Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Научные и научно-популярные книги » История » Записки социалиста-революционера (Книга 1) - Виктор Чернов

Записки социалиста-революционера (Книга 1) - Виктор Чернов

Читать онлайн Записки социалиста-революционера (Книга 1) - Виктор Чернов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 60
Перейти на страницу:

А как же Геккель с его знаменитым законом: всякое целое тем совершеннее, чем несовершеннее части. Долго вглядывался и вдумывался я в этот парадокс и вдруг разглядел в нем - невинную тавтологию. Слова Геккеля - святая истина, но вместе совершенно бессодержательная истина, если выговорить их целиком, без всяких подразумеваемых, без всяких сокращений. Все, что есть в них верного - это вот что: целое тем совершеннее сравнительно со своими частями, чем несовершеннее эти части - сравнительно со своим целым. О да, это так - и, право же, вовсе неудивительно, что так. Но целое вовсе не совершеннее сравнительно с другим целым того же порядка, если его части несовершенее сравнительно с частями этого другого целого... И я принялся проверять эти поправки на разнообразном биологическом и социологическом материале, перелистывая то Эспинаса, то Геккеля, то Спенсера, то Дарвина, путешествуя из царства протистов в историю цивилизации и обратно, и наконец удовлетворенно, с облегчением, вздохнул: да, так. И борьба за индивидуальность, и распри национального с классовым, общечеловеческого с {241} национальным, государственного с общественным, свободы с порядком и тяжбы личности с обществом - все это существует; но все это - муки родов нового, гармонического строя, все это - искания все больших и больших последовательных приближений к искомой гармонии; пусть окончательная и полная гармония есть идеал, в своей безусловности даже недостижимый; нам достаточно, что приближение к нему может быть бесконечным, - как бесконечна жизнь, бесконечно движение, бесконечно творчество.

Нам не надо мертвого в застывшем покое "рая" религиозных космогонии; это - расцвеченная мертвечина, это "гроб повапленный"; наш идеал - это якорь, забрасываемый нами далеко вперед, чтобы подтягиваться к нему, вновь перебрасывать и так дальше, дальше - без конца и без краю, пока у человечества "есть порох в пороховницах", пока его одушевляет дыхание "живой жизни".

С таким настроением, покончив теоретические счеты с индивидуализмом и анархизмом, с материализмом и идеализмом, я вышел из тюрьмы. Сначала я был буквально опьянен шумом жизни и движения. Я, казалось, не ходил, а летал, у меня словно крылья выросли на ногах. Не чувствуя двадцатиградусных морозов, в летней студенческой шинелишке, я обегал Питер - и почти никого не нашел из старых знакомых, развеянных налетом жандармской непогоды. Потом день протрясся в вагоне Николаевской железной дороги, и поздним вечером что называется, "с корабля на бал" - попал в Москве прямо на студенческую вечеринку. Новые лица... Новые речи... Москва была таки основательно выметена железною метлою Зубатовской охранки. "Событием дня" в разговорах был {242} прием Николаем II делегации земцев и его классическая анафема "бессмысленным мечтаниям" общества.

Как сейчас помню фигуру молодого кн. Д. И. Шаховского, тогда кончавшего или только что кончившего, если не ошибаюсь, Ярославский Демидовский Лицей. Нервный, подвижной, он возбужденно ораторствовал о "неслыханном оскорблении", нанесенном русской общественности. Я слушал, слушал, - и не вытерпел: желчь разлилась во мне, нестерпимо обидно стало слышать столько шуму из за такой мелочи, и я сорвался, как ужаленный, со своего места. "О чем вы говорите? О каком оскорблении? Неужели вы только теперь его почувствовали? Что случилось? Господам земцам, пришедшим на поклон, ответили невежливым пинком ногою. Вольно же им было ожидать чего-нибудь иного. И поделом: пусть вперед не суются припадать к ступеням трона ни с верноподданническим холопством, ни с либерализмом, причесанным и приодетым под дворцовую моду. Это вам кажется оскорблением? Да на Руси свистят розги, на Руси за смелую мысль гноят в тюрьмах, в России кормить голодающих запрещают, а за выколачивание из них недоимок - награждают; в России каждый день приносит нам новое оскорбление, перед которым глупая фраза коронованного недоросля - не более как шутка. Вся наша жизнь - да, вся жизнь - одно сплошное оскорбление, которое смывается не словами, а кровью. Поймите же, наконец, это, если вы люди, достойные звания человеческого." Это и еще многое в том же духе говорил я - бледный, возбужденный, почти исступленный. Среди присутствующих, сразу как-то затихших и ошеломленных, {243} пронеслось веяние чего-то, что могло быть вынесено только из под тюремных сводов, слышавших "Аннибаловы клятвы" целого ряда поколений обреченных.

Я не знаю, когда уехал бы я из Москвы и не довел ли бы я Московскую охранку до необходимости снова арестовать меня, если бы не жестокая простуда, от которой я совершенно лишился голоса. Вез этого я еще долго бы путешествовал из дома в дом, с собрания на собрание, с вечеринки на вечеринку, все так же пьяный свободой, пьяный воздухом, пьяный жизнью, призывающий к ненависти и борьбе. Больше не оставалось ничего, как ехать, проходное свидетельство и без того было просрочено. И вот, провожаемый немногими уцелевшими старыми московскими друзьями, я простился с ними и поехал домой, в Поволжье.

Первый, подготовительный период был за плечами. Едва достигнув совершеннолетия, я чувствовал себя, однако, вполне сложившимся, "подкованным на обе ноги". Наступал новый период. Предстояло вступить в жизнь, окунуться в ее глубины, коснуться самой - "почвы". То, что выработано было головным путем, предстояло применить к самой заурядной, провинциальной российской действительности. Я всеми силами души жаждал тогда этого соприкосновения с глубокими, подпочвенными слоями населения нашей огромной родины. Рабочие, ремесленники, крестьяне - словом социальные "низы", которым давно были посвящены все мечты и думы - притягивали меня, как магнит. "Вариться в собственном соку", в кружках молодежи, в радикальной интеллигенции - было чем-то, глубоко и бесконечно приевшимся. Силы, казалось, только копились в вынужденном бездействии одиночки и {244} теперь переполняли все существо, - требуя выхода, в жажде простора, на котором можно было развернуться...

Я был перед "экзаменом жизни". Я рвался на него, как на праздничное пиршество. Жадность к жизни обуревала меня, как никогда. Тюрьма великолепные шпоры и великолепное учебное заведение. Она закончила мое образование и она же сообщила мне хороший "заряд". И, вспоминая свое собственное тюремное заключение, я не раз не только без злобы, но даже с каким-то хорошим чувством думал об этих "тюремных академиях" царского режима, ежегодно "выстреливавших" в русскую жизнь ординарными и экстраординарными "выпусками" своих "питомцев"... И мне вспоминались гамлетовские слова: "Крот, ты славно роешь."

{245}

VI

После тюрьмы с ее романтическим одиночеством, углубляющим все переживания, заставляющим оглянуться на все пережитое и вопрошать будущее в провинцию, глухую русскую провинцию средины девятидесятых годов прошлого века - какой контраст...

Родной Камышин - плохенький уездный городишко, еще неоживленный только что проложенной линией железной дороги. Никакой промышленности. Весь город состоит из чиновничества, купечества, мелких ремесленников, приказчиков, подмастерьев, скупщиков, торговых агентов, всякого рода "услужающих", да жалкого мещанства, которое из крестьянской кожи едва-едва только вчера вылезло, а в городскую еще не влезло.

Местная так называемая "интеллигенция" состоит из прокурора, казначея, податного инспектора, нескольких судей, докторов и одного-двух адвокатов. Вся "духовная культура" - в любительских спектаклях. В клубе дамы с упоением предаются игре в лото, превращенную разными ухищрениями в весьма не невинную, а самую азартную игру, мужчины - винту. Новых веяний... на них только появились маленькие намеки. Новый председатель земской {246} управы Татаринов, из залетных гостей в Камышине, терся некоторое время среди российских либералов тверского типа; деловитый администратор и человек "просвещенных воззрений", он принес с собою элементы умеренного и аккуратного конституционализма; вокруг него сгруппировались такие же "умеренные и аккуратные" деловито-культурные земские элементы, преимущественно из немцев-колонистов, зажиточных хозяйчиков, полукрестьян полупомещиков. Новый уездный предводитель дворянства, родственник Татаринова по жене, граф Олсуфьев, снимавший верхний этаж в доме моего отца, также блистал налетом новых веяний - только более поверхностных и сдобренных аристократическим диллетантизмом и скучающей хлыщеватостью. В общем - пустыня.

Шаблонные сюсюкающие девицы, грызущие семячки, кокетливо ударяющие кавалеров перчатками по рукам, складывающие губки бантиком и убежденные, что все мужчины - ужасные насмешники; кавалеры, из кожи вон лезущие, чтобы оправдать эту репутацию; чинуши, одуревающие в своих присутствиях и канцеляриях, наживающие пенсии, чины и геморрои; с вечера субботы до вечера воскресенья, а то и до утра понедельника, они "встряхиваются" в сплошном попойно-картежном трансе, чтобы прямо с него повлачить затуманенную алкогольными парами и бессонницей голову в тоже трудовое дышло повседневной канцелярщины. Вся эта среда немножко встрепенулась и с любопытством уставилась на патентованного "красного", свежеиспеченного выпускного "социалиста из Петропавловки", легендарной Петропавловки, о которой среди них ходили какие-то самые дикие легенды, - например, о {247} казематах, размещенных ниже дна Невы, с открывающимися люками для затопления водою и т. п. Были в этой среде и доморощенные незатейливые "вольтерьянцы", вроде моего отца.

1 ... 38 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 60
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Записки социалиста-революционера (Книга 1) - Виктор Чернов торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит