Святая святых женщины - Валентина Немова

Теперь мне стало ясно, чем занималась она в день моего приезда, где бегала, замуровав меня в стенах своего дома, и на следующий, отправив в церковь с родичами Антона, почему препятствовала нашей встрече с мамой. Она прекрасно знала: как только мы с мамой увидимся, старушка "поноется" мне на нее, я начну разбираться в ее махинациях и положу им конец. И торопилась управиться до того, как я "суну нос в ее дела". И обошла все кассы, в которых хранились мамины сбережения.

Всего сняла она с маминых книжек 700 рублей. Если учесть, что родительский сад был оценен тогда, как я уже говорила, в 1400 рублей, это были очень большие по тем временам деньги. Наверное, ей хотелось заграбастать все, но это у нее почему-то не вышло. Но и того, что она сумела присвоить, достаточно, чтобы обвинить ее в воровстве. Вот за что впоследствии я "всыпала" ей, так сказать, по полной программе. А она, обидевшись на меня в душе, вслух возмутиться тем, как я обошлась с ней, даже не посмела, сознавая, что заслуживает гораздо большего наказания. Ее можно было за такие махинации призвать к ответственности по всей строгости закона. Но маме эта мысль в голову не пришла, и я не стала родительницу к этому склонять: не согласилась бы она ни в коем случае судиться с родной дочерью из-за денег…

— И на что ты потратила эту крупную сумму? — спросила я у сестры.

— Купила памятник на Милочкину могилку.

— Во сколько он тебе обошелся? Только не лги! Я это проверю.

— В 25 рублей.

— Взяла, значит, 700, потратила 25. А где остальные? — решила я устроить проворовавшейся сестре допрос с "пристрастием".

— Ну, остальные… — помявшись, принялась оправдываться Галка, — мы с мамой договорились, что они будут ей на смерть, на погребение. Будем загодя все покупать: платки, полотенца…

Когда она начала рассуждать о предстоящих маминых похоронах, я словно окаменела: таким будничным тоном заговорила вдруг она, точно речь шла о чем-то самом обыкновенном, каждодневном. Взяв себя в руки, я продолжила "пытать" ее:

— Так, может быть, покажешь эти твои заготовки к похоронам?

— Но ведь еще пока ничего нет…

— Тогда где деньги? Неси их сюда и верни маме!

— Должны же вы понимать, ведь свадьба… — промолвила она.

— Выходит: решила ты на деньги матери свадьбу дочери закатить! И еще какие-то подарки с нее требуешь! Настроила девчонку против бабушки! — Я отчитывала сестру, как она того заслуживала, не щадя ее самолюбия. Мама молчала, одобряя каждое мое слово. Меня ничуть не волновало, даст ли она мне хоть что-то из той суммы, которая осталась у нее на счетах. Я хотела только одного, чтобы эти деньги принадлежали ей и чтобы она могла ими пользоваться, пока жива. А у Галины, думала я, и своих, наверное, куры не клюют.

Сестра, должно быть, так и предполагала, что проверкой сберкнижек мамы займемся мы с нею именно после свадьбы, потому и выставила меня среди ночи, стараясь сорвать это мероприятие. Надеялась, наверное, что, ночуя у Татьяны, я просплю до обеда, а она, Галина, за это время успеет удрать куда-нибудь. Потом еще под каким-нибудь предлогом можно будет отложить ревизию. А там, глядишь, Татьяна попросит меня освободить жилплощадь. Мне придется сразу же уехать. Я уеду, и все останется, как было, как ею задумано. Изворотлива, ничего не скажешь…. Но не вышло так, как она хотела. Однако и страшного для нее пока ничего не произошло.

Убедившись в том, что ее старшая дочь совсем из рамок вышла, мама должна была, по моему мнению, немедленно, с места не вставая, наказать негодницу за своеволие. Но, словно парализованная сделанным ею неприятным открытием, старушка ничего не стала предпринимать, что не было нами с ней сразу оговорено. А я, по известной уже причине, не стала ее при Галке поучать, подсказывать, как в подобных случаях нужно поступать с такими, как моя старшая сестра. И мы с ней ушли, не забрав ее сберкнижки у Галины. Когда останемся с родительницей наедине, тогда и обсудим эту нашу проблему, — решила я.

Вот уж обрадовалась, наверное, плутовка, что мы ушли, а ничего не взяли. И не сделала для себя соответствующих выводов. А зря…

* * *

Подъезды к домам внутри Лидиного квартала, хоть и заасфальтированы, однако очень узкие. Двум грузовикам, если повстречаются, разъехаться очень трудно. Ходить по таким шоссе (тротуаров вдоль них вовсе нет) просто опасно. Легковые машины разных марок так и снуют взад-вперед.

Вот ползем мы с мамой (такси поймать на сей раз не удалось), пробираемся потихоньку, занимая вдвоем чуть ли не всю ширину дороги. Вдруг "Волга" навстречу. Мама испугалась, дрожит вся, как маленькая девочка, и, стараясь спрятаться, поворачивается к автомобилю спиной, выставляя попу. Я пытаюсь ее выпрямить, повернуть лицом к машине (так ведь безопаснее), отодвинуть к бордюру. А она в ужасе сопротивляется и кричит на меня на весь двор. Наконец машина проскочила мимо. Тут я заметила, что чулки у мамы спустились, свисают на валенки (она же не носит пояса, а резинки спали), и колени под ее кашемировым платьем голые, красные, холодные. Я стала подтягивать ее чулки и ругаться (точно она была моим ребенком), что она так легко оделась. А мама — бранить меня за то, что я будто бы чуть с ног ее не сбила. Настоящий базар устроили, не доходя несколько шагов до дома Юдиных.

В этот момент к нам подошла еще одна старушка и принялась вместе со мной приводить в порядок одежду моей мамы. То была баба Стюра, которая шла к сыну в гости.

Лидину свекровь, как уже было сказано выше, мама не любила. Осуждала за то, что на своем участке, который был раза в два больше нашего и находился рядом с домом, не вырастила она, пока жила на поселке, никаких фруктовых деревьев и ягод не разводила. Занималась только овощами, закуску к выпивке заготавливала на весь год.

— Лодыри они несусветные, — всякий раз повторяла мама, когда речь заходила о родителях Родиона. Но мнение свое о них им в глаза никогда не высказывала. Ругаться — не ее амплуа. Она умеет сдерживаться. Встречает бабу Стюру всегда приветливо. Та платит ей тем же. Комплименты, как умеют, говорят друг другу две старушки. Обнимаются, целуются. Дипломатки настоящие…

Недовольна мама была также тем, что ее сватья в последнее время стала совать свой длинный нос в наши, Русановых, дела. Как придет, начинает наставления давать. Маме — что пора уже "отписать" земельный участок тем, с кем живет. Мне — что пора уже остепениться. Не молодушка, мол, в самолете над землей все время кружиться, деньги по воздуху развеивать. Можно ведь там, где живешь, сад купить. Дешевле выйдет.

В этот день, как заигранная пластинка, талдычила она все то же самое. Мама выслушала ее молча (где она только терпение для этого берет?). я же не сочла нужным оставить при себе свои мысли. Не привыкла помалкивать, когда меня пытаются, как теперь говорят, "строить". Ответила вредной бабке сердито:

— Пока мама жива, она сама будет хозяйкой своего сада. Будет кушать фрукты и ягодки, которые там зреют. Об этом не кто-либо, а я позабочусь. И не перестану сюда приезжать. Пусть это будет даже в убыток мне.

Тут Лида позвала нас всех на кухню, к столу. Любопытно ей было узнать, как прошла свадьба. После обеда разрешила мне задержаться у них и побеседовать с мамой tet-a-tet…

Заглянув в тумбочку буфета, где обычно стояли вазочки с конфетками, печеньем, мама сказала заунывным голосом:

— Надо бы сватью от себя чем-нибудь угостить, но у меня ничего такого нет… вкусного, сладкого. Кончилось давно. И купить не на что.

— Вот видишь! — поймав родительницу на слове, повернула я разговор туда, куда хотела. — Деньги тебе нужны.

— Как не нужны! — поддержала мама предложенную мною тему. — Лида говорит: рубль в день даешь, а ешь все. Но я тебе это уже сказывала…

— Положим, тебе и рубля в день за глаза хватает, но лучше бы ты Лиде дала деньги, а не Галине. — Я надеялась, что сумею как-то ненавязчиво, исподволь внушить маме мысль, что она неправильно поступила, не отняв у Галки свои сберегательные книжки, хотя и убедилась уже, что та не сберегает, а расхищает ее "капитал". А если Галина приберет его к рукам, то какая разница, кто это будет делать, старшая ее дочь или младшая?

— Все же Лида в магазины ходит, продукты покупает, еду варит. А Галина ведь — ничего!

— Она в саду работает! — хоть и гневалась мама на старшую дочь, но все же, по привычке, приобретенной ею в давние времена, старалась выгородить ее, такую нахалку.

Еще в детстве нашла Галина к матери подход и пользуется им до сих пор. Говорит маме только приятные слова, и за это ей и гадкие дела прощаются. Если и дальше мама, стараясь сохранить лад-склад в семье, будет обманщице этой все прощать, оставит ее Галка без копейки. Юдиным это очень не понравится. Нужно было "вправить мамочке мозги" во что бы то ни стало. Для ее же пользы. Я пока не теряла надежды, что это мне удастся: