Слуга злодея - Александр Крашенинников

— Вот это чертежи стефенсоновой пароходки, — он показал правую трубку, — а это — паровой телеги Черепановых, — он встряхнул левой.

— Вот они где у меня! — крикнул он так, что лошади пустились вскачь. — И великий князь, и Александр Гумбольдт!

— Но Михаил Васильевич сделает императрице доклад о паровой телеге Черепановых и тогда все откроется.

— А Михаил Васильевич у меня здесь! — Вертухин привстал, закинул руку пониже спины и сделал до того неприличный жест, что Кузьма закрыл глаза рукавицей. — Доклад-то он сделает да вовсе не о том. Ничего не откроется.

— Вы, сударь, великий душезнатец, — признал Кузьма.

— Мне бы еще дело с пароходкой Черепановых растрясти, — сказал Вертухин, садясь.

— А что такое? — полюбопытствовал Кузьма да с такой неучтивой поспешностью, что Вертухин опять замолчал на пять минут.

Природа меж тем жила, не обращая на них никакого внимания: сорока летела наискосок, руля заброшенным вбок хвостом, на щеках сугробов, в углублениях, лежали тени, голубые, как синяки. В лазоревом небе плавали лохматые, похожие на пуделей облака.

Глава тридцать первая

Несказанное проворство мысли

Вертухин наконец повернулся к Кузьме. Кузьма был денщиком чрезвычайным. Он хоть иногда барину и противоречил да шутки в его адрес пускал, но полагал его особу главной во всех случаях жизни. Тем более что барин говорил всегда веско и значительно, будто на бракосочетании. Посему Кузьма с этого мига уже не слышал ни перебранки саней с комьями, летящими из-под копыт, ни возмущенного лая Пушки в сторону лисы, ни криков вороны, этого пернатого крокодила русских лесов, хватающего все, что может унести. Он ждал, что скажет барин.

— Ежели проложить колесопроводы в степи на том берегу Волги, — Вертухин показал рукой в южную сторону, — они от Черного моря выйдут к Воронежу и Казани. Сейчас пароходка Черепановых бегает со скоростью семнадцать верст в час. А когда они совершенно отстроят новую, она будет давать пятьдесят верст в час. И может перевозить в своих фургонах две тысячи пудов пушек, ядер и солдат. Линейный корабль «Реал-Мустафа», но ходящий посуху! И таких кораблей можно пустить по колесопроводам великое множество.

— Экие страсти вы говорите, сударь! Да вить тогда султан-паша разделит Россию надвое!

— Ежели колесопроводы сделать из железа, а не из чугуна да приковать их железом же к каменным подстаментам, — кивнул головою Вертухин. — Дабы наш тороватый народ не растащил.

Глаза Кузьмы от ветра наполнились слезами, кои обильно текли по щекам, но он смотрел на барина, не моргая.

— Неужто нельзя этому злодейскому плану помешать? — с надеждой спросил он.

— Полагаю, господин Минеев и был послан для употребления к расстройству сих намерений. Да не успел до Черепановых добраться, кои, оказывается, давно вошли в сношения с визирем Мехмет-Эмином…

— А вы, сударь, добрались! — воскликнул Кузьма в восхищении перед ловкостью Вертухина. — Но, следственно, господина поручика проткнул шпагою враг государства российского? Или циркулем.

— Сядем рядком да посидим молчком, — предложил Вертухин.

Они уселись плечом друг к другу и спинами к встречному ветру.

Лиса меж елей не выдержала фасону, мелко тявкнула и осталась позади. Пушка переключилась на Рафаила, лежавшего, как жертва пьяной драки, кою долго пинали в живот, так что терпеть можно было только, удерживая его руками. Этот черт лохматый расположился в санях барином, а Пушке не было момента даже обгрызть лед на лапах.

Солнце суетливо бежало по верхушкам, бросая на обоз мелкие, ничтожные тени.

— Я открыл, кем совершено убийство господина Минеева до смерти! — сказал Вертухин так твердо, будто клятвенные слова произносил.

Кузьма посмотрел на него и сдернул рукавицу.

— Дозволь, батюшко, я у тебя лоб потрогаю, — с ласковостью сказал он. — Ты после водочки-то, видать, вчера в снегу сидел. Или на ступеньках спал книзу головой, а я не досмотрел.

Как ни увлечен был Кузьма силою ума своего барина, но такой проворной мысли он в нем не усматривал. Чтобы находиться в ста верстах от места смертоубийства и пронизать его тайну за одни только сутки — это ему казалось насмешкой над самой человеческой природой. Таких людей и быть никогда не может!

— Господина Лазаревича патриотом России не назовет никто из ныне сущих в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, — продолжил Вертухин, как бы и не слыша Кузьму. — Он единственно патриот золотых подвесок и серебряных рублей. Однако же он благополучен тем, что дает ему империя наша, и против нее никогда не пойдет. Да еще чтобы в собственном доме убийство до смерти учинить!

— Да кто же тогда, по-вашему, кто?! — вскричал Кузьма в нетерпении и валенком начал тереть о валенок, будто они у него чесались. — Все факты говорят против Лазаревича.

— Факты! — сказал Вертухин с убийственной силою в голосе. — Что ты можешь знать о фактах?! Однажды зимой в Санкт-Петербурге по улицам слона водили. Графиня Грац фон Мор говорит сыну: «Смотри, Гриша, это жираф!» Случившийся тут же князь Ордынский ее поправил: «Да что вы такое говорите! Жираф никогда не сможет выдержать наших морозов». А графиня ему отвечает: «Как вам не стыдно! Вы же сами видите: иногда выдерживает!» И обращается к лакею: «Скажи, любезный, слон это или жираф?» «Жираф», — говорит лакей. Так она опросила всех окружавших ее людей и каждый признал, что по улицам ходит жираф. Наконец, и князь Ордынский был вынужден согласиться с сим мнением, — Вертухин повернулся к денщику. — И где тут, по-твоему, сила фактов?

— Да я уж не знаю, что и подумать, — сказал Кузьма и скрипуче, как с похмелья, повторил: — Да кто же тогда, по-вашему, кто?!

— Не факты в нашем деле главное, а наука делать выводы. Каков, к примеру, твой вывод? Господин поручик прибыл к Ивану Лазаревичу в неурочный час. Иван Белобородов подступал к Билимбаевскому заводу, а там и самого Пугачева жди. А тут посланец матушки императрицы живет в доме. Беды не миновать. Избавиться же от непрошеного гостя никак нельзя — дороги перекрыты разбойниками что в сторону Перми, что в сторону Екатеринбурга. Лазаревич, конечно, и знака не давал, чтобы кровь проливать. Но вокруг него много людей, кои читают его мысли даже через стены…

— Да я вовсе этого не выводил! — не согласился Кузьма. — Ну, подступил разбойник к Билимбаю, но разве это резон, чтобы человека убить до смерти?!

— Колесо от паровой телеги Черепановых ныне дороже стоит, нежели человек, — возразил Вертухин. — Но взаправду сказать, смертоубийство поручика совершил недруг Лазаревича, а не его доброжелатель.