И всё им неймётся! - Владимир Бушин

Вы сетуете также, что «немногим генералам дове­лось написать воспоминания». Господь с вами! Вам просто не принесли их в погреб. Другое дело, что мемуары наших маршалов и генералов появились позже немецких. И это понятно: наши были сравни­тельно молоды и после войны продолжали службу, тут не до мемуаров, а немецким старым фердунам ничего не оставалось, как писать и оправдываться.

Но, порой, сидя в подземелье на цепи, вы тоскуете о документах, которых и не существовало в природе. Так, вы требуете: — Дайте мне Большой План Боль­шой Войны! (с. 14-15). Это вы подхватили то ли ещё у Радзинского, то ли уже у вашего любимца Резуна: Сталин-де готовился к завоеванию всей Европы! Где его «план Петра Великого»? Да ведь не было такого плана-то. Я слышу, как вы негодуете: «Как! А «Сооб­ражения по развёртыванию Красной Армии на слу­чай войны с Германией»? Да, кто-то где-то разыскал или изобрёл такое сочинение. На случай! Его никак нельзя назвать документом: оно написано от руки, под ним нет подписи ни наркома, ни начальника Ген­штаба, и в таком виде оно не было, не могло быть до­ложено Сталину, как уверяют некоторые авторы. По­добные планы сочиняются во всех генштабах мира, для этого штабы и существуют. Я уверен, что в ген­штабе Люксембурга есть план на случай воздушно­бомбовой атаки Монте-Карло.

Вы попросите кого-то из родственников принести вам в погреб «Майн Кампф», планы «Барбаросса», «Ост» и эти «Соображения». И сопоставьте. Гесс ещё в 1922 году записал под диктовку Гитлера, что проблема Lebensraum для великого немецкого наро­да может быть решена только за счёт России; в плане «Барбаросса» по дням и часам расписано было, как надо для этого разгромить Россию, а в плане «Ост» по пунктам — как ограбить и разорить её, стереть с лица земли. И поставьте рядом с этими дотошными документиками, что с гербовой печатью и державны­ми подписями, анонимные «Соображения», которые можно назвать «Мечты», «Грёзы» или «Упования». Какое впечатление?

Вы сами-то, Марк Семёнович, в каких войсках служили? Очень трудно догадаться. Не в военторге? Или, как Радзинский да Млечин, вовсе не служили? Трудно поверить, что служили, когда видишь, как да­леки вы от темы армейской службы и войны, как не понимаете самые простые вещи в этой области.

При написании истории очень важна проблема источников. Вы, повествуя о наших неудачах, об от­ступлении летом 1941 года, ссылаетесь: «Писатель- фронтовик В.Астафьев вспоминает...» Не мог Аста­фьев ничего вспоминать об этом, ибо на фронт он попал только в 1943-м году и никаких наших отсту­плений не видел, а только немецкие. И рассказал, как однажды в Польше убегавшего немца убил: «Коте­лок у него под ранцем на спине. Цель заметная. Под котелок я и всадил точнехонько пулю из карабина». В спину убегавшему...

Вообще этот ротный телефонист был фронтови­ком не только беспощадным, но и загадочно невеже­ственным в военном деле, не умел даже читать воен­ную карту. Он писал: «Посмотрите на любые карты

1941 и даже 1944 года. Там обязательно 9 красных стрелок против 2-3 синих». Разумеется, это не обя­зательно: на разных картах разное количество стре­лок тех и других, но главное дальше об этом: «Это 9 наших армий воюют против 2-3 немецких армий». Поняли, историк? Он считал, что каждая стрелка — это обязательно армия. А на самом деле она означает направление удара или контрудара разными силами, вовсе не обязательно силами всей армии, тут может быть и корпус, и дивизия, и полк... Да и по составу армии были различны: наши не превышали 70-80 ты­сяч человек, а у немцев — и 100, и 200, и 300. Напри­мер, 6-я армия Паулюса. И вот на основании своего невежества телефонист делал вывод: «Мы немцев трупами закидали!» А не телефонными трубками?

Но этого мало. В советское время в «Правде» Астафьев восхищался Красной Армией и писал о её блистательных победах, в которых соотношение по­терь было 1 к 10 «в нашу пользу», а в эпоху демо­кратии уверял, что такое соотношение было в пользу немцев. То есть в обоих случаях человек врал по­чище вас, товарищ Солонин. Потому вы на него и ссылаетесь. Потому Горбачёв и повесил ему звезду Героя, а Ельцин издал собрание сочинений в 15 то­мах. Таков ваш источник.

С грустью я прочитал у вас замшелую брехови- ну о том, как некий майор Кононов с большей ча­стью своего 436 сп 155 сд 13 армии с развёрнутыми знаменами и, надо полагать, под барабанный бой перешёл к немцам. Это вы стянули у Солженицына. Опять крайне болезненный источник. И даже любя­щая супруга покойного, готовя к изданию его в че­тыре раза усекновенный «Архипелаг», не решилась оставить сию прелестную бреховину. Ах, как жаль, что нет уже моего друга Василия Никитича Гришае­ва! Он как раз служил в этом полку и мог бы многое рассказать, в частности, что в 13 армии не было 155 дивизии, о чём вы пишете.

А это! «Генералам выдаётся личное оружие для того, чтобы поднимать в атаку своих подчиненных» (с. 74). Ну, как такое могло взбрести вам в голову? Словно об Александре Невском во время Ледового побоища в 1242 году. Конечно, на войне всё бывает, и если, допустим, противник прорвался к штабу, то и генералы могут пойти в атаку. Бывает и так, как пи­сал Семён Гудзенко: «Когда идут в атаку писаря...» Но это же исключительный случай. А задача генера­лов, их назначение — руководить боем с КП или из штаба.

Или вот уверенно заявляете, что если солдат ока­зался в плену здоровым, значит, сдался доброволь­но (с. 376). Какое убожество воображения! Да есть множество причин, чтобы попасть в плен и здоро­вому, например, такая внезапность атаки врага, что не успеваешь воспользоваться оружием. Не можете представить себе это?

А как решительно и язвительно изрекаете: «Не обязательно кончать Академию Генштаба, чтобы по­нять, что наступление гораздо сложнее, чем оборо­на». И самым ярким примером умелой обороны вы объявляете Израиль. Батюшка, ну зачем корчите из себя мудреца? На войне всё зависит от множества причин — от соотношения сил, их качества, от ко­личества и особенности вооружения, от характера укреплений, местности, от времени года и даже по­годы, например, лётная она или нет. А израильский опыт, которого тогда не существовало, в 41 году нам никак не годился хотя бы по причине некоторого рас­хождения размера территорий.

Далее, наступление по всему фронту нашей гра­ницы от Баренцева до Черного моря, которое Гитлер с полным основанием назвал величайшим в истории, вы именуете «тактической внезапностью», несуще­ственным «тактическим преимуществом «первого удара». Если это тактика, то что же такое стратегия? И возмущаетесь, что советское руководство этой внезапности не предугадало.

Действительно, не предугадало. Но вы при этом умалчиваете, что у нас были с Германией два дого­вора, исключавшие всякую возможность нападения,

— это же непорядочное, нечистоплотное умолчание. Тем более, что французы и англичане находились уже больше восьми месяцев в состоянии войны с немцами и всё-таки 10 мая 1940 года прошляпили внезапный удар. А ведь у них тоже имелись свои «Зорге», «Кор­сиканец», «Старшина». Ещё в марте о замысле Гитле­ра дважды предупреждал французов не кто-нибудь, а сосед Чиано, министр иностранных дел Италии да ещё зять самого Муссолини, собеседник Гитлера. Это тебе не странствующий журналист Зорге на другой стороне земного шара. Предупреждал французов о готовящемся наступлении и генштаб Голландии. На­конец, вечером 9 мая дежурный офицер разведотдела Ставки, исходя из анализа поступивших сообщений, предложил принять срочные меры. И получил ответ: не трепыхаться! (ИВМВ. Т.З, с.91)

А американцы? Почти две недели открытым мо­рем — где там замаскируешься? — к Гавайям шла огромная эскадра из 32 кораблей, в числе которых шесть авианосцев, два линкора, три тяжёлых крей­сера... Когда 6 декабря пришли какие-то первые тре­вожные вести, Рузвельт позвонил главнокомандую­щему военно-морскими силами адмиралу Старку, но ему ответили, что в сей момент их благородие в Национальном театре на спектакле «Принц-солдат». Ну совершенно, как за полгода до этого командую­щий Белорусским военным округом генерал Павлов вечером 21 июня сидел в театре на спектакле МХА- Та, приехавшего в Минск на гастроли! Не хватало только одного: чтобы смотрел Павлов спектакль «Шельменко-денщик». И когда 7-го Рузвельту уже достоверно сообщили о катастрофе Пёрл-Харбора, он воскликнул: «Не может быть!»

Да взять и самих немцев. Наше контрнаступление под Москвой было для них полной неожиданностью. То же самое — и контрнаступление под Сталингра­дом, то же самое — и наш упреждающий артилле­рийский удар на Курской дуге... Но самой большой неожиданностью для Гитлера и его сатрапов были разгром вермахта, сдача Берлина, подписание без­оговорочной капитуляции. Вам хоть приходилось слышать обо всём этом в своём погребе?

Вот, ещё уверяете, что в мае 1940 года на севере Франции у приморского Дюнкерка немцы «окружи­ли главные силы союзников» (с. 319). Силы союз­ников — это 147 дивизий, а у Дюнкерка оказалось лишь 40. Разве это «главные» силы? И немцы их во­все не окружили, а отрезали от главных сил. И 338 тысяч англичан, французов и бельгийцев благопо­лучно удрали через Ла-Манш в Англию, где тихо просидели три года, наблюдая, как Россия обливает­ся кровью, и читая сочинения Солонина о том, как бездарны советские генералы.