Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

43

– Один лик божий является в трех по порядку разложенных зеркалах: в ангеле, в душе и в теле мира, – говорил Марсилио Фичино, наибольший платоник из собиравшихся вокруг братьев Медичи, и его лицо, постное и утонченное, еще вытягивалось. – Блеск и красота божьего мира, так отраженные, должны быть названы всеобщей красотой, а всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью.

Люди попроще имели другие способы приблизиться к божескому через любовь, имея руководителя, как Екатерина Сиенская. Известная в те времена духовидица перед кончиною сообщила, что де Христова невеста вступает на ложе своего жениха, называла Иисуса сладчайшим возлюбленным рыцарем и еще по-всячески, в чем некоторые ханжи усматривали неприличие. Наконец, третьи исходили из Дантовой «Новой Жизни», где Поэт с присущей ему силой показывает, как таинственный Амор является то в виде юноши в красной одежде, то в белой, то пламенеющего облака или, внезапно утрачивая какие бы ни было признаки, внедряется в душу в качестве универсальной причины. Но все равно соглашаются, что этот князь Амор, или Любовь, управляет и господствует в громаднейшей области и его воля объединяет множество подданных. И неудивительно, если люди разного состояния и привычек, невежественные и хорошо образованные, все горячо обсуждают сердечную привязанность младшего Медичи.

Симонетта Веспуччи, урожденная Каттанео, имела плоскую, даже впалую грудь, а живот выдавался как у беременной и нос был велик, однако же, подчиняясь внушению Медичи, граждане Флоренции считали ее образцом красоты и прелести. Симонетта была замужем за Марко, сыном нотариуса Анастасио Веспуччи, второй сын которого, Америго, дал имя Америке, открытой Христофором Колумбом. Хотя Симонетту можно было назвать возлюбленной Джулиано Медичи только в идеальном смысле, семейство затаило на него вражду и, поддерживая заговорщиков Пацци, способствовало его гибели. Между тем незадолго до этого Симонетта внезапно умерла, и многие оплакивали ее смерть, будучи в уверенности, что в таких людях отражается лик божий и созерцающие подобную красоту коротким путем сообщаются с небом.

В отличие от Лоренцо, которого называют самым безобразным человеком в Италии, Джулиано очень красив: кожа у него нежная и белая и без малейшего румянца, а взгляд приветлив, тогда как в выражении Лоренцо видна язвительная насмешка. Движения младшего Медичи плавны и неторопливы, Лоренцо же во всех действиях резок и быстр, и, покуда Джулиано убивался и вздыхал, Лоренцо написал большое количество сонетов на смерть Симонетты Веспуччи, где показал себя таким же огорчающимся и влюбленным, как его брат. В красивых благозвучных стихах Лоренцо сообщает читателю свои переживания с поэтической тонкостью, в то время как в написанных прозою комментариях рассматривает их более подробно, приводит примеры и аналогии и разъясняет темные места.

Пропорция, в какой соотносятся проза и стихи, у Лоренцо примерно такова же, что и у Данте в его «Новой жизни», или у провансальских трубадуров. Этот жанр, называемый прозометрией, не Лоренцо придумал, и он встречается в поэтической практике задолго прежде него. И все же, имея предметом исследования собственную душу и вокруг нее только и обращаясь, автор находит нужным оправдываться. «Мне не кажется, – рассуждает Лоренцо, – что в толковании событий, происходящих в моей душе, есть что-нибудь зазорное. Напротив, это дело из всех наиболее стоящее и дает наилучшие плоды, что доказывают многочисленные ошибки и нелепости, допущенные комментаторами чужих произведений, поскольку они достовернее изображают самих себя, нежели то чужое, о чем берутся судить. Тогда как собственная душа и ее произведения легко доступны владельцу и сами себе открыты».

И тут наиболее существенно, как автор показывает, чем является для поэта окружающий его мир, а именно тем, чем для влюбленного звон церковного колокола или журчание ручья, поскольку этот влюбленный, куда свое ухо ни обратил бы, отовсюду в него проникает имя, предпочитаемое им среди прочих. Касаясь зрительных образов, Лоренцо замечает, что, глядясь в светлую прозрачную воду, как в зеркало, влюбленный находит там то, к чему имеет неодолимое влечение, а обращаясь к облакам, и между ними усматривает предмет своей склонности. Выходит, как душа человека правильно называется зеркалом природы, так и природа отчасти, в известных обстоятельствах, есть зеркало души человека. Но если произведение поэтического искусства непременно отвечает своему создателю, наиболее правдоподобно показывая его самого и его намерения, почему не отнести это к благороднейшей живописи?

Я не премину поместить среди моих наставлений новоизобретенный способ рассматривания, хотя он может показаться ничтожным и почти что смехотворным. Это бывает, если ты рассматриваешь стены, запачканные разными пятнами, или камни из разной смеси. И если тебе нужно изобрести какую-нибудь местность, ты сможешь там увидеть подобие различных пейзажей, украшенных горами, реками, скалами, деревьями, обширными равнинами, долинами и холмами; кроме того, ты сможешь там увидеть разные битвы, быстрые движения странных фигур, выражения лиц, одежды и еще бесконечно многие вещи, поскольку с подобными стенами и смесями происходит то же самое, что и со звоном колокола, – в его ударах ты найдешь любое имя или слово, какое ты себе вообразишь.

Первоначальную идею, подобно мягкой глине, один изобретатель перенимает от другого для обработки, и тут в ее податливой мягкости возникают как бы различные выражения лица: от высокоумного божеского до шутовского или нарочито простецкого. Данте, намеревавшийся прославить любовь как одну из частей философии, говорил, что во всяком действии главное сделать других подобными себе, отчего, заключает поэт, «мы видим, как солнце, посылая лучи на землю, превращает вещи в свое светоносное подобие в той мере, в какой они в силу собственного предрасположения способны воспринять его свет».

Лоренцо отчасти приспустил идею с небес и, избегая нарочитого мудрствования и натянутых аналогий, часто свойственных Данте, приблизил к цветущим лужайкам возле Флоренции. Леонардо применил идею взаимодействия к живописи, тогда как Сандро Боттичелли заранее осмеял его довольно осторожные рассуждения и вывернул наизнанку, после чего первоначальная идея оказалась глубоко скрытой под нищенской одеждой, так что Леонардо ее не признал в таком виде и гнал со двора, подобно недоверчивым домочадцам, не признающим вернувшегося после долгого отсутствия блудного сына.

Если кому-нибудь не нравятся пейзажи, то он считает, что эта вещь постигается коротко и просто. Как говорил наш Боттичелли, достаточно бросить губку, наполненную различными красками, в стену, и она оставит на этой стене пятно, где будет виден красивый пейзаж. И этот живописец делал чрезвычайно жалкие пейзажи.

Древний Платон справедливо указывает, что одно только широкое распространение какой-нибудь вещи не служит причиною, чтобы ее отрицать: хорошо владея латынью и греческим, Лоренцо Медичи свои поэтические произведения, как и комментарии к ним, писал на тосканском наречии и его восхвалял. Громадное большинство населения не только не знает латыни и тем более греческого, но, выучившись читать на тосканском, из-за отсутствия необходимости или досуга этим не пользуются, так что лучше дать им выучивать наизусть и со слуха. Предлагая образованным людям более изысканные кушанья, Лоренцо не жалеет старания и времени придумывать к карнавалам и праздникам, чему во Флоренции нет числа, диалоги, игры и песенки; принято, чтобы сообщество, или конгрегация, – будь то девственницы, бедные невесты, куртизанки или кормилицы, – имело каждый раз новую песенку, Флоренция же с охотою распевает стихи, которые сочиняет ее поработитель и узурпатор народного суверенитета, а сам он, нисколько не важничая, отплясывает вместе с другими.

44

Если мастер набожен, таковыми кажутся и его фигуры со своими искривленными шеями; если мастер не любит утруждать себя, его фигуры кажутся срисованной с натуры ленью; если он непропорционален, фигуры его таковы же; если он глуп, он широко обнаруживает себя в исторических композициях – они враги всякой цельности, фигуры их не обращают внимания на свои действия, наоборот: один смотрит туда, другой сюда, как во сне.

В диалоге «Гермотим, или О выборе философии» величайший из греческих софистов, Лукиан, утверждает, что каждый философствует соответственно своему характеру; при этом он описывает эпикурейцев как добродушных и падких до удовольствий, перипатетиков называет корыстолюбивыми и большими спорщиками, платоников же наделяет надменностью и честолюбием. Применительно к новым флорентийским платоникам сюда надо добавить утонченность, важность и чуточку ханжества, которое заключается в том, что они не любят называть вещи своими именами и избегают всего некрасивого и грубого, даже когда на этом держится жизнь. Их настроению и духу как нельзя лучше отвечает «Примавера», или «Весна», картина, написанная Сандро Боттичелли для Медичи; правда, если разбираться, что именно здесь представлено и правильно ли такое название, находится столько знатоков, сколько и толкований, хотя все соглашаются, что Флора имеет огромное сходство с умершей Симонеттой Веспуччи, а Борей, или Северный ветер, своим видом вызывает дрожь как бы от холода, и в целом картина изумительно красива.