Гражданская война в России - Сергей Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но дело было не в непонимании. Придворная верхушка как раз понимала, что уступка либеральному земскому руководству откроет в структуре режима ту брешь, в которую ворвутся совершенно не консервативные силы, а то, что М.Вебер назвал «архаическим крестьянским коммунизмом». Так и получилось с I и II Государственными думами и «приговорным движением» крестьян — большой кампанией по подаче в Думу петиций и прошений. Кроме того, царское окружение верно оценивало глубину пропасти, которая отделяла либералов от народных масс, и не считало кадетов и земцев надежным заслоном против революции — к чему же тогда идти им на уступки, ослабляя структуру власти.
По этому вопросу в верхах шла дискуссия с 90-х годов XIX века, отраженная в записках С.Ю.Витте и тогдашнего министра внутренних дел И.Л.Горемыкина. Одна сторона доказывала, что в Западной Европе именно учреждения самоуправления «подточили абсолютную власть» и что «самодержавие с земством несовместимо». Другая сторона, напротив, видела в земстве «корректив против бюрократического абсолютизма» и средство предотвратить революцию[32].
В декабре 1904 г. бывший заместитель Горемыкина, а теперь заместитель Витте (и впоследствии обер-прокурор Синода) А.Д.Оболенский писал Витте, который считался противником земства:
Плотину прорвало, потока Вы не остановите, но в русло его направить можно и должно… Вы думаете, быть может, что вам удастся чего-либо достигнуть силой? Мечты! К несчастию для нас, современников, и, вероятно, для наших детей, но, быть может, к счастью для будущего России— вы ее в Испанию не превратите. Филипп II и католичество съели Испанию, наши бюрократические бредни Россию не раздавят, но, конечно, вызовут нечто такое, от чего нам тяжко придется [8, с. 37].
С назначением министром внутренних дел вместо убитого эсерами Плеве более либерального Святополк-Мир-ского у земцев возникли надежды на более терпимое к ним отношение правительства, и было решено созвать 6–7 ноября 1904 г. в Москве съезд земских деятелей. Активное участие в его подготовке приняли кадеты, которые собирались выдвинуть на съезде свою конституционную программу. Этим предполагалось нейтрализовать набиравшее силу революционное движение. Видный земский деятель Е.Д.Кускова писала:
Скорей, скорей! Левый крен наклоняет корабль! Делайте же ваши конституционные заявления! Внушите вашим славянофилам и вот этому безвольному часто плачущему монарху, что прямой, честный, открытый, нелицеприятный переход к народному представительству еще может спасти не только страну, но даже саму монархию! [8, с. 15].
А видный деятель земства (впоследствии октябрист) граф П.А.Гейден так сформулировал необходимость конституционных инициатив земцев: «Если не будет дано правильно обоснованных начал, Россия пойдет с неизбежностью к революции».
Проводить земский съезд царь запретил, но его по обоюдному согласию провели как частное совещание. Земцы в своих резолюциях пытались склонить царскую власть на путь реформ, предоставляя ей инициативу, чтобы реформы не выглядели результатом давления снизу. Но и это не было принято царем, он отвечал, что реформ «хотят только интеллигенты, а народ не хочет».
Вслед за состоявшимся де-факто земским съездом 1904 г. либеральная оппозиция прибегла к новой форме легальной борьбы — она начала «банкетную кампанию». В губернских городах собирались многолюдные банкеты с участием либеральной интеллигенции, произносились речи, выдвигались конституционные требования и принимались резолюции. Хотя над этими банкетами подшучивали (мол, это конституционные требования «за осетриной с хреном»), они ставили режим в трудное положение. Директор Департамента полиции А.А.Лопухин считал банкеты более вредными, чем студенческие демонстрации. Репрессии против участников банкета выглядели бы глупо и были неэффективны, так что оппозиционные выступления оказались легализованы явочным порядком и стали привычными.
Резолюции банкетов оформлялись как петиции, которые были запрещены законом. Таким образом, и петиции были де-факто легализованы. Дошло до того, что петицию с требованием участия выборных представителей в законодательстве написали собравшиеся в Москве 23 губернских предводителя дворянства. Затем московская городская дума единогласно постановила направить правительству требования, аналогичные решениям земского съезда. Святополк-
Мирский убеждал царя: «Если Вы даже не будете доверять предводителям дворянства, на кого же Вы будете опираться? Ведь их уже в отсутствии консерватизма нельзя заподозрить». По своей инициативе он организовал подготовку для царя доклада с программой реформ, которая могла бы исходить прямо от Николая II, как «пожалованная».
В либеральном крыле правящей верхушки этот доклад считался выдающимся документом. В нем не только была дана очень выразительная и аргументированная характеристика политического положения страны, но и сформулированы многие положения, легшие впоследствии в основу программы реформы Столыпина. Так, впервые была высказана мысль о том, что сохранение поземельной общины представляет политическую опасность для самодержавия, и рекомендовалось заменить ее частной собственностью на землю.
Доклад этот трижды обсуждался на совещании у царя. Оно кончилось, по словам Святополк-Мирского, «полной победой бюрократии». Проект указа поручено было готовить Витте, главный пункт (об участии выборных в законодательстве) был вычеркнут, а Святополк-Мирский через месяц был отправлен в отставку. Указ, изданный 14 декабря, Ленин назвал «прямой пощечиной либералам».
Русско-японская война обострила кризис государства. Переориентация царского режима на чисто репрессивную политику и усиление сыскных и карательных органов не снизили напряженности, и после цусимской катастрофы правительство на время утратило возможность поддерживать равновесие. Этим воспользовались деятели земства. 24 мая 1905 г. в Москве открылся земский съезд, несмотря на резолюцию царя на докладе А.Ф.Трепова: «Надеюсь, что съезд не состоится, довольно наболтались». Московский генерал-губернатор не стал выполнять решение об использовании полиции для недопущения съезда. В июне в Петербурге прошло совещание 26 губернских предводителей дворянства, которое поддержало требования земцев о проведении конституционных реформ. В записке, поданной царю, содержалась важная и глубокая мысль:
Роковое стечение обстоятельств таково, что, если бы удалось силою отсрочить революцию, не устранив ее причин, каждый месяц такой отсрочки отозвался бы в грядущем несоразмерным усилением ее кровавой беспощадности и безумной свирепости [8, с. 156].
6 июля 1905 г. в Москве собрался общеземский съезд совместно с представителями городов. Московские власти официально не разрешили съезд, но обещали не чинить ему препятствий. Но из Петербурга поступила строгая телеграмма Трепова (власти опасались, что съезд объявит себя учредительным собранием и образует временное правительство). Поэтому на открытии съезда появился полицмейстер, который составил протокол.
Хотя на съезде земцы определенно отмежевались от левых революционных движений, ночью 14 июля у председателя Московской губернской земской управы Головина был проведен обыск, и документы съезда изъяты. Трепов разослал губернаторам и градоначальникам циркуляр, в котором предписывал установить за участниками съезда слежку, изъять воззвания съезда и пр. «Единственная партия, способная мирным путем помочь разрешению тягостного кризиса, подвергается гонениям», — жаловались земцы.
О том, что царская власть оказалась именно в «исторической ловушке», то есть в состоянии такого порочного круга, когда любой шаг ухудшает положение, говорит тот факт, что высшие чиновники государства понимали это — и не могли предложить никакого конструктивного разрешения противоречий. С одной стороны, очевидным и организованным противником самодержавия была либеральная оппозиция, которая требовала демократизации и конституционной реформы по западному образцу, а с другой — не оформленная в явном виде и кажущаяся консервативной масса патриархального крестьянства. П.Б.Струве писал в марте 1905 г., что правительство не прочь натравить крестьянство на «образованные классы», включая либеральных помещиков (земцев), но само боится крестьянского движения больше, чем помещики [8, с. 120].
Еще ярче выразилась эта неопределенность в момент назревания революции 1905 г. в отношении к крайней мере — установлению в России военной диктатуры. Этот вариант рассматривался в верхах, но был отвергнут по одной причине — слишком высоким казался риск того, что и сам диктатор, сконцентрировав в своих руках инструменты самодержавной власти, «подпадет под влияние либерального напора»[33].