит? Убийца или пособник, он все равно получит смертельную инъекцию. Да и вы стали свидетелями того, как он убил эту бедную женщину.

— Не только мы, еще тридцать спецназовцев. Но ради родственников погибших я хочу, чтобы он признался во всех убийствах.

— А с мэром как прошло?

— Ха! Сперва мы с Конклином обменялись смачными шлепками ладоней, а Джейкоби чуть не плакал — так нами гордился. Я думала: о, наконец-то мы сможем вытащить раскрываемость из подвала хотя бы до первого этажа, — и вдруг заходит разговор, у кого право первым приняться за Веттера, ведь убийства он совершал не только у нас, но и в Монтерее, и в Санта-Кларе, и… Клэр, дорогая, что с тобой?